Осколки турмалина - Анна Николаевна Ольховская

хотелось больше, чем задавать вопросы.

Поэтому я с готовностью приняла это как ситуацию по умолчанию. Что я имею права на него, а он – на меня. Что мы стараемся обедать вместе – и это нормально. Что если одного из нас куда-то приглашают, то «плюс один» из приглашения всегда будет второй. У меня есть ключ от его квартиры, у него – от моей. Пары недель оказалось достаточно, чтобы все устаканилось.

Но если для нас переход к новой жизни прошел легко и естественно, то кое в чьей судьбе разыгралась настоящая трагедия. Я сейчас говорю даже не про наследниц с хорошей родословной (как у выставочных пекинесов, да), которые представляли себя рядом с Владом у алтаря. Больше всех страдала мамаша Ларина. Во-первых, ее смущало, что он выбрал какую-то пожилую девку – его ровесницу, между прочим, но она-то в свои планы включала только восемнадцатилетних девственниц. А я еще и без приданого да без уважаемой родни. Во-вторых, ее раздражала именно я – со всем, что произошло в моем прошлом, и всеми ошибками, которые я допустила. Никаких хороших поступков она за мной не признавала, только ошибки.

Она пыталась вызывать меня на разговор по душам, и сначала я даже имела глупость поддаваться и приходить. Но ничего нового она мне не сказала. Старая песня на мотив «Оставь в покое моего мальчика, я хочу решать за него, как ему жить». Она уговаривала меня, давила на жалость, шантажировала и угрожала.

Я сперва еще пыталась робко с ней спорить, аргументы какие-то приводила, оправдывалась, как школьница. А потом я подумала: ну чего я парюсь? Для нее я всегда, всегда, всегда буду плохой. Нет ни одного сценария, который сделал бы меня желанной невесткой! А если так, чего мне расстраиваться? Я добавила телефон мамаши Лариной в черный список и прекратила с ней всякое общение.

Влад прекрасно знал обо всем этом, было бы нечестно скрывать от него. Он находил ситуацию забавной – тут я могла ему только позавидовать. Хотя… После всего, что ему довелось пережить в последние годы, он научился беречь собственные нервы. Поэтому мамаше Лариной было так тяжело на него воздействовать.

– Ее вообще не касается, с кем я живу, – только и сказал он. – Я люблю тебя, других рекомендаций мне не требуется.

Он умеет говорить о том, что любит меня. А это именно умение, которое многие недооценивают. Не слишком редко, чтобы я не забыла. Не слишком часто, чтобы слова не потеряли ценность. Но всегда – легко, потому что это правда.

Я никогда ему не говорила, что люблю, и мне стыдно за это. Не потому, что это неправда. Это как раз правда. Я люблю его, и это чувство куда более зрелое, чем мое первое, неловкое влечение к его брату.

Но я не могу сказать ему об этом. Меня не покидает ощущение, что если я произнесу эти слова вслух, я сглажу саму себя, и все закончится. Счастье любит тишину, вот так иногда говорят. Этого принципа я и предпочитаю придерживаться. Влад то ли не замечает, то ли все понимает и прощает мне это.

Вот и теперь, когда я чувствую спиной тепло его тела, я думаю о чувстве – о том, что его люблю. Любовь иногда почти осязаема, она как будто начинается в этих густых солнечных лучах и заканчивается в том пульсирующем удовольствии, которое я все еще чувствую, ведь мы только что были вместе. Говорю же, хоть весь день в постели! Весь мир вообще принадлежит нам.

– Как там девочки? – тихо спрашивает Влад. Громко и не нужно, я слышу его голос над самым ухом. – И твой отец? Справляется с возложенной на него миссией?

– Думаю, за минувшие недели он стал старше на десять жизней, – смеюсь я, невольно вспоминая папанину грустную физиономию во время нашей предыдущей встречи. – В шестьдесят с гаком лет ему пришлось вести себя как взрослый. Его это глубоко угнетает, он же в душе Питер Пэн. Но со скрипом справляется. Девочки его строят – они привыкли быть самостоятельными, теперь это очень полезно.

Я не пыталась соврать ему или приукрасить картину. Зачем, если я никому не доверяю так, как ему? Нет, я действительно верила, что у них все прекрасно, ведь так оно и было – с поправкой на стресс, присущий переезду на другой континент.

Эмили была поразительно умной. Уж не знаю, досталось ей это от отца или она просто выиграла в какую-то генетическую лотерею, но мозг этого ребенка работал точнее компьютера. Она с легкостью запоминала что угодно, держала в памяти объемы информации, которые мне казались нереальными. Так ведь не в одной памяти дело! Она великолепно соображала, отличалась спокойствием и умением держать себя в руках. Но нельзя сказать, что она повзрослела раньше срока или что пережитые трудности сделали ее такой. Эмили просто была умна от рождения, казалось, что природа создала ее с одной целью: учиться. Но в душе она все равно оставалась десятилетним ребенком и вела себя соответствующе. Очень открытая, контактная, хохочет постоянно… Усилиями Тэмми половина ее сознательной жизни прошла тихо и мирно, в уютном провинциальном городке. Это ей здорово помогло.

С Джордан все намного сложнее. Не только потому, что ее отец – садист и убийца, и ей об этом известно. Она дольше скиталась, она услышала от своей матери слишком много, пожалуй, даже больше, чем следует. Она стала почти взрослой вот в таких обстоятельствах. Это накладывает определенный отпечаток. Да и в плену у секты ей пришлось куда сложнее, чем Эмили.

Неизвестно, как это скажется на ее будущем. Я настояла на том, чтобы она посещала детского психолога, и она согласилась. Но я предупреждала отца, что за ней нужно внимательно следить, да и сама не отстранялась от ее проблем. Думаю, у нее все будет в порядке.

Они обе нравились мне. Я наконец-то начинала воспринимать их не просто как девочек, которым я помогла в трудную минуту, а как часть своей семьи. Это, да еще моя новая жизнь, заставили задуматься о детях… О возможности появления детей у меня.

Прозвучит безумно, но в своем совсем не детском возрасте я никогда не представляла себя в роли матери. Жизнь складывалась странно, дико, и привести в нее детей казалось мне слишком жестоким. Но тогда я была одна, а теперь – нет.

Влад, возможно, подумал о том же: я почувствовала, как он прижимает меня к себе, мягко касается губами моего плеча. Мне показалось, что в коридоре раздался какой-то шум, но я проигнорировала его – да, я стала