Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945 - Йонас Лессер

«Многое сейчас напоминает то, что происходило после Первой мировой войны. Точно так же, как сегодня все мои немецкие друзья в один голос проклинают Гитлера, они были тогда единодушны в своем осуждении милитаризма, войны и насилия, когда была основана Германская республика. Но спустя всего несколько лет Гитлер уже смог решиться на мюнхенский путч. Поэтому сегодня я не могу принять всерьез это единодушие в осуждении Гитлера и не вижу никаких гарантий изменения политической души немцев или хотя бы появления политического понимания».

Многие генералы, помогавшие Гитлеру разорять и опустошать всю Европу, опубликовали свои мемуары, в которых представляют себя невинными овечками. Генерал-полковник Гауссер воспевает подвиги своих солдат в книге «Войска СС в бою». Военный преступник Курт Мейер, служивший в войсках СС, написал две книги: «Гренадеры» и «Войска СС в фотографиях». Во многих других книгах прославляются немецкие кампании в России, Греции, Норвегии и успехи гитлеровской авиации и военно-морского флота.

Немцы написали немало книг и бесчисленное множество статей о бомбардировках Германии, но нет пока ни одной книги о том, как немецкая авиация бомбила Варшаву, Роттердам, Лондон, Ковентри, Плимут, Белград. Немцы всегда утверждали, что это Великобритания начала бомбить беззащитные города. Они забывают, что адмирал Канарис предостерегал Кейтеля против бомбардировки Варшавы, так как это может вызвать ответные удары западных союзников. Кейтель ответил, что таков личный приказ Гитлера. Польский писатель Чеслав Милош свидетельствует, что Варшава превратилась в груду развалин и пепла, стала городом мертвых под немецкими бомбами, а Ульрих фон Хассель, погибший мученической смертью в 1944 году, записал в октябре 1939 года в своем дневнике, что «война Гитлера против Польши покрыла позором имя Германии отчасти жестокостью авиации, а отчасти неслыханными зверствами СС, особенно против евреев. Тех, кто видел Варшаву с ее разрушенными до основаниями кварталами, с лежащими на улицах трупами, охватывает тяжелое чувство».

Ф.Т. Цокор оказался в Югославии, где пережил бомбардировку Белграда, где «было двадцать восемь тысяч человек, которые мирно спали, не подозревая, что в эту ночь им предстоит умереть». Теодор Хеккер записал в дневнике 6 апреля 1941 года: «Оккупация Югославии. Югославы объявили Белград открытым городом, мы назвали его крепостью и бомбили трижды «с большим успехом». Какая радость для немецкого сердца!» Генерал Йодль записал в своем дневнике 27 марта 1941 года: «Политически было бы очень выгодно атаковать Югославию со всей возможной жестокостью. Это будет главной задачей наших военно-воздушных сил. Надо уничтожить на аэродромах югославскую авиацию, а затем уничтожить Белград повторными воздушными атаками».

30 июня 1940 года Йодль подписал следующий приказ: «В соединении с пропагандой атаки устрашения против Англии – они должны быть названы акциями возмездия – должны ослабить и сломить волю населения к сопротивлению и принудить правительство к капитуляции». Гитлеровский комментатор Фрицше объявил по радио: «Когда огонь с небес сошел на Содом и Гоморру, остались в живых семьдесят семь праведных мужей. Весьма сомнительно, остались ли в Лондоне в живых семьдесят семь праведников». Фрицше после войны избежал наказания. Когда Геббельс объявил, что ночью на Бирмингем было сброшено триста тонн бомб, Хеккер написал: «Порочность и проклятие нации лучше и безошибочнее проявляются такими словами, нежели любыми деяниями».

Теодор Пливье, которому пришлось бежать из Германии в 1933 году, говорит о бомбардировке Дрездена, которой немцы возмущаются больше всего: «Орадур-сюр-Глан, Лидице, Треблинка, Освенцим, газ «циклон-Б», операция «Мрак и туман», горы человеческих скелетов в печах крематориев и газовых камерах, сотни тысяч людей, обреченных на смерть, геноцид как принцип государства – нам не пристало говорить о терроре». Граф Виктор фон дер Липпе, один из юристов, принимавших участие в Нюрнбергском процессе, говорит, что бомбардировка Дрездена должна заставить немцев спросить себя, «не имеют ли страдания невинных немцев моральное значение, нельзя ли рассматривать эти страдания как возмездие за страдания, причиненные немцами». Профессор Гольвицер подводит итог дискуссии о бомбардировках Германии страшными словами: «Дети, живыми серными факелами прыгающие в Эльбу и Вуппер, дети, насмерть замерзающие в окопах, похожие на скелеты дети, бегущие в Бельзене навстречу своим освободителям, голые дети цыган и евреев, сжавшиеся в душераздирающий комок и умирающие в струях смертоносного газа, еврейские школьники, сбившиеся в кучку в углу школьного двора и старающиеся избежать оскорблений со стороны других детей, которые только вчера играли с ними. В 1933 году мы стояли в начале всего этого, и именно этот год должны мы вспоминать, когда произносим: «тысяча девятьсот сорок пятый». Наш долг помнить об этом, невзирая на боль, которую причиняют нам эти воспоминания».

Одна из самых печальных глав послевоенной истории Германии – это отношение к Нюрнбергскому процессу. Отец Макс Прибилла, член суда присяжных, еще в апреле 1933 года публично процитировал слова блаженного Августина: «Запоздалая справедливость немногим лучше разбоя», а кардинал граф фон Гален повторил эти слова в проповеди 6 сентября 1936 года. Немцы не слушали этих людей, пока продолжалось гитлеровское тысячелетие, а сейчас не дают себе труда прочитать многочисленные тома нюрнбергских протоколов или, по крайней мере, заключения немецких же экспертов.

Немцы предпочитают слушать тех твердолобых и необучаемых политиков и журналистов, которые наперебой высказывались о Нюрнбергском процессе с 1945 по 1957 год. Геринг, сказавший 4 марта 1933 года: «Мое дело – не соблюдать справедливость, а истреблять и уничтожать», впоследствии произнес: «Мы проиграли войну. Это наше военное преступление». Генерал Гудериан сказал, что в Нюрнберге судили «защитников Европы». «Можно что угодно говорить о злодеяниях Гитлера, но если мы оглянемся назад, то увидим, что он защищал Европу». Генерал Рендулич, еще один пылкий поклонник Гитлера, сказал: «Все приказы, объявленные незаконными в судах наших бывших врагов, были приказами Гитлера, то есть это были не просто приказы – это были законы государства». Поэтому Рендулич охотно употребляет словосочетание «так называемые военные преступники». Эмануэль Шефер, эсэсовский офицер, доложивший Гитлеру, что «Югославия свободна от евреев», лично ответственный за смерть шести тысяч еврейских женщин и детей, был приговорен к шести с половиной годам тюрьмы. Немецкий судья сказал тогда, что подсудимый был слишком слаб, чтобы противостоять злу. Советник Радемахер, виновный в расстреле тысячи трехсот евреев в Югославии, получил три года пять месяцев.

Оглянемся назад и вспомним, что говорили некоторые немцы много лет тому назад. Профессор Адольф Лассон писал в 1871 году: «Мечта о законе, устанавливающем отношения между государствами, о законе, стоящем над государствами, – мечта глупая и бессмысленная, порожденная трусостью и ложной сентиментальностью». Профессор Герхард Риттер, процитировавший это высказывание после Второй мировой войны, добавил: «Такие высказывания особенно высоко ценились в военных кругах. Историк Генрих Трейчке говорил в восьмидесятых годах XIX века своим студентам о божественном величии войны». Один из бесчисленных гитлеровских писак написал в 1934 году, что похожие законы рождаются лишь в головах представителей похожих рас и что невозможны никакие параллели между законами национальными и законами международными. Всякое право обусловлено расой, а поскольку все расы разные, то невозможен свод законов, одобряемый всеми. Другой гитлеровский автор сказал в 1936 году, что «не мечты людей без расы могут быть основанием реалистичного международного права, а расовая упорядоченность человечества… Требуется большое мужество, чтобы отбросить устаревшие международные идеи. Национал-социализм применяет такой подход ко всем аспектам нашей жизни».

Разумные немцы, естественно, придерживались совершенно иных взглядов. Й.К. Блунтчли, один из самых известных юристов своего времени, писал в 1878 году: «Другие государства имеют право вмешиваться, руководствуясь международными законами, когда «права человека» нарушаются в ущерб расе».

Теперь вернемся к Нюрнбергскому процессу, о котором доктор Ойген Когон, сам проведший семь лет в гитлеровских концентрационных лагерях, сказал после войны: «Немецкая нация должна читать протоколы этого трибунала с объективностью, которой всегда гордилась. Нация должна открыть для себя правду, содержащуюся в этих протоколах, и спросить себя: как мы дошли до этого? Как такое стало возможным? Что нам теперь делать?»

По разным поводам судьи Нюрнберга цитировали Гаагскую и Женевскую конвенции, в которых четко определены правила ведения войны. Судьи растолковали всем политикам и генералам, что можно делать во время войны, а чего делать нельзя. На случай сомнений, каковые могли бы возникнуть в будущем, в конвенции записано следующее: «Впредь до выработки всеобъемлющего кодекса законов высокие договаривающиеся стороны считают необходимым и правильным заявить, что в случаях, не включенных в одобренные ими постановления, мирные жители и военнослужащие остаются под защитой и верховенством принципов национального права, в том виде, в каком они сложились на основании правоприменения среди цивилизованных народов, исходя из законов гуманности и примата общественной совести». Судьи обратили внимание на пакт Келлога – Бриана от 27 августа 1928 года, подписанный Германией, согласно которому, как подчеркнул в 1932 году американский государственный секретарь Стимсон, война объявляется вне закона.