Прихоти любви - Евгения Марлитт

Почтенная дама была вне себя от этого. Только бы благополучно усадить принцессу в карету, – жаловалась она, расхаживая взад и вперед по комнате, в то время как Пальмер нервно качался в качалке; ведь она в припадке раскаяния способна наделать величайших глупостей.

Но где же принцесса?

Старая ключница видела белую даму: это была она. Да, она шла, тяжело ступая и согнувшись, – ужас овладел ею, когда она услышала, что герцогиня близка к смерти, что фрейлейн фон Герольд также в опасности… Она узнала это из отрывочных фраз старой горничной, которую встретила внизу у ключницы, возвращаясь из сада, куда в ужасе выбежала, чтобы не видеть дома, где горе воцарилось по ее вине…

Потом она вошла в одну из комнат герцогини, где у окна стоял герцог. Когда принцесса увидела его прекрасное, всегда спокойное, а теперь искаженное волнением и залитое слезами лицо, она не выдержала.

Путаясь в словах, почти крича, начала она обвинять себя и созналась во всем, упав на колени и схватив его руку.

Герцог не перебивал ее и только, когда она в изнеможении замолкла, спросил:

– Письмо, Елена? Как попало к вам единственное письмо, которое я написал Клодине и которое, очевидно, совершенно ошибочно было поднято герцогиней?!

– Ваше величество просили в нем Клодину «несмотря на это» остаться другом герцогини.

– Несмотря на то, что я оскорбил фрейлейн фон Герольд.

– Кузен, кузен! Накажите меня! – воскликнула принцесса в отчаянии. – Скажите мне, что сделать, чтобы исправить!..

Герцог пожал плечами.

– Как вы достали письмо?

– Фрау фон Берг, – проговорила принцесса и лишилась чувств.

Глава 25

Операция прошла благополучно, лицо герцогини порозовело, пульс стал биться сильнее.

Здоровая молодая кровь Клодины, казалось, влила в нее жизненную энергию.

Герцогиня лежала в сладком сне, в комнату сквозь открытое окно веяли ароматы летней ночи; царила полнейшая тишина, слышалось только ровное дыхание больной.

Сестра неподвижно сидела около кровати.

Клодина стояла в своей комнате с перевязанной рукой, чувствуя себя совершенно разбитой не только из-за потери крови, но и из-за всех страшных потрясений этого дня… Она едва держалась на ногах, но однако с решительностью, граничившей с упрямством, отказалась лечь. Ей надо еще поговорить с бароном Герольдом, сказала она, а потом сейчас же уехать домой.

Старая герцогиня, полная чувства благодарности, пошла за ней от постели больной и теперь с материнской заботливостью просила отложить этот разговор, потому что ей следовало беречься. Но Клодина настаивала.

– Я ничего не делаю наполовину, – сказала она с необыкновенным спокойствием и серьезностью.

Профессор, позванный на помощь, был очень недоволен.

– Хорошо, – сказал он, – пусть состоится этот разговор, но поездка запрещается, а теперь выпейте вина.

И он, не допуская возражений, поднес к ее губам стакан вина. Клодина против воли сделала глоток. Услышав шаги в коридоре, она снова обратилась к герцогине:

– Разрешите мне, ваше высочество, поговорить с моим кузеном наедине.

Огорченная старая герцогиня вышла, качая головой… Профессор и фрейлина Катценштейн вышли вслед за нею. В дверях появился барон Герольд.

– Желаю вам всяческой удачи, милый барон, – прошептала ему герцогиня.

Он низко поклонился ей.

– Не волнуйте ее, барон, – предупредил его профессор, – соглашайтесь с нею во всем, как бы трудно вам это ни было.

Лотарь вошел… Перед этим он долго ходил по парку и ничего не знал о том, что произошло в замке, когда его искал лакей. Его испуганный взор упал на перевязку, на бледное лицо и распущенные волосы Клодины, на белый халат…

«Что здесь произошло?» – спрашивали его глаза, но губы не шевельнулись: он только безмолвно указал рукой на перевязку.

– Пустяки, – поспешно ответила она, указывая на стул. – Ничего более, как маленький надрез, сделанный доктором для того, чтобы перелить кровь герцогине… Давайте говорить о деле.

– И вы говорите так равнодушно? – воскликнул он вне себя. – А знаете ли вы, что это могло кончиться вашей смертью?

– Вы забываете, что переливание сделано знаменитостью, а если бы даже…

– У вас, вероятно, нет никого на свете, кому бы ваша смерть принесла горе, кого вам следовало прежде спросить: «Имею ли я право располагать своим здоровьем, а может быть и жизнью?»

– Нет, – возразила она, – у меня есть Иоахим, но для этого не было времени.

– Иоахим? – повторил он с горечью… – А я, просивший вашей руки для себя и своего ребенка на всю жизнь, не стоил вашей памяти?

Он сказал это тихо и печально.

У Клодины внезапно закружилась голова, и ей пришлось сесть на ближайший стул.

– Я хотела говорить с вами об этом, – начала она, не глядя на него, – я обещала герцогине-матери, что разговор будет кратким… Вы так несказанно великодушны, кузен, что я не знаю, как и благодарить вас, единственное, что я могу сделать – это отказаться от вашего предложения, а…

Лотарь стоял неподвижно и смотрел на нее.

– А это значило бы пренебречь средством, которое, как говорит старая герцогиня, может продлить жизнь тяжело больной. Поэтому я не могу так сделать, простите меня. Но вот что я предлагаю – быть помолвленными. Ведь это не значит быть обвенчанными. Если герцогиня выздоровеет, мы разойдемся, если она умрет, то, конечно, то же самое; наша помолвка, таким образом, будет успокоительным средством. Это немного странно, я знаю, но помолвка ведь только обещание, и известно, что не все обещания выполняются. Один Бог знает, как часто случается, что двое расстаются до свадьбы, это не стыдно, я… я…

Клодина говорила все быстрее, а теперь в изнеможении оперлась о спинку стула головой и закрыла глаза.

Лотарь подошел ближе, лицо его странно подергивалось.

– Я не могу уехать отсюда, но вы, Лотарь, вы свободны; после, к сожалению, неизбежной помолвки вы легко найдете причину удалиться куда-нибудь, пока… – Клодина вдруг выпрямилась. – Я говорю это не для себя, клянусь Богом, не для себя! Зачем это мне? С меня вполне достаточно моей чистой совести, но несчастная там, наверху… понимаете вы, Лотарь?

– Так мы должны некоторое время разыгрывать комедию? – спросил он.

– Недолго, недолго! – прошептала Клодина.

Прекрасные глаза ее просили у него прощения.

Он схватил ее здоровую руку со страстным порывом.

– Пусть будет так, – сказал он, – но вы больны, больны, во всяком случае, прежде чем начнется комедия…

– Пусть она начнется сейчас же, – попросила Клодина, – пойдите к герцогине-матери и скажите ей, что я дала свое согласие. Тем временем я соберусь уехать домой, я так устала, так смертельно устала…