Дело всей России - Михаил Харлампиевич Кочнев

настроений. Подчини сам себя голосу хладнокровия и рассудка.

Миллер молча кивнул.

Подскакали Сухозанет и Буксгеведен. Подполковник, проворно соскочив с седла, с холодной вежливостью поклонился ожидавшим его и попросил у них извинения за досадное опоздание.

— Проспал, господа, ей-богу проспал! — сказал он. — Так нынче крепко спалось, будто душа куда-то далеко-далеко летала и там заплуталась. Мертвецки крепко спалось! А слуга и секундант не решились нарушить моего спокойствия... Будем великодушны и простим друг друга, тем более что это взаимное великодушие может статься последним нашим великодушием на этом свете. Итак, я и мой секундант к вашим услугам, господа.

Сухозанет и Буксгеведен привязали лошадей к тому же кусту, но с другой стороны.

Секунданты отошли в сторону, еще раз подтвердили один другому условия поединка, зарядили пистолеты, шагами отмерили расстояние между барьерами, развели противников по местам, подали пистолеты и жребием решили право первого выстрела.

Первый выстрел достался Миллеру. На него такая удача не произвела никакого впечатления. Он и сам не знал, что с ним происходит. Еще час назад он мечтал о счастье стрелять первым. Но в душе его к этому времени свершилась перемена, неясная для него самого. Но что она произошла — в том не было сомнений.

Рылеев, стоявший справа от барьера, обратил внимание на вдруг изменившееся лицо Сухозанета. Оно сделалось молочно-белым, едва успели секунданты разыграть жеребьевку о праве первого выстрела. Сухозанет понимал, какое преимущество выпало на долю Миллера, одного из лучших стрелков в роте. Расстояние всего в десять шагов между барьерами теперь казалось подполковнику смертельно опасным — трудно промахнуться на таком близком расстоянии.

— Сходитесь! — в один голос сказали секунданты.

Миллер медленно пошел к барьеру навстречу бледному Сухозанету. Рука с крепко зажатым в ней пистолетом оставалась опущенной, будто Миллер забыл в эту минуту о том, зачем они съехались на этой горе. «Почему он не целится? Или решил не целясь? Со вскида? Но так рискованно... Опасно...» — волновался за друга Рылеев.

Лицо Миллера было непонятно спокойным. На нем как бы отразилась та внезапная перемена, которая может произойти в душе лишь сильного, безбоязненного человека. Зная свою беспромашность, Миллер совершенно не сомневался в том, что жизнь смертельно напуганного исходом жребия противника находится в его власти. Дистанция позволяла меткому стрелку выстрелить так, как он этого захочет. Полчаса назад он, очевидно, не задумываясь, стал бы целиться в сердце. Полчаса назад он горел желанием увидеть кровь поверженного врага, насладиться его издыханием. Сейчас предоставлялась полная возможность для исполнения такого желания, но его оскорбленная душа уже не находила себе удовлетворения в уничтожении чужой, пускай и ненавистной жизни. Убийство себе подобного, еще недавно казавшееся лучшим и единственным средством в защите своей чести и достоинства, представлялось отвратительным, гнусным, не сулящим ни успокоения, ни удовлетворения. Он медлил с выстрелом и желал в эту минуту лишь одного — примирения. А бледный Сухозанет видел в нем лишь неотвратимо надвигающуюся смерть.

Рылеев в полной растерянности следил за каждым движением Миллера, не понимая, что с ним происходит.

У самого барьера Миллер поднял пистолет и, не целясь, сделал выстрел под углом вверх — этого благородного поступка не мог не заметить секундант Сухозанета...

Выстрел будто оледенил кровь в жилах подполковника, он не сразу поверил в то, что остался жив и невредим, что теперь к нему перешло право ответного выстрела. Страшный испуг помешал ему заметить сознательно мимо него направленный удар.

Рылеев не сомневался в том, что Сухозанет, при всем его волнении, оценит по достоинству благородный жест прапорщика и на безопасный выстрел ответит таким же безопасным выстрелом.

— Ваша очередь! — напомнил Буксгеведен.

Сухозанет стал наводить пистолет. Рылеев понял, что он целится прямо в сердце Миллеру, который стоял грудью к врагу. «Сухозанет решил поединок свести к палаческой расправе», — мелькнуло в голове Рылеева. Но он уже не имел никакой возможности что-либо изменить.

К чете парящих над горой ястребов присоединилась другая крылатая чета, прилетевшая из-за леса с того берега.

Раздался выстрел. Будто кто-то невидимый сильно толкнул Миллера в левое плечо, он всем корпусом пошатнулся влево, но устоял на ногах. Рылеев бросился к нему... Из левого рукава прапорщика струей хлестала кровь, такая же струя била из-под мундира слева и выше соска... Рылеев сразу не разобрался, куда был ранен Миллер — в грудь или в руку.

Напуганные выстрелом ястребы улетели прочь от горы.

Сухозанет с опущенным дымящимся пистолетом в руке, наклонив голову, стоял у барьера, не отдавая себе ясного отчета в том — плохо или хорошо он сделал.

Секунданты, сняв мундир с раненого и усадив его на траву, лоскутьями изорванной нижней рубахи перевязали рану.

18

Время, аптечные лекарства или настой чемерицы, к которому по совету муравьевского оброчного мужика прибегал Павел Пестель, наконец-то помогли ему залечить рану. Он еще слегка прихрамывал, при ходьбе раненая нога уставала значительно быстрее, чем здоровая, но это обстоятельство его не пугало. Хуже было дело, когда приходилось танцевать: многие повороты, наклоны, движения уже не давались ему с той легкостью и пластичностью, какие выгодно отличали его танец прежде. А танцевать он любил. Сцепив зубы, чтобы приглушить боль в поврежденной ноге, он пускался в круговорот кадрили и кружился весело и легко, делал все необходимые фигуры безукоризненно, и те, кто наблюдал за ним со стороны, и сама дама, танцующая с ним, не замечали, чего ему эта легкость стоит.

С полкового бала, что давал генерал-адъютант Яков Потемкин в штабе полка на углу Гороховой и Фонтанки, Пестель вышел вместе с Сергеем Муравьевым-Апостолом. Оба были возбуждены не столько шумным балом и бесконечным множеством здравиц, прозвучавших в эту ночь, сколько тем откровенным, захватывающим разговором, который велся здесь. Это был разговор верных единомышленников. На смену офицерской артели, на смену беспорядочно шумным собраниям в гостиных пришло первое по-настоящему тайное общество — Союз спасения, он же — Общество истинных и верных сынов отечества. Союз спасения начал обретать организационные формы и набираться сил. Ядром его осталась бывшая офицерская артель Семеновского полка. К этому ядру потянулись лучшие из офицеров. Руководили тайным обществом организаторы Союза Павел Пестель, Сергей Трубецкой, Федор Шаховской, Михаил Лунин, Илья Долгоруков, Михаил Новиков, Иван Якушкин, Никита Муравьев, Александр Муравьев. После ряда собраний, на которых много говорили о целях и путях Союза спасения, было поручено Павлу Пестелю написать Устав Союза спасения, как программное