Справедливость. Как поступать правильно? - Сэндел Майкл

Достаточно ли сильные эти соображения для оправдания извинений — вопрос, ответ на который зависит от обстоятельств. В некоторых случаях попытки принести публичные извинения или выплатить репарации могут принести больше вреда, чем пользы, ибо разжигают старую вражду и неприязнь, укрепляют чувство принадлежности к жертвам или вызывают негодование. Подобные опасения часто высказывают противники публичных извинений. С учетом всех обстоятельств, вероятность того, что извинение или реституция приведет к исцелению политического сообщества или, напротив, принесет ему вред, — сложный вопрос политического суждения. И ответ на него меняется от случая к случаю.

Надо ли каяться в грехах своих предшественников?

Но я хотел бы сосредоточиться на другом доводе, часто выдвигаемом противниками извинений за прошлые несправедливости, — принципиальном утверждении, которое не зависит от случайных особенностей конкретных ситуаций. Это утверждение о том, что ныне живущие не должны, да, в сущности, и не могут приносить извинения за несправедливости, совершённые предшествующими поколениями[316]. В конце концов, принесение извинения за несправедливость означает принятие известной ответственности за эту несправедливость. Нельзя приносить извинения за деяния, которое не совершил. Как можно приносить извинения за то, что было совершено до того, как ты родился?

Джон Говард, премьер-министр Австралии, привел это обстоятельство в качестве причины отказа от принесения официального извинения аборигенам. Он сказал: «Я не верю в то, что нынешнее поколение австралийцев должно приносить формальное извинение и принимать ответственность за деяния предшествующих поколений»[317].

Сходный аргумент был выдвинут и в ходе развернувшихся в США дебатов по вопросу о репарациях за рабство. Генри Хайд, конгрессмен-республиканец, критиковал идею репараций на следующих основаниях: «У меня никогда не было ни одного раба. Я никогда никого не угнетал. Не думаю, что я должен платить за кого-то, кто имел рабов до того, как я родился»[318]. Уолтер Уильямс, экономист-афроамериканец, выступающий против репараций, высказал сходное мнение: «Если бы государство получало деньги от зубной феи или Санта-Клауса, это было бы прекрасно. Но государство должно брать деньги у граждан, а никто из ныне живущих граждан не несет ответственности за рабовладение»[319].

Обложение налогами ныне живущих граждан для выплаты репарации за былую несправедливость, по-видимому, создает особую проблему. Но похожий вопрос возникает в спорах, которые ведутся вокруг извинений, не связанных с какими-либо финансовыми компенсациями.

Что касается извинений, то тут главное — это побуждения, соображения. Суть дела — признание ответственности. Сожалеть о совершённой несправедливости может любой. А приносить извинения за эту несправедливость может только тот, кто каким-то образом причастен к этой несправедливости. Критики извинений верно улавливают моральную суть проблемы. И они отвергают мысль о том, что нынешнее поколение может нести моральную ответственность за грехи своих предков.

Когда в законодательном собрании штата Нью-Джерси в 2008 г. обсуждали вопрос об извинении, член собрания от республиканской партии спросил: «Кто из ныне живущих повинен в рабовладении и по этой причине способен приносить извинения за это преступление?» Этот человек полагал, что очевидный ответ на этот вопрос таков: никто. «Современные жители Нью-Джерси, даже те, кто может проследить свое происхождение от рабовладельцев, не несут коллективной вины или ответственности за несправедливость, к которой они лично не имели никакого отношения»[320].

Когда Палата представителей Конгресса США готовилась к голосованию по вопросу об извинении за рабство и сегрегацию, конгрессмен-республиканец, выступавший с критикой этой меры, сравнил ее с извинением за деяния, совершенные нашими «пра-пра-пра-праотцами»[321].

Моральный индивидуализм

Принципиально обоснованное возражение против официальных извинений нелегко опровергнуть. Оно основано на идее, суть которой состоит в том, что мы несем ответственность только за то, что совершаем сами, но не за поступки других людей или за события, контролировать которые мы не в состоянии. Мы не отвечаем за грехи отцов или дедов, равно как и за грехи соотечественников.

Но это — негативная постановка проблемы. Принципиальное возражение против официальных извинений имеет вес потому, что это возражение построено на мощной и привлекательной моральной идее, которую можно назвать идеей «морального индивидуализма». Доктрина морального индивидуализма не исходит из предположения о том, что люди эгоистичны. Скорее, ее посылкой является утверждение о том, что значит быть свободным. Для моральных индивидуалистов быть свободным — значит подчиняться только обязательствам, которые я добровольно принял; то, что я должен другим людям, я должен в силу определенного акта согласия — выбора, или обещания, или соглашения, которое я сделал, независимо от того, было ли это молчаливым или ясно выраженным согласием.

Концепция, согласно которой мои обязательства ограничены теми, которые я принял на себя, освобождает. Она исходит из предположения о том, что мы, как нравственные субъекты, — свободные и независимые личности, не связанные прежними моральными узами, способные самостоятельно выбирать свои цели. Источником нравственных, ограничивающих нас обязательств являются не обычаи, не традиции и не унаследованный статус, а свободный выбор каждого индивидуума.

Можете заметить, что это видение свободы оставляет мало места коллективной ответственности или обязанности нести моральное бремя несправедливостей, совершённых в прошлом нашими предшественниками. Если я пообещал деду выплатить его долги или принести извинения за его грехи, это — одно дело. Моя обязанность выплатить компенсацию становится обязательством, основанным на согласии, а не обязательством, возникающим из коллективной сущности, охватывающей многие поколения. Если же подобного обещания не было дано, моральный индивидуалист утрачивает чувство ответственности и не должен каяться в грехах своих предшественников. В конце концов, эти грехи — их, а не мои.

Если видение свободы, которого придерживается моральный индивидуалист, правильно, тогда в позиции критиков официальных извинений есть зерно истины: мы не несем никакого морального бремени за несправедливость, совершенную нашими предшественниками. Но дело не сводится к извинениям и коллективной ответственности. Индивидуалистическое видение свободы фигурирует во многих наиболее известных в современной политике теориях справедливости. Если же эта концепция свободы дефектна (а я считаю ее именно таковой), тогда нам необходимо переосмыслить некоторые фундаментальные черты нашей политической жизни.

Как мы уже видели, идеи согласия и свободы выбора принимают преувеличенные формы не только в современной политике, но и в современных теориях справедливости. Оглянемся же и посмотрим, как различные представления о выборе и согласии стали определять содержание наших современных посылок.

Раннюю версию самостоятельного выбора дает нам Джон Локк. Он утверждал, что люди — свободные и независимые существа, не подчиненные власти родителей или божественному праву королей. Поскольку люди «являются по природе свободными, равными и независимыми, то никто не может быть выведен из этого состояния и подчинен политической власти другого без своего собственного согласия»[322].

Веком позже Иммануил Кант предложил более сильную версию самостоятельного выбора. Выступая против философов-утилитаристов и эмпириков, Кант утверждал, что мы должны представлять себя как комплексы предпочтений и желаний. Быть свободным — значит быть автономным, а автономность означает подчинение закону, который я задаю себе сам. Кантианская автономия требовательнее согласия. Когда я устанавливаю себе нравственный закон, я не просто делаю выбор в соответствии со своими случайными желаниями или преданностью. Вместо этого я отстраняюсь от своих конкретных интересов и привязанностей и действую как участник чистого практического разума.