Лабиринт - Кейт Мосс

— Ну? — встретил их Оти. — Если у вас имеются оправдания, самое время их представить.

Они закрыли дверь и молча стояли перед столом.

— Нет? Нечего сказать? — Он ткнул пальцем в воздух. — Тогда молитесь, чтобы Бо не пришел в себя и не вспомнил, кто вел машину.

— Он не придет в себя, месье.

— Вы у нас теперь доктор, а, Бриссар?

— Сегодня его состояние ухудшилось.

Оти повернулся к ним спиной и уставился на собор за окном.

— Ну, с чем пришли?

— Бо передал ей записку, — сказал Доминго.

— Каковая исчезла, — язвительно подхватил Оти, — вместе с самой девицей. Зачем вы пришли, Доминго, если вам нечего сказать? Тратить мое время?

Лицо Доминго залила краска гнева.

— Мы знаем, где она сейчас, месье. Сантини выловил ее днем в Тулузе.

— И?..

Она выехала из Тулузы час назад, — сказал Бриссар. — Полдня провела в библиотеке. Сантини прислал факс со списком сайтов, которыми она интересовалась.

— За машиной следят? Или я слишком многого требую?

— Следим. Она едет в Каркасон.

Оти откинулся в кресле, сверля подчиненных взглядом.

— В таком случае вам следовало бы сейчас отправиться в отель и ждать ее там, не так ли, Доминго?

— Да, месье… Но в каком?..

— «Монморанси»! — рявкнул он. Потом сложил кончики пальцев: — Она не должна заметить, что за ней следят. Обыщите машину, номер — все, но так, чтобы она не знала.

— Что-нибудь, кроме кольца и записки, искать, месье?

— Книгу. Примерно вот такую.

Оти показал.

— Деревянные доски переплета, скрепленные кожаными шнурками. Книга чрезвычайно ценная и очень хрупкая.

Он достал лапку, извлек фотографию и кинул им.

— Такая же, как эта.

Дав Доминго несколько секунд на изучение, Оти отобрал карточку.

— Если это все…

— Еще мы получили от медсестры в больнице вот это, — торопливо заговорил Бриссар, протягивая маленький бумажный прямоугольник. — Было у Бо в кармане.

Оти взял листок. Это была квитанция на посылку, отправленную с главного почтамта в Фуа вечером в понедельник на каркасонский адрес.

— Что за Жанна Жиро? — спросил он.

— Бабушка Бо с материнской стороны.

— Вот как… — протянул он.

Склонился над столом и нажал кнопку внутренней связи.

— Аврели, мне нужны сведения на Жанну Жиро. Ж-и-р-о. Проживает на улице Гаффе, Срочно.

Оти снова опустился в кресло.

— Она знает о несчастье с внуком?

Бриссар молчал.

— Узнать, — резко приказал Оти. — Пожалуй, пока Доминго присматривает за доктором Таннер, вы нанесете визит мадам Жиро — без шума. Жду вас на стоянке у Нарбоннских ворот через… — он бросил взгляд на часы, — тридцать минут.

Опять зажужжал телефон интеркома.

— Да, Аврели?

Оти слушал секретаршу, поглаживая золотое распятие на груди.

— Она хочет перенести встречу на час вперед? Да, конечно, затруднительно, — заговорил он, прерывая ее извинения.

Достал из кармана мобильный телефон и просмотрел память. Сообщений не было. Прежде она всегда связывалась с ним лично и напрямую.

— Мне придется уйти, Аврели, — сказал он. — По дороге домой занесите досье на Жиро ко мне на квартиру. До восьми часов.

Оти сорвал со спинки кресла пиджак, выдернул из ящика стола пару перчаток и вышел.

Одрик Бальярд сидел за столиком в передней спальне дома Жанны Жиро. Ставни были прикрыты, но в щель просачивался свет клоняющегося к закату солнца. За его спиной стояла узкая старомодная кровать с резными деревянными изголовьем и изножьем, свежезастеленная простыми полотняными простынями. Жанна выделила ему эту комнату много лет назад, и с тех нор она всегда была к его услугам, когда бы ни потребовалось. Бальярда неизменно трогала деревянная полочка над кроватью с подшивками всех его публикаций.

У него было немного имущества. В этой спаленке он хранил только смену одежды да письменные принадлежности. В первые годы их дружбы Жанна поддразнивала его за приверженность перу и чернилам да бумаге, толщиной и грубостью напоминающей пергамент. Он только улыбался, уверяя ее, что слишком стар, чтобы менять привычки.

Теперь он был не так уверен. Перемен уже не избежать.

Он откинулся в кресле, задумавшись о Жанне и о том, как много значила для него их дружба. В каждую пору своей жизни он находил добрых людей, мужчин и женщин, готовых ему помочь, но Жанна среди них стояла особняком. Именно с помощью Жанны он отыскал Грейс Таннер, хотя друг с другом эти две женщины никогда не встречались.

Звон посуды в кухне вернул его мысли к настоящему. Бальярд поднял перо и ощутил, как растаяли годы, оставив его вдруг молодым и неопытным. Снова молодым.

Слова пришли сами собой, и он начал писать. Письмо вышло коротким и деловым. Закончив, Одрик промакнул блестящие чернила и сложил листок втрое, превратив в конверт. Можно отправить, как только он раздобудет ее адрес.

После этого все в ее руках. Решать только ей.

Si es atal es atal. Что будет, то будет.

Зазвонил телефон, и Бальярд открыл глаза. Он слышал, как Жанна сняла трубку, ответила. Потом вдруг вскрикнула. Ему даже показалось сначала, что крик донесся с улицы, но тут же раздался стук трубки, упавшей на изразцовый пол. Он сам не заметил, как оказался на ногах. Атмосфера в доме переменилась. Бальярд обернулся на звук шагов. Жанна поднималась по лестнице.

— Что такое? — сразу спросил он и повторил, уже настойчивее: — Что стряслось, Жанна? Кто звонил?

Она ответила бесцветным голосом:

— Насчет Ива. Он ранен.

Одрик в ужасе уставился на нее:

— Когда?

— Прошлой ночью. Сбит неопознанным автомобилем. Они только сейчас сумели связаться с Клодеттой. Это она звонила.

— Насколько тяжело ранен?

Жанна, по-видимому, не слышала вопроса.

— Они послали кого-то отвезти меня в больницу в Фуа.

— Кто? Это Клодетта организовала?

Жанна покачала головой.

— Полиция.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Да, — сказала она, чуть помедлив, и походкой лунатика вышла из комнаты.

Почти сразу Бальярд услышал, как хлопнула дверь ее спальни.

Бальярд вернулся к себе. Он вдруг почувствовал себя слабым и беспомощным. Новость испугала его. Он был уверен — совпадение не случайно. Взгляд упал на написанное только что письмо. Он шагнул к столу, думая о том, что мог бы остановить неизбежный ход событий, пока еще оставалось время.

И опустил поднятую было руку. Можно сжечь письмо, но тогда все, за что он боролся, все, что он вынес, окажется напрасным.