Запах искусственной свежести (сборник) - Алексей Козлачков

Довольные путешественники начали разбредаться, а я кинул еще раз взгляд на девицу – придет или не придет… Даже если и захочет – может не суметь отвязаться от джигита. Девица ответила мне взглядом, полным ужаса. И я подумал, что при таком взгляде надежды уже нет. Что ж, подожду с полчасика для порядка и пойду есть суп один. Главное ведь – не девица, а суп, это же ясно… Я сел в тенек на ступеньку с северной стороны собора и стал ждать.

4

Она пришла с очень озабоченным и хмурым лицом – и мы с ней сразу нырнули в узкую улицу. Я не стал спрашивать, как ей удалось сбежать. Пришла и пришла, наверняка было нелегко. Я торжествовал. Оставалось лишь предполагать о конце вечера, о том, как это произойдет: с полным размазыванием клиента, то есть мы с ней выйдем под ручку к месту встречи, радостно щебеча, или с неполным – чтоб не дразнить гусей, выйдем к набережной по отдельности, сделаем вид, что не знаем друг друга, и у нее еще будет шанс, если захочет, оправдать трехчасовое отсутствие. Я бы предпочел первый вариант, с размазыванием, – наверное, я не слишком человеколюбив. А что, собственно, он сделает? Достанет нож и попытается меня зарезать? Было бы даже забавно погибнуть на глазах у всей группы путешественников, защищая ее от вырезания. Посмотрим по обстоятельствам… Но то, что она пришла, – уже определенная победа. Видимо, не очень-то ей сладко со своим ухажером. Или я чего-то все же не понимаю…

Мы пошли, поспешая и прихотливо петляя по переулкам, на мою любимую венецианскую площадь, где стоял бронзовый конь работы Андреа Верроккьо, вошедший во все учебники по искусствоведению. А под конем давали суп с граппой, и можно было сидеть под тентами, смотреть на закат, на голубей, на коня, болтать… или даже не болтать, а просто сидеть и щуриться. Хорошо… Да еще и девица, а не просто суп… Все-таки она сбежала со мной, очень даже ничего девица… хоть и не красавица, но – глаза со смешинками, фигурка приличная, худенькие плечи, немного дрожит, хочется даже обнять, чтоб не дрожала… И я чувствовал себя кем-то вроде средневекового пирата, умыкнувшего симпатичную девицу из-под нелюбезного ей венца; и сейчас за нами будет погоня, я буду отстреливаться, отмахиваться кривой саблей (где моя кривая сабля?), но девицу обратно не отдам… Нет, лучше смерть! И ее зарублю напоследок, чтоб никому не досталась, такая беззащитная, плечи худенькие… Тут я вспомнил, что под этим конем часто назначал свидания сам Казанова, где-то здесь у него жила высокопоставленная любовница. О, это уже, пожалуй, ближе ко мне – великий авантюрист, как и я…

Путь к коню непростой, и я еще, чтобы произвести на девицу впечатление, завожу в самые извилистые переулки; мы поворачиваем, пересекаем многочисленные мосты… У нее рот открывается от удивления – эту дорогу невозможно запомнить! Это мой венецианский козырь: когда ты впервые в Венеции, тебе кажется, что этих переулков и тупиков не выучить и за всю жизнь. А на самом деле в Венеции невозможно заблудиться, на генеральных направлениях указатели. Бывает трудно найти определенное, очень уж малоизвестное место, но заблудиться невозможно.

Идем дальше. Она зачарованно оглядывается кругом, я иногда фотографирую ее – на мостике (бедро влево, головку клонит на плечо, томное выражение), в просвете узкой улицы (бедро вправо, упор коленом в противоположную стенку, томное выражение) – хрестоматийная и неустанная девичья работа по вписыванию своего бессмертного бедра в венецианский антураж. И вдруг она мне говорит:

– За нами уже давно идет какой-то дедушка – мне кажется, что я его уже где-то видела… Если не ошибаюсь – в нашем автобусе.

Оборачиваюсь, а там действительно – бредет за нами тот самый еврейский дедушка, который подошел ко мне еще в начале путешествия и попросил, очень ласково улыбаясь: «Вы не могли бы ходить помедленнее, а то ведь я только что из-под капельницы выбрался, за два дня до поездки». И застыл так с ласковой улыбочкой, слегка склонив голову набок. И в морду не дашь… Отправить бы тебя обратно под капельницу, подумалось мне тогда. Было бы обоим легче и спокойней, тут и без капельницы-то не всякий живым до конца экскурсии доберется – восемь городов за пять дней.

Дедушка, надо отдать ему должное, добрался до последнего города, до Венеции, – и пока жив. И вот сейчас он, заметно переваливаясь с ноги на ногу, опустив от усердия голову, поспешал за нами. В руках смешная сеточка, в сеточке, видимо, еда, припасенная еще из дому. То есть – в Венецию со своими бутербродами. Мы остановились, соображая, что бы это значило, и он тоже застенчиво остановился поодаль. Смотрит на нас ласково, слегка улыбается, ничего не говорит… Черт! Я, посмотрев секунду на деда, от неожиданности и легкого помутнения разума развернулся и пошел дальше с девицей, ничего ему не сказав. Может, он заблудился?.. Опомнившись, я повернулся снова к дедушке, подошел и спросил:

– Простите, вы не заблудились?

А он мне еще ласковей улыбнулся и говорит:

– Нет-нет, не беспокойтесь, я специально за вами иду, чтобы не заблудиться, – и уж совсем расплылся в улыбке. – Теперь-то уже точно не заблужусь!

Мне снова захотелось отправить деда под капельницу… Такой замечательный романтический побег хочет отравить. Куда его теперь девать? Обратно послать – и правда заблудится… Не придумав, что делать, я взял девицу под локоть и пошел дальше. Наконец выходим на площадь. Я снова подхожу к нему и пытаюсь объяснить, как добраться до пристани, до места встречи перед отъездом из Венеции. В принципе, от площади, если более или менее напрямую, то довольно просто…

– Нет-нет, – говорит дедушка, – даже и не думайте, я никуда не пойду, а то я обязательно потеряюсь, тогда вам же за меня и отвечать.

И улыбнулся, теперь уже довольно нагло, как мне показалось.

– Ну-с, – говорю ему, – как хотите… Мы сядем сейчас в ресторан под этого коня и займемся, если угодно, флиртом, а то и чем похуже…

– Да ничего-ничего, – успокаивает меня дедушка и нежно касается моей груди ладонью. – Занимайтесь чем хотите, а я вон там посижу, на ступенечках. – И показывает на ступеньки площади, сходящие прямо к каналу.

Мы сели под коня в ресторане, а он на ступеньки. Мы заказали чаемое – и суп, и граппу, и закуски, а он достал из сетки бутерброд и принялся есть, поглядывая на нас. Поначалу было немного неуютно, мелькала даже мысль: не пригласить ли его тоже отведать с нами супа. Но все же молодая девица в качестве собеседницы за супом – это одно, даже если ты ничего особенного и не собираешься с ней проделать, а полумертвый еврейский дедушка из-под капельницы – это немного другое, даже если он тотчас же и не умрет. И я отказался от этой мысли. Буду уж наслаждаться обществом девицы, тем более что когда она оставляла ради меня своего горячего ухажера, она тоже, наверное, не рассчитывала на общество этого дедушки. Я успокоился, а затем ситуация мне даже понравилась, показавшись необычной и забавной: он сидел на бережку, ел бутерброд, а мы с девицей, которую, оказалось, звать Оксаной, чувствовали себя даже немножечко под охраной. Я же сексом-то с этой девицей заниматься и впрямь не собираюсь, тем более на площади. Так что пусть дедушка смотрит на нас сколько захочет.

Мы разболтались, она оказалась смешливой – смеялась, запрокидываясь назад всем телом, грудь задорно подпрыгивала, да так заразительно и громко, что на нас стали оборачиваться итальянцы за соседними столиками, и мне даже показалось, что сам кондотьер Коллеоне, человек, сидящий на коне в грозной позе, обернется и призовет нас к порядку. Хорошая девица. И неглупая: взялась рассуждать об образовании у них в Белоруссии в сравнении с Германией, где жила и работала. И чего она нашла в этом грубоватом и туповатом джигите? Жизнь полна секретов…

Я принялся рассказывать ей историю этого памятника. Она стоила того, чтобы рассказать ее даже девице в виде флирта. Меня и самого всегда удивляла эта история…

Помер этот самый Коллеоне – кондотьер, то есть наемный полководец, вида весьма бравого, судя по памятнику. Что-то вроде покойного Лебедя. Нет, даже лучше Лебедя… Много чего завоевал для Венеции, в отличие от последнего. Но и претензии были немалые: завещал венецианской республике много денег, чтобы его памятник установили на площади Сан-Марко. Венецианцы призадумались… Вот то, о чем они думали, меня тоже все время возбуждает к собственным размышлениям. Нет бы сразу послать этого кондотьера подальше со своим памятником (а то будет тут всякий дурак завещать себе памятники устанавливать на главной площади). Поскольку он помер, даже и самого генерала-то не надо было посылать, что, вполне возможно, при его жизни еще грозило бы какой-то опасностью – генерал все же, но уж после смерти никакой опасности точно не представлял. Надо было попросту плюнуть на завещание, а генеральские денежки пропить-прогулять – в Венеции это всегда можно было сделать с замечательным блеском. Скажем, примерно в это же время Большой Совет решил обложить налогом куртизанок, и насчитали их для этой цели одиннадцать тысяч в маленькой Венеции. А если к ним еще и не куртизанок прибавить, а просто обычных женщин, которые в Венеции традиционно не отличались скромностью, то возможности для эффективного использования генеральских денег многократно умножались. Но распорядители денег еще раздумывали несколько лет: что с этим состоянием делать?.. С одной стороны, им не хотелось ставить памятник какому-то наемному генералу на главной площади. Тут вообще никаких памятников никому нет – только святому Марку в виде крылатого льва, стоящего на античной колонне, да святому Теодору – на другом таком же столбе. И все. А теперь будет просто генерал, пусть и бравый… С другой же стороны, они не хотели или не могли просто похерить это завещание, правовое ведь государство, хоть и довольно свирепое… Дело висело в воздухе несколько лет, пока одному умному члену Совета не пришла идея поставить этот памятник на той самой площади, где мы ели суп, поскольку там находилась некая Скуола ди Сан-Марко, товарищество или братство Сан-Марко, и площадь тоже называлась этим именем. Так они решили выйти из положения, чтобы получить генеральские деньги в свое распоряжение, да и завещание выполнить, хоть и формально.