От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции - Михаил Колесов

Как признал Че в январе 1959 года, после вступления Повстанческой армии в Гавану, революция завоевала победу, начиная с того момента, когда герилья под руководством Фиделя Кастро полностью определилась как крестьянское движение под знаменем аграрной реформы, которая стала применяться в горах Сьерра Маэстра.

Но выбор «сельской местности» как главной почвы вооруженной борьбы может достигнуть поставленной цели лишь в том случае, если она отвечает объективным потребностям крестьянства и воспринимается им как освобождение от его ига. «Если «маленький мотор» не находится в прямом контакте с «движущим классом», он иссякнет в пустоту и будет делать повороты по кругу, как бы ни были связаны его «приводные ремни» с городом и остальной частью страны».

Многие руководители, перебравшиеся в герилью, оказываются «отключенными» от жизни в стране, «вне игры», вне общения, не способными принимать те задачи, которые требует военно–политическая ситуация. В этом — объяснение «маргинальности» герильи. «Стратегическое руководство революции не может находиться долгое время в ином месте, чем стратегические классовые силы революции».

Дебре называет это «метафизикой авангарда»: «За фетишизмом авангарда скрывается в последнюю очередь философский идеализм, включая спиритуализм…» Авангард есть «существенное», как «душа». Он несёт в себе самом свой принцип жизни. Он существует, благодаря и для себя, независимо от «классового тела».

Главным событием «последних десятилетий» Дебре считает исчезновение «трещины» между верующими и неверующими, все более активное участие в революции католиков, как прихожан, так и священников. Но участие католиков в революции не исключает идейную борьбу, особенно, на почве вооружённой борьбы. «Революционеры воюют для того, чтобы победить вместе с народом, но не для того, чтобы спасти свою душу».

В результате, так же как революционная организация подчинена массам, которые дают ей жизнь, так и моральные добродетели революционера определяются массами. «Герилья есть не что иное, как военный метод для взятия политической власти…, таким же образом, как жизнь революционера есть не что иное, как средство достижения задачи, поставленной не им, но на почве и в истории живущих народов».

«В чём закаляется сталь?» — задает вопрос Дебре.

Те отношения, которые поддерживают члены авангарда с народом, определяют их отношения между собой. «Прискорбной диалектикой» называет он взаимосвязь отношений внутри организации и её влиянием вовне. «Прискорбной» она является потому, что, оставаясь неразрешённой, она лишь увеличивается «в квадрате» при попытке решить её увеличением акций, которые лишь усиливают её политическую и военную «импотенцию». Концепция авангарда как самодостаточной и автономной организации по отношению к классу приклеивает к нему наклейку «милитаристской» организации. Отсутствие идеологических и социальных критериев в «рекрутировании» и функционировании авангарда предопределено, так как имеет «объективную логику», которую нужно просчитывать.

«Милитаризм» приводит к тому, что в Латинской Америке ежедневно погибают анонимно и тайно «истинные герои революции». Но одновременно на протяжении лет разыгрывается тягостный спектакль «пресс–конференций» на телевидении, публикация писем «раскаявшихся», которые призывают к национальному согласию и к возвращению «своих братьев» к труду, семье, родине. Эти «эксбойцы» столкнулись с обнаруженным самообманом втечении долгого времени, растеряв свои идеалы, которые они сами и создали, в столкновении с реальной правдой.

Но «дисциплина» не есть причина, а есть следствие. «Она появляется не из «нравственного императива» и не из «техники боя», но из физиологии. Дисциплина не есть ни покаяние, ни обязательность, а есть, прежде всего, функционирование организма. Не может быть дисциплины, когда нет организации… У врага долгая жизнь, и для того, чтобы его победить в этой войне на смерть, необходимо, прежде всего, жить дольше, чем он: герои умирают, организаторы продолжают быть».

Если революционное движение отождествляется с его командующим, или с группой руководителей, вплоть до того, что его арест или убийство означает конец движения, это значит, что в этом движении не достигнута стадия организации. Настоящая организация способна перестроить свои силы, восполнить их. Может выжить, восстановить потери, хотя её единство не зависит от прибавления, либо от убавления. Такая организация называется «партией».

«Дисциплинироваться — значит организовываться. Организовываться — значит пролетаризироваться». «Пролетаризация» стоит на повестке дня во всех частях Латинской Америки].

Не организация «делает» революционную борьбу, а революционная борьба делает организацию. Революция слишком серьезна и слишком велика, чтобы быть вопросом меньшинства профессиональных революционеров, опирающихся лишь на сознательных рабочих, она может быть лишь работой всех неорганизованных и необразованных.

В теории и на практике возможны, таким образом, два пути: «большевистский» и «еврокоммунистический». Но для Латинской Америки оба пути «закрыты». Новые авангарды формируются в исторических условиях, в которых невозможна ни действенная пролетаризация снизу, ни теоретическая пролетаризация сверху. В наличии нет теоретического фундамента, который не создается из книг, а формируется на пересечении международного опыта и «минимума интеллектуального багажа».

Большая часть латиноамериканских стран находится в изоляции от остального мира, вынуждена жить в состоянии международной дезинформации. Это представляет «объективный элемент» теоретического отставания, которого не избежали многие революционные авангарды. — «провинциализм», игнорирование решающих современных исторических событий. Эти авангардные группы, вырастали часто на «историческом стволе» популизма и местного «революционного национализма», чей горизонт преднамеренно был ограничен пределами страны.

Рожденные как реакция против «традиционных» компартий, эти авангарды появились в стороне от рабочего движения. Они выросли на почве и в границах городской мелкой буржуазии и либеральной интеллигенции, что явилось «социальной фатальностью». Динамизм городской или сельской герильи сам по себе не был достаточным для того, чтобы вызвать внутреннюю идеологическую динамику. Вооруженные акции не создали компактных и прочных организаций. «Мистика примера», «ореол уважаемого командира», «вера в самоценность боя» — всё это оказалось недостаточным для создания организации. «В этом смысле нужно сегодня признать, что латиноамериканские имитации «фиделизма» после 1959 года, имели ту же судьбу, что европейские имитации «большевизма» после 1917 года, объявленного Лениным: они были карикатурами потому, что хотели бы повторить результат, не связывая его с конкретными условиями производства, с их этапами формирования. Взяли, таким образом, обертку, а не сущность».

Эта вера в успешную спонтанность прямой акции придавала исторический оптимизм. В глубине она покоилась на уверенности в то, что все пути ведут в Рим, и что однажды провозглашенная, направленная народная революция «выльется прямо в своём натиске в социализм».

Но, если движение само по себе есть решение всех проблем вооруженной борьбы, которое «унифицирует» всех, то идеологическая борьба иногда подменяет вооруженную борьбу. «Когда я слышу разговор об идеологии, я вытаскиваю мой револьвер», — пишет Дебре. Но факты учат, что война не «унифицирует» политические разногласия, хуже того, — она их скрывает и «инкубирует». «Идеологическое целомудрие» убивает с большей надёжностью, чем рак. Многие вооруженные движения погубило не бездействие, а отсутствие действительного политического единства, которое парализовало их. «Умолчание противоречия кажущегося единства возвращается к тебе как бумеранг в лицо».

«Заполированность» представляющейся единой организации, в которой все пребывают в согласии потому, что никто не хочет обсуждать главный вопрос: почему и для кого идёт борьба, является иллюзорной силой, которая не выдержит трудностей отступления, когда будущее победы еще неразличимо. «Поражение есть школа революционных кадров».

Отсутствие глубоких идеологических мотиваций среди членов движения есть бомба замедленного действия, заложенная в сердце движения: детонатором послужит личное соперничество, крах или временное поражение. В этом смысле: где бы то ни было, если военному формированию кадров отдаётся предпочтение перед политическим формированием, то члены движения подвергаются, без преувеличения, смертельной опасности. Потому что моральный фактор есть решающий военный фактор, а моральный фактор неотделим от политического образования.