Рин. Книга I. Звезда и жернов. Экземпляр для свободного и бесплатного распространения в интернете - Макс Армай

- Доо луго малхт! Малхт ипу огуна! Тидо джуб! Тин о, тин о дин! – это было самое действенное заклинание из известных ему, и Ивдур очень надеялся, что оно поможет. Как и в предыдущем случае, он прочёл его полную форму, а не сокращённую (тогда бы оно звучало, как “долумаиг тидтид”), ибо хотел быть уверен в наибольшем эффекте. Он представил, что мириады лучей врываются в него, проникают в каждую мельчайшую ячейку его тела, наполняя невиданной мощью: заставляя набухать мышцы, утолщаться и удлиняться кости и упрочняться сухожилия. В тот же миг, он с лёгкостью сделал ещё два шага, по направлению к столу, но неожиданно вновь ощутил сильный рывок. Посмотрев назад, Ивдур в отчаянии застонал: придворный волшебник превратился в длинную, тонкую нить, скрывающуюся в огромном, трёхмерном, прозрачном, словно стекло, лабиринте.

- Что же теперь делать? – лихорадочно подумал он. – Какое заклинание следует применить?

И тут, словно ниспосланное от самого Единого спасение, он ощутил, как придворный волшебник три раза решительно дёрнул его за руку. Ивдур с облегчением развернулся и тут же опять потрясённо застыл: перед ним, на разном удалении от него, парили сотни столов с зажженной свечёй. И какой из них был настоящий, Ивдур не имел ни малейшего понятия.

Дэдэн вновь три раза настойчиво дёрнул его руку, и Ивдур понял, что надо спешить.

- В конце-концов, я оставался на прямой линии к столу, и он был, не более чем в семи шагах от меня! – решил молодой чародей, и, утерев со лба воображаемую испарину, двинулся в выбранном направлении. Видимо, это было правильным решением, ибо в тот же миг, все ложные столы разом исчезли, а Ивдур вскоре словно бы упёрся в невидимую ткань, которая пружинила и не желала его выпускать. Он снова видел комнату придворного волшебника, его самого и себя, но пройти туда не мог. Весь напрягшись, он рванулся вперёд. Что-то, с чавкающим звуком, лопнуло. Всё завертелось, стремительно падая ему навстречу, и Ивдур, на долю мгновения зажмурился. Когда же он вновь открыл глаза, то обнаружил себя сидящим на стуле. Повернувшись направо, он, с величайшим облегчением, увидел Дэдэна. Тот полулежал, глаза его были закрыты, а сам он тяжело дышал. Очень тяжело. Лицо его было мертвенно бледным и всё покрыто зеленоватыми, как съеденное ими снадобье, капельками пота. Ивдур хотел было побежать к окну, за золотистой жидкостью, но Дэдэн не отпустил его руку и, открыв глаза, глухо прохрипел:

- Немедленно схвати лже Адэка! Беги же!

Молодой чародей замешкался, и Дэдэн, с трудом, улыбнулся ему:

- За меня не волнуйся! Со мной всё в порядке…

Ивдур коротко кивнул и бросился вон из комнаты.

Илсаис, Тысячеликий, как он себя называл, лежал на кровати в своей комнате. Вернее, не в своей, а старшего трапезничего, в которого ему пришлось перевоплотиться по воле повелителя. Илсаис вновь конфузливо поёжился: из-за этого распроклятого трапезничего он чуть было не лишился расположения своего господина! Да воссияет око Конжага, что этот мерзкий трапезничий, знал что-то стоящее! Если бы не это, то повелитель давно бы его уничтожил. Превратил бы в вечно стонущий ветер, ни мгновения не знающий покоя, и нескончаемо мечущийся в вихрях страданий. А ведь Илсаис говорил господину, что не силён в магии, что тот должен сам явиться и забрать этого трапезничего, или же, прямо тут, допросить его! Откуда Илсаис мог знать, что эти люди окажутся столь хрупкими и изнеженными? А если тот и умер, то и что с того? В конце концов, сбросил же он его незаметно в реку? А главное – сказал же тот перед своей смертью, что-то важное, что-то такое, чему его господин необычайно возрадовался? Илсаис совершенно отчётливо почувствовал это. Когда он сообщил господину, что в тот день, у того самого дома, перед тем, когда туда явились слуги Врага его господина, странный недуг сразил другого трапезничего, который здесь уже не служит, а присягнул на верность иному властителю, чьи владенья носят название Оленья Тропа и расположены недалеко от этого, столь уже надоевшего ему, Илсаису, города, то Илсаис и сам ощутил тот неизяснимый восторг, что вдруг наполнил всё существо его повелителя. Однако когда Илсаис сказал, что старший трапезничий расспросов не выдержал и умер, повелитель страшно разгневался. Конечно, Илсаис помнил, что трапезничий обязательно должен был остаться живым. Но что ж тут поделаешь? Ведь по доброй воле тот ничего не желал говорить! Гнев повелителя был ничуть не меньше, чем его радость перед этим. Илсаис ужасно испугался. Но повелитель всегда был добр к нему. И всегда высоко ценил. А потому, умерив свой гнев, сказал, что во всём бывает скрыто и что-то хорошее, и, раз уж так всё получилось, то ему, Илсаису, надо стать на время старшим трапезничим и, получив таким образом доступ к еде местного правителя, попытаться подготовить того к его приходу. Это был последний раз, когда Илсаис слышал голос своего повелителя. После этого он мог слушать его волю лишь из уст других его слуг. А теперь, к сожалению, даже и они были вынуждены покинуть город. Уходя, они передали ему последнее напутствие господина: тот говорил, что задача стала слишком опасной, и что он не будет на него гневаться, если Илсаис откажется от её исполнения и уйдёт вместе со всеми. Но Илсаис не хотел разочаровывать своего господина и гордо ответил им на это: даже если ему придётся расстаться с жизнью, он не откажется от того, что поручил ему повелитель. Он знает, сколь это важно для него, а потому – остаётся.

Нельзя сказать, что он был излишне самоуверен: ещё тогда он ощущал лёгкое беспокойство, и вовсе не был убеждён, что действительно справится с порученным ему. Но то чувство, что он испытывал на протяжении последних нескольких дней иначе, как ужас он назвать не мог. Илсаис был очень чувствительным ко всяким душевным веяниям существом и оттого сразу уловил запах стремительно надвигающейся опасности. Потому и пребывал не в самом лучшем настроении. Конечно, он мог бы просто взять и сбежать. И повелитель, и в правду, не сказал бы ему ни единого слова в упрёк… Но завершение было так близко! Да и гордость не позволяла… С другой стороны, если его схватят, то это может обернуться для его повелителя большими издержками, и тот, скорее, вновь станет гневаться за проявленное им упрямство, чем, нежели, хвалить за подобную преданность.

Илсаис грустно вздохнул, и решил для себя, что если завтрашний день не принесёт никакой перемены к лучшему, то он откажется от личины старшего трапезничего и примет облик кого-нибудь другого, дабы попытаться довести порученное ему дело до конца. Порешив так, Илсаис подтянул эти нелепые человеческие колени к столь же нелепому человеческому брюху и, обхватив их ещё более неудобными руками, беспокойно заснул.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});