В дороге - Джек Керуак

Ему хотелось всучить мне на время двойку бубен, на которой были изображены высокий мрачноватый парень и низкопробная похотливая шлюха с их постельными экспериментами.

– Действуй, старина, я-то уже не раз пробовал!

Инес, которая на кухне занималась стряпней, с кривой улыбкой заглянула к нам. Все это ничуть ее не удивляло.

– Видал? Полюбуйся-ка, старина, это Инес. Смотри, все, что она делает, – знай себе заглядывает в комнату и улыбается. Да, я поговорил с ней, и все уладилось как нельзя лучше. Летом мы уедем в Пенсильванию, будем жить на ферме. У меня будет фургончик, чтобы гонять в Нью-Йорк развлекаться, большой уютный дом, а через несколько лет народится куча детишек. Гм! Хм-хм! Ей-богу! – Он вскочил с кресла и завел пластинку Уилли Джексона «Крокодилий хвост». Встав перед проигрывателем, он принялся в такт бешено колотить в ладоши, трястись и дрыгать ногами. – У-ухх! Ну и сукин сын! Когда я услыхал его в первый раз, то решил, что той же ночью он непременно протянет ноги, однако он до сих пор жив.

Все это ничуть не отличалось от того, чем он занимался, живя с Камиллой в Фриско, на другом краю материка. Из-под кровати торчал все тот же обшарпанный чемодан, в любую минуту готовый к бегству. Инес частенько звонила Камилле и подолгу с ней беседовала; они обсуждали даже мужские достоинства Дина – так, по крайней мере, утверждал он сам. Они обменивались письмами о его чудачествах. Разумеется, Дину приходилось каждый месяц отсылать Камилле часть своего жалованья, иначе он угодил бы на шесть месяцев в исправительную тюрьму. Дабы возместить убытки, этот мошенник, каких свет не видывал, откалывал на автостоянке довольно опасные номера. При мне он настолько витиевато пожелал одному состоятельному клиенту веселого Рождества, что тот так и не вспомнил про пятерку сдачи с двадцатки. Мы отправились в «боп»-ресторанчик «Бердленд», где ее и истратили. На эстраде был Лестер Янг, его огромные глаза уже смыкала вечность.

Как-то в три часа утра мы с Дином разговорились на углу 47-й улицы и Мэдисон-авеню.

– Черт возьми, Сал, жаль, что ты уезжаешь, правда жаль, первый раз я остаюсь в Нью-Йорке без старого дружка. – И еще он сказал: – В Нью-Йорке я не задержусь. Мой родной город – Фриско. За все время, что я здесь, у меня не было ни одной девушки, кроме Инес, – только в Нью-Йорке со мной такое бывает! Черт подери! Но как подумаю, что снова придется тащиться через весь этот жуткий материк… Давненько, Сал, мы не говорили с тобой начистоту.

В Нью-Йорке мы только и делали, что волчком вертелись в толпе друзей на хмельных вечеринках. Не скажу, что Дин был от этого в восторге. А вот поеживаясь ночью в холодной туманной измороси на безлюдной Мэдисон-авеню, он чувствовал себя намного уютнее.

– Инес любит меня, она твердо пообещала разрешить мне делать все, что захочу, и избавить от всяческих хлопот. Видишь ли, старина, чем ты старше, тем больше у тебя хлопот. Еще придет день, когда мы с тобой вдвоем будем на закате бродить по закоулкам и рыться в мусорных ящиках.

– Ты хочешь сказать, что в конце концов мы станем старыми нищими?

– А почему бы и нет, старина? Конечно, станем, если захотим, ясное дело. Что ж в этом плохого? Живешь себе, и всю жизнь тебе безразлично то, чего хотят другие, даже богачи и политиканы, никто тебя не трогает, а ты мчишься, мчишься своей дорогой. – Я с ним согласился. Прямым и простейшим путем он уже подходил к своему даосизму. – Какова твоя дорога, старина?.. Дорога святого, дорога безумца, дорога радуги, дорога пустословия – да любая. Она ведет кого угодно, куда угодно, как угодно. Кого, куда и как? – Мы кивали друг другу под дождем. – И, как ни крути, нужен подходящий спутник. Кто не скачет с места на место, тот не мужчина… Дорога – это то, что доктор прописал. По правде говоря, Сал, где бы я ни жил, мой чемодан всегда торчит под кроватью, я всегда готов к отъезду, а то и к тому, что меня вышвырнут вон. Я все решил пустить на самотек. Ты-то видел, как я из кожи вон лез ради того, что не имеет никакого смысла, а ведь мы понимаем время – умеем замедлять его ход, бродить, смотреть вокруг и со смаком веселиться, как это издавна делают негры, – разве по-другому повеселишься? Мы-то знаем. – Мы вздыхали под дождем. А дождь лил и лил той ночью по всей долине Гудзона. Он пропитал влагой величественные пирсы безбрежной, как море, реки, насквозь промочил ветхие пароходные пристани в Пакипси, наполнил старый пруд Сплит-Рок и берущие в нем начало реки, залил гору Вандерэкер.

– Вот я и несусь по жизни, – сказал Дин, – а она показывает мне путь. Знаешь, я недавно написал своему старику в Сиэтл, в тюрьму, и на днях получил от него первое за много лет письмо.

– Правда?

– Да, да. Он пишет, что хочет приехать в Фриско и взглянуть на «бэбби» – с двумя «б». Я приглядел на Восточной Сороковой конуру без отопления за тринадцать в месяц. Попробую выслать ему деньги, чтоб он обосновался в Нью-Йорке – если сюда доберется. По-моему, я никогда не рассказывал тебе о моей сестре, у меня ведь есть премилая сестренка. Я бы хотел, чтобы и она приехала и жила со мной.

– А где она?

– В том-то и дело, что не знаю… Старик мой собирается ее разыскать, но тебе-то известно, чем он займется на самом деле.

– Значит, он отправился в Сиэтл?

– И прямиком в грязную тюрягу.

– Где же он был?

– В Техасе, в Техасе… Вот видишь, старина, что у меня на душе, какие дела, в каком я состоянии… заметь, я немного успокоился.

– Да, это верно.

В Нью-Йорке Дин утихомирился. Ему хотелось говорить. Мы смертельно продрогли под холодным дождем. До моего отъезда мы договорились еще разок повидаться в тетушкином доме.

В воскресенье днем он пришел. У меня был телевизор. Мы посмотрели один бейсбольный матч, послушали по радио другой, то и дело переключаясь на третий, и старались не упустить ни одного интересного момента.

– Не забудь, Сал, по второй Ходжес за «Бруклин», а пока за «Филадельфию» выходит запасной подающий; мы переключим на «Гигантов» с «Бостоном», к тому же, смотри, у Димаджио еще три броска, да и подающий возится у финиша, так что выясним по-быстрому, что там с Бобби Томсоном, ведь тридцать секунд назад мы оставили его и еще одного игрока на третьей. Да!

Под вечер мы вышли из дома и поиграли с ребятней в бейсбол на покрытой сажей площадке у сортировочной станции Лонг-Айленд. Потом принялись за баскетбол, да так ретиво, что мальчишки сказали:

– Зачем так надрываться? Вы же себя угробите.

Они нас то и дело обводили и без особых усилий выиграли. Мы с Дином обливались потом. Раз Дин растянулся на бетонной площадке. Пыхтя, мы из кожи вон лезли, пытаясь отобрать у ребят мяч, а они разворачивались и резко отдавали пас. Другие на ходу подхватывали мяч и попросту бросали поверх наших голов. Мы прыгали под корзиной, как маньяки, а мальчишки, просто вытянув руки, выхватывали мяч из наших потных ладоней и уносились прочь. Мы напоминали отчаянного чернопузого саксофониста, обезумевшего от зажигательной музыки американских трущоб и вздумавшего сразиться в баскетбол со Стэном Гетцем и «Прохладным» Чарли. Ребята приняли нас за ненормальных. По дороге домой мы с Дином перебрасывались мячом с тротуара на тротуар. Мяч мы ловили сверхновыми способами: бросались через кусты на землю, чудом не налетая на столбы. Мимо проехала машина, я пробежался за ней и отпасовал мяч Дину, едва не задев удаляющийся бампер. Дин метнулся за мячом, повалился на траву и перекинул мне через стоявший у тротуара хлебный фургон. Я принял мяч ладонью и сразу же отбросил его Дину, так что тот вынужден был развернуться, шагнуть назад и упасть спиной на живую изгородь. Дома Дин достал бумажник, хмыкнул и вручил тетушке пятнадцать долларов, которые задолжал ей в тот раз, когда в Вашингтоне нас оштрафовали за превышение скорости. Тетушка была несказанно удивлена и обрадована. Мы устроили грандиозный ужин.

– Что ж, Дин, – сказала тетушка, – надеюсь, ты сможешь позаботиться о ребенке, который скоро родится, и на этот раз не разведешься.

– Да, да, да.

– Сколько можно вот так разъезжать по стране и всюду оставлять детей! Эти бедные малютки вырастут беспомощными. Ты должен дать им шанс выжить.

Дин смотрел себе под ноги и кивал. В сырых багровых сумерках мы распрощались на мосту через скоростную автостраду.

– Надеюсь, когда я вернусь, ты еще будешь в Нью-Йорке, – сказал я ему. – Я верю, Дин, что когда-нибудь мы с семьями поселимся на одной улице и еще доживем до тех времен, когда оба превратимся в старожилов.

– Верно, старина… знаешь, я молюсь, чтоб так оно и было, потому что не забываю о передрягах, в которые мы с тобой попадали, и о тех, что еще впереди, – о них знает и не дает мне забыть твоя тетушка. А ребенка этого я не хотел – Инес настаивала, мы даже подрались. Тебе известно, что Мерилу во Фриско вышла замуж за торговца подержанными автомобилями и уже ждет ребенка?

– Да. Все мы уже туда устремились.