Путь кинжалов - Роберт Джордан

В ярости она натянула одеяло на голову, стараясь не слышать этого голоса. Дело ведь не в том, что она не может отказаться от власти. А что до Талланвора... Нужно самым решительным образом поставить его на место. На сей раз – непременно! Но... Где теперь его место, если та женщина больше не королева? Она попыталась выбросить Талланвора из головы и не обращать внимания на насмешливый голосок, который все не унимался, – и наконец заснула, ощущая на своем лице прикосновение мужских губ.

Глава 9

Путаница

Как обычно, Перрин проснулся до рассвета, и, как обычно, Фэйли уже встала и ушла. Когда ей было надо, рядом с нею и мышь показалась бы неуклюжей; Перрин подозревал, что даже если он проснется через час после того, как лег, то она уже окажется на ногах. Дверные клапаны были завязаны, боковые панели снизу приподняты, благодаря отверстию в крыше для притока воздуха создавалась некая иллюзия прохладного сквозняка. Пока Перрин искал штаны и рубаху, он и в самом деле почувствовал, что замерз. Что ж, если верить календарю, то сейчас зима, хотя погода о том и забыла.

Он оделся, не зажигая лампы, почистил солью зубы, влез в сапоги и вышел из шатра. В сером сумраке раннего утра Фэйли собрала вокруг себя своих новых слуг. Кто-то держал зажженные фонари. Дочери лорда нужны слуги, как он раньше не подумал? Мог бы и сам об этом позаботиться. Кое-кого из двуреченцев Фэйли немного обучила, но их нельзя было взять с собой, ведь требовалось сохранить поход в тайне. Мастер Гилл, наверное, захочет поскорее вернуться домой, а с ним и Ламгвин с Бриане, но, может, Майгдин и Лини останутся.

Сидевший у палатки Айрам выпрямился, выжидающе глядя на Перрина. Когда бы не прямой запрет, Айрам и спать бы, верно, укладывался на пороге Перриновой палатки. Сегодня утром он надел красно-белую полосатую куртку, несколько замызганную, и даже сейчас над плечом у него виднелась рукоять меча, сработанная в виде волчьей головы. Свой топор Перрин оставил в палатке, чему был только рад. У Талланвора на поясе висел меч, но ни у мастера Гилла, ни у двух других мужчин оружия при себе не было.

Должно быть, Фэйли заметила вышедшего Перрина, потому что сразу же указала на шатер, явно отдавая какое-то распоряжение. Мимо него и Айрама торопливо проскользнули Майгдин и Бриане, пахло от них почему-то решимостью. Приятный сюрприз – ни та, ни другая кланяться не стали. Только Лини, едва согнув колено, склонила голову и кинулась следом, бормоча что-то насчет «своего места». Перрин подозревал, что Лини из тех женщин, которые полагают: их дело – быть главными. Ну, если подумать, так считает большинство женщин. И не только в Двуречье.

Талланвор и Ламгвин от женщин не отстали; оба поклонились – вполне серьезно. Перрин вздохнул и поклонился в ответ. Мужчины даже вздрогнули от неожиданности, недоуменно посмотрели на него и двинулись к палатке лишь после окрика Лини.

Одарив Перрина улыбкой, Фэйли зашагала к повозкам, переговариваясь попеременно то с Базелом Гиллом, то с Себбаном Балвером. Те шли по бокам от нее и фонарями освещали дорогу. Разумеется, десятка два идиотов держались от Фэйли поблизости – чтобы услышать, если она повысит голос, – с важным видом поглаживая эфесы мечей и вглядываясь в сумерки, словно ожидая нападения. Перрин подергал себя за короткую бороду. У Фэйли всегда находилось дело, и никто не отбирал у нее работу – просто не осмеливался.

Горизонт едва заалел, но вокруг повозок уже суетились кайриэнцы, а при виде Фэйли они задвигались быстрее прежнего. Когда она приблизилась к ним, все уже чуть ли не бегали. В сумраке качались фонари. Двуреченцы, привыкшие к работе в поле с раннего утра, возились с завтраком, кто-то смеялся и шумел возле костров, кто-то брюзжал. Тех, кто вознамерился еще подремать, бесцеремонно вытряхнули из одеял. Грейди и Неалд тоже встали и, как всегда, держались несколько в стороне – тени в черных мундирах среди деревьев, Перрин не помнил, доводилось ли ему видеть их без курток, – всегда застегнуты на все пуговицы, до горла, всегда чистые и свеженькие с самого восхода (хотя накануне вечером могут творить всяческие безобразия). Они упражнялись с мечами, в точности следуя ежеутреннему ритуалу. Все в лагере знали, кто такие эти двое, и держались от них подальше. Даже Девы их сторонились.

Вздрогнув, Перрин понял: что-то он упустил. Фэйли ухитрилась устроить так, что поутру ему неизменно подавали миску густой каши, но сегодня она, видимо, была очень занята. Сообразив, что к чему, Перрин заторопился к кострам, надеясь, что раздобудет себе каши.

На полпути его встретил Фланн Барстер, худощавый парень с ямочкой на подбородке, и сунул в руки деревянную миску. Фланн был из Сторожевого Холма, и Перрин не очень хорошо его знал, но раза два они вместе охотились, а однажды Фланн помогал ему вытаскивать из болота в Мокром Лесу одну из отцовских коров.

– Перрин, леди Фэйли велела тебя накормить, – сказал Фланн. – Ты скажи ей, я все исполнил? Немного меда нашел и ложки две добавил.

Перрин постарался не вздыхать. Хорошо хоть Фланн его «лордом» не обозвал.

Что ж, ответственность за людей, что трапезничали под деревьями, с него никто не снимал. Не будь его, они остались бы со своими семьями, трудились на фермах, доили коров, рубили дрова, а не гадали, кого убьют до заката или кто убьет их. Быстро покончив со сдобренной медом кашей, Перрин велел позавтракать Айраму, но у того был такой жалкий вид, что он смилостивился и взял Айрама с собой в обход лагеря.

При приближении Перрина люди отставляли миски, даже вставали и почтительно ждали, пока он пройдет мимо. Всякий раз, как парень, с которым он вместе вырос, или, еще хуже, тот, кто его мальчишкой гонял почем зря, называли его лордом Перрином, он скрипел зубами. Не все так к нему обращались, конечно, но многие. Слишком многие. Сколько ни тверди им, они от своего не отступались. Пришлось махнуть рукой, да и как не махнуть, когда слышишь в ответ: «О! Как скажете, лорд Перрин». От одного этого взвоешь!

Перрин заставил себя перекинуться словом-другим с каждым встреченным. А главное – смотрел, слушал и принюхивался. У всех хватало ума заботиться о луках, оперении и наконечниках стрел, но находились и те, кто мог бы стоптать до дыр сапоги, разодрать штаны или натереть мозоль. Двуреченцы имели привычку при всяком удобном случае припасать бренди, а двоим-троим пить и вовсе не стоит – бренди не для них, сразу в голову шибает.

Вот уж диво дивное! Когда мать или Элсбет Лухан говорили Перрину, что ему нужны новые сапоги или что штаны залатать надо, он всегда смущался. Поэтому Перрин был уверен, что и другим слушать подобные вещи не слишком-то приятно. Но чтобы двуреченцы, начиная от седого Джондина Баррана, говорили просто «Ну, ваша правда, лорд Перрин; я прямо сейчас этим займусь»! Не раз Перрин, проходя мимо, краем глаза ловил, как они ухмыляются друг другу. И пахло от них довольно! Когда он выудил из седельной сумки Джора Конгара кувшинчик с грушевым бренди, Джор сделал круглые глаза и развел руками – мол, знать не знаю, откуда взялся этот кувшин. Тощий Джор, который ел вдвое больше любого и всегда выглядел так, словно неделю во рту маковой росинки не держал, мастерски стрелял из лука, но выпить тоже был не дурак и пил, пока на ногах стоял. К тому же и пальчики у него были шаловливые. Но когда Перрин, опорожнив кувшин наземь, пошел дальше, Джор засмеялся: «От вас не скроешься, лорд Перрин!» И в голосе его слышалась гордость! Иногда Перрину казалось, будто он один в здравом уме среди толпы безумцев.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});