Наемник (СИ) - Алексей Замковой

 – Зачем? – удивился я.

 – Затем, – Баин поднял вверх палец, – что тогда мы получили бы гору мяса и не пришлось бы сейчас охотиться.

 – А то ты сейчас охотишься... – пробурчал Молин.

Ночь прошла тихо и спокойно. Правду говорят – плохое и хорошее чередуется между собой. Если прошлая ночь обернулась сущим кошмаром, то эта – благодатным отдыхом. Есть какое-то равновесие... Настораживает только одно – раз сегодня все хорошо, то завтра ведь, уравновешивая сегодня, может быть очень плохо. Как бы то ни было, уже наутро мы, подкрепившись коптившимся всю ночь мясом, снова отправились в путь.

 – Скажи, Нарив, – женщина, идущая рядом со мной уже не обнажена, как вчера. Рубаха снова вернулась ко мне, а Нарив забрала себе одежду тех несчастных, которые погибли вчера. – как ты голыми руками убила того эльфа?

 – Я же – жрица Роаса. – усмехнулась Нарив. – Он и дает мне силу. Все, посвященные Богу войны, обучаются с самого младенчества. А после посвящения, получают частицу силы нашего господина.

 – И то красноватое сияние вокруг твоих рук, когда ты убивала эльфа и его тварей – это сила Роаса?

Нарив молча кивнула.

 – Как же тебя смогли победить, – удивился я, – если у тебя есть божественная сила?

 – Я всего лишь человек. – Нарив говорит спокойно, таким тоном, словно объясняет очевидные вещи неразумному ребенку. – Частичка божественной силы делает человека сильнее, но не делает его богом.

 – Ты и железо смогла бы прошибить так? Голой рукой?

 – Железо – нет. Только живую плоть. Доспехи и оружие эльфа – это живые существа.

Вид у меня, наверно, был настолько разочарованный, что Нарив даже рассмеялась. Ну, а я решил не уточнять, почему же сила Роаса настолько избирательна – сквозь плоть рука его служительницы может пройти, как сквозь масло, а железо, видите ли, пробить не может. Вместо этого я спросил о другом.

 – Как эльфам удалось приручить этих тварей? Ну, которые у них вместо доспехов и оружия.

 – Говорят, что они сами их создали. – ответила Нарив. – У эльфов с кхреес'к что-то вроде договора. Или союза, если хочешь. Эльфы, как ты сам понимаешь, используют их для того, чтобы защитить свои тела и убивать врагов. Как доспехи и оружие. А кхреес'к, в свою очередь, когда эльф надевает их, питаются его кровью.

 – Как? – я ошарашено уставился на Нарив.

 – Вот так! Присасываются к коже и понемногу пьют кровь хозяина. И на вас они напали, скорее всего, только из-за того, что сильно оголодали. Эльфов ведь вы в городе не видели?

 – Нет. – покачал головой я. – Но... Чтоб добровольно дать сосать у себя кровь... Лучше уж махать старым добрым железом!

 – То-то вы стольких потеряли, пока пытались эльфа железом убить. – усмехнулась Нарив. – Кхреес'к – не просто оружие и доспехи. Когда эльф ранен, они выделяют слюну, которая убирает боль. Они могут сами подправить направление движения хозяина...

 – Все равно, свою кровь сосать я бы не дал! – упрямо заявил я.

Нарив лишь пожала плечами. Дальше шли молча. И не в том дело, что говорить не хотелось. Просто разговоры требовали внимания, а надо было еще внимательно следить, что творится по сторонам и под ногами.

Еще один день прошел без приключений. Мы снова остановились на ночлег и снова перед нами была река. Переправляться капитан решил утром. Еды, добытой вчера охотниками, пока хватает. Можно отдохнуть. В эту ночь дежурить снова выпало нашему десятку.

 – Каждый раз, как мы дежурим, – пробурчал Молин, – что-то случается.

 – Ты – жив. – ответил ему Крамм. – На что тебе жаловаться?

 – На то, что я сейчас мог бы сидеть себе спокойно в таверне и пить вино. – вздохнул Молин.

Я посмотрел на готовящуюся ко сну Нарив. Вроде бы она и в нашем десятке, а дежурить, вот, ей не приходится. Завидую... Ляжет сейчас себе, выспится нормально...

 – Алин, ты ей еще в любви не объяснился? – Молин воспринял мой взгляд по-своему.

 – Такой – объяснишься... – хмыкнул Навин. – Оторвет все, что болтается.

 – А у него, – Крамм, засмеявшись, указал на меня, – что надо, как у настоящего мужика, не болтается. А остальное и не жалко!

 – Шутники, чтоб вас... – буркнул я и отошел в сторону. Стоит признаться, что слова

Молина меня действительно зацепили. Несмотря ни на что, Нарив мне определенно нравится. Более того, я вдруг заметил, что лицо Лары, оставленной в Агиле, стало тускнеть в памяти, стираться... А сквозь него все чаще стали проступать иные черты – очень похожие на Нарив. Дарен, я что – влюбляюсь? В кого? В женщину, действительно способную, как сказал Крамм, оторвать мне что-нибудь?

 – Нет, ребята, – послышался сзади тихий голос Комила, – мне такие бабы не по нраву. Вот, если бы тихую, спокойную... Чтоб хозяйство вела...

Ответом ему был взрыв смеха и предложение познакомиться с какой-нибудь овцой, высказанное, по-моему, Воссоном.

 – Нарив... – я подошел к женщине.

Она вопросительно посмотрела на меня.

 – Спокойной ночи! – резко развернувшись, я зашагал к остальным, чувствуя, что лицо заливает густая краска. Дарен, зачем я подошел к ней?

Вопреки всем ожиданиям и опыту всех прошлых дежурств, эта ночь прошла спокойно. Отдежурив свое время, я лег на землю и проспал до утра, как убитый. И даже не хотел просыпаться, пока чей-то твердый сапог не ткнул меня в бок. Тут уж пришлось вставать.

Через реку переправились быстро. Единственное что – на другом берегу оказалось, что к моему бедру, прямо через штаны, присосалась жирная, черная пиявка. Пока отдирал ее, пришлось выслушать несколько сомнительных шуточек и предложений проверить в целости ли остальное. Впрочем, этим предложением я не пренебрег – хвала Дарену, все оказалось в целости.

Снова в путь. Шаг за шагом, продвигаясь вперед и буквально пробивая себе дорогу, мы идем вперед. Иногда, в редких просветах между листьями, на фоне неба уже виднелись далекие вершины гор. Почва понемногу становится каменистой. Ближе к середине дня те, кто шел впереди, наткнулись на огромный, вросший в землю камень. Поначалу, мы даже испугались, что снова перед нами какие-то древние развалины, но камень оказался просто камнем... А к вечеру мы уже достигли и самих гор.

* * *

Джунгли давно остались позади. Густая растительность сменилась нагромождением скал всех форм и размеров, а бешеная гамма цветов – одним единственным серым цветом, правда – разных оттенков. Лишь изредка глаз цепляется за пожухлый пучок травы или искривленный, словно в агонии, колючий куст, неведомо как уцепившийся корнями за голый камень. Вместо множества насекомых, из-под ног разлетаются с сухим стуком мелкие камушки. Как только мы вошли в ущелье, идти стало легче и, одновременно, сложнее. Легче – потому что теперь не надо бороться с зарослями за каждый шаг, не надо беспрестанно махать мечом, прорубая себе дорогу, не надо внимательно следить, чтобы на голову не свалилась какая-нибудь ядовитая гадость... Но и в ходьбе по мелким камушкам, толстым слоем покрывающим землю, мало удовольствия. Очень легко оступиться, поскользнуться... Всего за полдня двое, неловко ступив, уже подвернули ноги и ковыляют сейчас где-то в хвосте колонны. Да и, если не считать физические неудобства, все равно очень быстро устаешь от однообразно-серого пейзажа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});