«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Когда он находился шагах в шестидесяти от борта, раздался выстрел Педера. Медведь кувырнулся было, но быстро вскочил и обратился в бегство. Тогда выстрелили Якобсен, Свердруп и Мугста. На этот раз медведь свалился между ледяными торосами. Его сейчас же ободрали и – в шкуре нашли дыру лишь от одной пули, на которую заявили претензию трое – Педер, Якобсен и Мугста. Свердруп от своих притязаний, поскольку он стрелял со шканцев, отказался. Так как медведь упал сразу же вслед за выстрелом Мугста, тот кричал: «Это я его угостил!». Якобсен клялся, что это он попал, а Бентсен, стоявший в роли наблюдателя, готов был хоть сейчас отдать голову на отсечение, что медведя уложила пуля Педера. По этому важному вопросу так и не было достигнуто соглашение в течение всего плавания.

Чудесно светит луна! В разных направлениях сжимаются льды. Сегодня перенесли на палубу наши запасы пироксилина, пушечного и ружейного пороха, здесь не так опасно держать их, как в трюме. В случае пожара или чего-нибудь подобного взрыв в трюме мог бы разнести стенки корабля, и мы пошли бы ко дну, не успев даже глазом моргнуть. Часть пороха сложили на баке, часть на капитанском мостике, откуда его легко, в случае надобности, сбросить на лед».

Глава седьмая. Первое Рождество и Новый год на «Фраме»

«Cуббота, 23 декабря. Сегодня, как говорят в Норвегии, «маленький рождественский сочельник». Утром я отправился далеко на запад и домой вернулся поздно. Лед повсюду торосистый, но местами попадаются и ровные поля. Вдалеке наткнулся на новую полынью, но не решился через нее переправиться, так как лед был слишком тонок. После обеда попробовали в виде рождественской забавы взорвать лед четырьмя шашками пироксилина. Большим железным буравом, который взяли с собой специально для этой цели, пробуравили во льду отверстие, затем опустили заряд с куском электрического провода примерно на 30 сантиметров ниже поверхности льда. Все отошли. Нажали кнопку, глухой треск и – вода с осколками льда брызнула кверху.

Хотя взрыв произошел на расстоянии 37 метров от судна, «Фрам» так тряхнуло, что все на нем задрожало и со снастей осыпался иней. Во льду мощностью около 1,2 метра пробито сквозное отверстие; вообще же, если не считать небольших трещин вокруг, взрыв не оставил заметных следов».

«Воскресенье, 24 декабря. Сочельник. 37 градусов мороза. Сияющий лунный свет и бесконечная тишина полярной ночи. Брожу одиноко по льду. Первый сочельник вдали от дома. Как я тоскую! Наблюдение дало 79°11'. Никакого дрейфа. Находимся двумя минутами южнее, нежели шесть дней тому назад». В дневнике моем ничего больше нет об этом вечере, но когда я о нем вспоминаю, – все встает передо мной, как воочию. На борту царило необычайно торжественное настроение. Сокровенные мысли всех и каждого, по-видимому, уносились к родному очагу, но ни за что на свете нельзя было обнаружить этого перед товарищами; поэтому люди шутили и смеялись больше обыкновенного.

Все лампы и свечи, имевшиеся на судне, были зажжены, не осталось ни одного темного угла ни в кают-компании, ни в каютах, все было залито светом. Пир в этот день превзошел, конечно, все предыдущие – в сущности, ведь только едой мы и могли отметить наши праздники. Обед был первоклассный, ужин также, а на десерт появились целые горы рождественских пирожков, которые Юлл прилежно пек в течение нескольких недель. Затем наслаждались вкуснейшим пуншем и сигарами; само собой разумеется, в этот день было разрешено курить в кают-компании.

Праздник достиг своего апогея, когда были принесены два ящика с рождественскими подарками – один от матери Скотт-Хансена, другой от его невесты, фрекен Фоугнер. Трогательно было видеть детскую радость, с которой каждый принимал свой подарок, будь то трубка, ножик или какая-нибудь другая безделушка; она ведь была как бы весточкой оттуда, из родного дома. Затем произносились речи и появился экстренный выпуск «Фрамсии» с иллюстрированным приложением, рисунки для которого были сделаны знаменитым полярным художником «Хуттету».

В поэме, написанной по поводу сегодняшнего дня, говорилось:

Толстый лед заковал корабль,И зима раскинула свой плащ,Мы несемся по ветру во льду,И о родине думаем вновь.Счастья полного в Новом годуПожелаем всем нашим родным;Из далеких полярных краевЧерез год мы вернемся к ним!

Было много и других стихов, в частности, один, в котором описывались важнейшие события последнего времени:

Там медведи, тут щенята,В праздник масса пирожков.Устоял Педер, ребята,От медвежьих, от зубов,Мугста щелкает курком,Якобсон трясет копьем… и т. д.

Затем следовала длинная поэма «О похищении собак с палубы „Фрама“»:

Наш вахтенный и наш гарпунщик,Квирре-вирре-вип бум-бум!Выходят вместе прогуляться,Квирре-вирре-вип бум-бум!Вахтенный наш, не будь дурак,Квирре-вирре-вип бум-бум!С собой взял хлыст для собак,Квирре-вирре-вип бум-бум!Но гарпунщик беспечный,Квирре-вирре-вип бум-бум!Фонарь взял первый встречный,Квирре-вирре-вип бум-бум!Идут они и говорят:Квирре-вирре-вип бум-бум!Медведя видеть-де хотят,Квирре-вирре-вип бум-бум!Но вот медведь явился,Квирре-вирре-вип бум-бум!Вахтенный заторопился,Квирре-вирре-вип бум-бум!Он бежит, как лань,Квирре-вирре-вип бум-бум!А гарпунщик и отстань,Квирре-вирре-вип бум-бум!и т. д.

Между объявлениями находилось следующее:

Школа фехтования

Вследствие отсрочки нашего отъезда на неопределенное время может быть принято еще некоторое ограниченное число учеников для обучения фехтованию и боксу.

Маяков, учитель бокса; а квартирой доктора, следующая дверь.

Еще одно:

«Из-за недостатка места в настоящее время по Насосной ул. № 2[181] распродается партия подержанной одежды. Поскольку неоднократные приглашения убрать ее остались безрезультатными, я вынужден с нею разделаться. К сведению покупателей: вещи не протухли, так как хорошо просолены».

После чтения газеты перешли к музыке и пению. Разошлись только поздней ночью.

«Понедельник, 25 декабря. Первый день Рождества. –38 °С. Совершили прогулку к югу при восхитительном лунном освещении. Около вновь образовавшегося тороса я ступил ногой на молодой лед и провалился. Вымок насквозь. Но при таком морозе это ничего не значит – вода сразу превращается в лед, и потому не особенно холодно; скоро чувствуешь себя совсем сухим.

Дома сегодня, наверно, вспоминают нас и посылают нам сочувственные вздохи. По их представлениям, мы ведь так страдаем в холодной и полной жути ледяной пустыне. Боюсь, что сочувствие их охладело бы, если б они могли заглянуть к нам, послушать, как мы веселимся, посмотреть, как хорошо нам живется. Я думаю, лишь немногие там, дома, живут лучше нашего.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});