Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

как Мэттью Халихэн о них отзывается, он видит в них скорее конкурентов на звание детектива, которое он стремится достичь бо́льшую часть жизни Айлин. Однако он ходит с ними в бар и иногда на игры, и, видимо, таких друзей ему хватает, раз он никогда не искал других. Тем не менее ее отец, улыбаясь от уха до уха, говорит:

– Это Коналл Макгинесс… – А затем он смеется, поскольку Айлин не может не выпучить глаза при упоминании имени. – Хорошее ирландское имя, правда? Всегда мне нравилось.

Коналл тоже смеется.

– Можете винить моего отца. – Мэттью хихикает и хлопает его по спине, а Коналл тем временем разглядывает Айлин. – Очень приятно с тобой познакомиться, Айлин. Я многое о тебе слышал.

– Эм-м, надеюсь, только хорошее. – Айлин выдает заученный ответ, стараясь не вертеться на месте от неловкости. В детстве, когда ее представляли незнакомцам, она просто замирала, не говоря ни слова; теперь этого уже не происходит, но и вести себя правильно она не научилась. Ее отец знает об этом и обычно заранее предупреждает, если собирается привести в дом незнакомца. – Спасибо, мне тоже приятно познакомиться. – Затем она прибавляет, обращаясь к отцу, просто потому что ее снедает любопытство: – Это кто-то, э-э-э, с работы?

– С работы? Ха, нет. – Ее отец все еще улыбается, но Айлин внезапно понимает, что он лжет. Но в чем же ложь? Коналл не похож на копа, и Айлин не видит никаких признаков этому, хотя возможности ее внутреннего радара, конечно же, ограничены. Может быть, Коналл в целом дружит с копами. – Мы просто кое над чем работаем вместе, детка.

– Хобби у нас совместное, – прибавляет Коналл, а затем они с отцом Айлин снова заходятся хихиканьем, как мальчишки. Айлин же не понимает, что тут смешного.

Когда они успокаиваются, Коналл становится воплощением любезности.

– Яблочко, хм? Мило. Я думал, что у тебя будет прозвище, связанное с именем. Например, Мечта или Мечтательная.

С гэльского языка Айлин так и переводится – она сама подсмотрела значение своего имени в книжке, когда была маленькой.

– Так ты и правда истинный сын Ирландии, надо же.

Коналл расплывается в улыбке. Отец Айлин одобрительно кивает и прибавляет:

– Я зову ее Яблочком, потому она – мое маленькое яблочко, здесь, в Большом Яблоке. Я стал называть ее так в детстве, и ей понравилось.

Айлин всегда терпеть не могла свое прозвище.

– Ты, эм-м, не хочешь что-нибудь поесть или выпить, Коналл? Папа?

– Ничего не нужно, малышка. Хотя, ты знаешь, Коналл, Айлин ведь отлично готовит. Даже лучше, чем ее мать. Кендра! – От его внезапного громогласного рева Айлин вздрагивает, но сейчас отец не сердится. Кендра тут же появляется в столовой, и Мэттью неопределенно машет рукой в сторону задней части дома. – Приготовь комнату для гостей, милая, Коналл останется у нас на пару дней.

Кендра кивает, затем снова кивает, уже Коналлу, вместо приветствия. Однако она колеблется.

– Мы с Лин уже поели. – А если Коналл проголодался, то остатки ужина можно найти в холодильнике. Еще мать как бы намекает на то, что Мэттью сегодня вечером пришел домой позже обычного.

Улыбка Мэттью почти мгновенно испаряется, и у Айлин так же быстро все сжимается внутри.

– Я разве спросил, когда вы ели?

Айлин испытывает облегчение, когда Коналл немного выпрямляется, снова привлекая внимание ее родителей к себе.

– Спасибо за заботу, – говорит он Кендре и очаровательно улыбается. – Вау, а Мэтт не солгал – миссис Халихэн, вы действительно прекрасны.

Кендра удивленно моргает. И отец Айлин, который обычно на дух не переносит, когда его называют Мэттом, смеется и снова дружески бьет Коналла по плечу.

– Ты чего, жену мою охмурить собрался? Что за дела, приятель. – И, позабыв про гнев, снова смеется.

Айлин, не сдержавшись, косится на Кендру. За годы она поняла: они с матерью не могут показывать, что они союзники, даже если это так. Но Кендра, похоже, озадачена всей этой ситуацией ничуть не меньше. Она уходит, чтобы постелить гостю кровать, и Айлин тоже решает, что пора отступить.

Однако не успевает она повернуться, как ее внимание привлекает какое-то мимолетное движение. Айлин вздрагивает и, нахмурившись, резко оглядывается. Коналл и ее отец уже снова уставились на планшет и понизили голоса, чтобы продолжить разговор. Прям лучшие друзья. Все выглядит до ненормального нормально. Но что же она только что заметила?

Ага. На затылке Коналла. Из шестого или седьмого шейного позвонка и чуть выше воротника его накрахмаленной рубашки торчит что-то длинное, тонкое и белое. Один из тех странных маленьких ростков, которые Женщина в Белом непрестанно лепила на людей и предметы.

Коналл снова смотрит на нее и приподнимает брови в ответ на пристальный взгляд девушки.

– Что-то не так?

– Все хорошо, – выпаливает Айлин, а затем кивает, вроде как на прощание, и спешит наверх в свою комнату.

* * *

К трем часам ночи Айлин понимает, что не сможет уснуть. Как и в предыдущие приступы бессонницы, она встает и идет на задний двор. Здесь нет ничего, кроме семейного бассейна, который ее отец установил десять лет назад и в котором Айлин плавала, наверное, дважды. (И не потому, что она не любит купаться. Просто она приходит в ужас при мысли о том, что кто-нибудь может пялиться на нее в купальнике, хотя весь их задний двор окружен двенадцатифутовым[25] деревянным забором. Страх этот столь же безоснователен, как и ее страх перед паромом Статен-Айленда.)

Но даже несмотря на то, что для купания бассейн бесполезен, у него можно хорошо помедитировать – конечно, если сидение у бассейна с угрюмым видом в пижаме и в любимых тапочках с дельфином Денни можно назвать медитацией. Однако на этот раз она стоит тут всего около пяти минут, печально размышляя о далеком, все более отчаянном зове города, когда рядом вдруг что-то начинает шевелиться. Айлин вздрагивает, оборачивается и видит гостя своего отца, Коналла, сидящего в шезлонге у бассейна менее чем в пяти футах от нее.

Айлин с толикой досады осознает, что он сидел там все это время, а она была просто настолько поглощена своими мыслями, что не заметила. Лицо у Коналла заплывшее, он зевает и моргает, глядя на нее, и на одной щеке заметны следы от ремней шезлонга – должно быть, он спал. На уголке его губ засохла слюна. Айлин не смеется, она немного в ужасе от того, что на госте нет ничего, кроме старых пижамных штанов ее отца. Коналл дважды подвязал их, но они все равно висят на нем мешком. Поскольку он без рубашки, Айлин видит его рабоче-крестьянский загар и еще одну россыпь татуировок на груди и животе, которые наполнены гораздо большим смыслом, чем те, что у него на руках. Одна из них выполнена мастерски, в виде старого красивого ирландского трикветра[26], над которым видны числа 14 и 88, набитые уже не так ровно, словно рукой любителя. Айлин что-то читала об этих числах, но не помнит, что именно они означают – впрочем, она уверена, что ничего хорошего[27]. Еще пара татуировок представляют собой неясные очертания, смутно похожие на скандинавских богов. Они очень мускулистые. Айлин отчасти возмущена таким смешением скандинавского и кельтского, все-таки викинги были захватчиками, – но напрячься ее заставляют не эти татуировки, а та, что на левой груди. Там, прямо над его сердцем, набита жирная свастика. Так что, возможно, сейчас не самое подходящее время придираться к смешению мифологических метафор.

Коналл хихикает.

– Что ж, ты хотя бы не бежишь с визгом. Твой отец говорил, что ты – настоящая дочь острова.

– Какое отношение имеет Ирландия к… – Айлин указывает на свастику.

– Лишь то, что там недостаточно девушек вроде тебя, которые делают правильный выбор. – Он тянется вниз, и Айлин запоздало замечает рядом с шезлонгом бутылки. С пивом любимой марки ее отца. Вдобавок к этому на земле стоит металлическая фляга, окруженная несколькими бутылочками крепкого алкоголя вроде тех, что продают в аэропортах. Все они, похоже, пусты. Отсюда Айлин не разглядеть белый усик на его шее. Видит ли ее сейчас Женщина в Белом? Стала ли она