Белые пешки - Екатерина Звонцова

застрявших были знакомые имена.

Пятеро из Восьмерки, собравшись у своего дерева, до вечера звонили на два номера, которые все не отвечали. Потом ответили. Но хорошего не сказали.

На одном из внутренних двориков Белорусского вокзала медленно проступили на асфальте шахматные клетки.

Смерть вторая. Благотворитель

Он рисовал на пыльном стекле. Пальцы, многократно сломанные ударами полицейских ботинок, покрытые сеткой шрамов, двигались медленно. Он наслаждался. А на пыли проступала последняя, девятая. Та самая малышка, с веснушками. С которой они кормили уток у приютского пруда. Как ее звали?

Викки…

«Малышка Викки, показать тебе, где здесь растут самые красивые розы?..»

Картинка была почти закончена и отлично видна с той, вольной, стороны. Жаль, санитары редко заходили в эту часть бокса, даже еду оставляли у собачьей дверцы внизу камеры. Забавно… будто и они, и охрана боялись его. Боялись бывшего добряка Мистера М., известного каждому детскому фонду, а ныне тщедушного полутрупа, ставшего еще более тощим на местной отвратительной жратве.

Морриган усмехнулся. Падаль кормит его падалью. Пусть.

За спиной что-то клацнуло, будто когтями по полу. А пол здесь был твердый, не как в палатах у этих буйных, которые кидаются на стены…

Морриган не обернулся, но краем глаза подметил длинную черную тень, отбрасываемую койкой. Глубокая тень, как омут, – странно, вчера она была другой.

Девочка на небьющемся запыленном стекле улыбалась. Живая до последней черточки. Солнечная рыжая крошка. Они все были разные. Девять прекрасных жемчужин разных оттенков, девять маленьких сладких ангелов, которым он помог вознестись на небо. Они ведь так страдали… Викки…

«Малышка Викки, показать тебе, где здесь растут самые красивые розы?..»

Такая нежная. С теплыми губами. И хрупкой шейкой.

Прыжка слышно не было. Рычание утонуло в хрусте позвоночника. Когти впились в рыжую рубашку, зубы сомкнулись на шее; удовлетворенно распахнулись глаза с узкими лиловыми зрачками. Зверь был очень голоден. И в отличие от того, кого заперли в тюрьме несколько лет назад, еще не утолил свой голод.

Мертвые дети на запыленном стекле смотрели, как пожирают их убийцу. Красные шматы дымящегося мяса падали из клыкастой пасти.

Арка 3. Помоги мне, Оби-Ван Кеноби

26.08.2006. Марти

«Пять коней подарил мне мой друг Люцифер…»

Ничего страшного. Живем дальше. И пусть эти кони никогда до нас не доберутся.

27.08.2006. Ника

Лето было уебанское. О некоторых его последствиях я стараюсь не думать, вместо мыслей ухожу в дела. Ничто не отвлекает лучше. Теперь у меня и в казарме чисто, и по дисциплинам отлично, и нормативы идеальные. По всем фронтам порядок, только в голове ни хера. Но я над этим поработаю.

Чем я занималась в июле-августе? Училась, потом должна была отдыхать. Получилось не очень, можно сказать, не получилось совсем. Не знаю, могут ли беды одного-двух существ погасить солнце для всех прочих. Но для меня погасили. Мое солнце никак не засветит. Интересно, можно его включить?

А хотя что за хуйню ванильную я только что написала? За Марти и Киром, которых прямо в разгаре отпуска заперли в чужой стране, стояли десятки тысяч людей. Живших там, отдыхавших там… блин, ну какой же треш.

Тяжело писать про все это, ведь подробностей я пока особо не знаю. Вроде там, где ребята поселились, просто начались точечные заболевания, потом массовые, а когда почуяли пиздец, было поздно. Зараза охватила несколько городов, была просто ужасной: и температура под сорокет, и вспухшие лимфоузлы, которые иногда лопались, и асфиксия, и кашель до кровохаркания. Сыпь до громадных гнойных волдырей. Какие-то мерзкие бубоны. По описанию – ну просто дикая помесь гриппа, коклюша, пневмонии и чумы. И хрен знает, чем лечить, противовирусные особо не помогали, антибиотики тоже. Соответственно, что сделали власти? Прислали немного ученых и медиков, закрыли выезды из этой зоны, выставили кордоны. Даже нагнали солдат.

И длилась вся эта ебола два месяца.

Не все выжили. Потому что врачей все равно было мало, потому что не помогали нормально, потому что только обсасывали в газетах и по ящику одну тему: «Так это естественная эпидемия или американцы / китайцы / русские / евреи в какой-нибудь сраной лаборатории постарались?» Гребаный лицемерный Запад. И гребаные наши трусы, которые даже кулаком не стукнули, не сказали «Отдавайте нам наших туристов» или «Пустите наших врачей на помощь». Все боялись привезти заразу себе. Всех ненавижу.

А ведь так хорошо все начиналось.

Бэнг!

– Десятка!

Ника начала подниматься и выстрелила из полусогнутого положения. Бэнг!

– Десятка! Семь секунд!

Она вскочила, перебросила пистолет в левую руку, передернула затвор и снова нажала спуск. Бэнг!

– Не выпендривайтесь, курсант Белорецкая… – Укоризненное бормотание она уловила даже сквозь наушники и не сдержала ухмылки. Бросила:

– Вас поняла.

– Нет, не поняла, харе в кино играть! – И еще выстрел. – Стоп! Все!

Вскоре инструктор, смеясь в рыжеватую бороду, уже размашисто расписывался – сначала в ведомости, затем в зачетке. Ника, приводя в порядок выбившиеся из хвоста волосы, ждала: может, нарвется на похвалу? Но нарвалась, как обычно, на другое:

– Надо отрабатывать скорость. Свободны.

Мысленно Ника возвела очи горе. Гусь – так курсанты прозвали инструктора за привычку щипаться, привлекая внимание, – редко кого-то хвалил. В смысле – по-настоящему, от души, чтоб захотелось жить и служить. Для каждого у него была припасена пара замечаний. Впрочем, то, что он сказал Нике, да еще мирно, да сдобрив высоким баллом, было ого-го достижением. Так что вслух Ника радостно согласилась:

– Так точно!

Гусь не оценил ее попытку отдать честь.

– К пустой голове руку не прикладывают, – буркнул он.

– Она не пустая, – улыбнулась Ника, направляясь в раздевалку. – У меня там мозг.

– Блажен, кто верует, – литературно откликнулся инструктор.

Ника показала ему язык. Опять мысленно.

Она снова нашла Гуся на улице: тот, видно, объявив оставшимся курсантам перерыв, курил. Стоял, всем немалым весом навалившись на перила, и бездумно разглядывал ухоженный двор, в единственном зеленом уголке которого сиротливо притулился куст сирени. Ника помедлила рядом, с некоторой неловкостью переступила с ноги на ногу.

– Разрешите обратиться?

– Чего тебе еще, Белорецкая? – сонно спросил он, чуть поворачивая голову.

– А практика когда начнется? – выпалила Ника.

Взгляд Гуся стал совсем уже незаинтересованным. Он явно пожалел, что «разрешил обратиться».

– Какая практика? – Из бороды донеслось снисходительное хмыканье. – Будете коридоры мыть и деревья сажать, как два года мыли и сажали. Придумала, тоже мне…

Ника задумалась. Посмотрела на Гуся, склонив голову, пару раз хлопнула ресницами. Даже накрутила