Глаза Авроры - Дарья Норок

захочет присутствовать на этом представлении. Хотя, возможно, она решила таким образом пропиариться за мой счет. Но это было уже неважно.

Я сидел возле толстого мужика, который должен был защищать меня, и совсем не слушал то, о чем они все говорят. Мне не нужно было даже знать смысл их слов: по интонациям и возгласам я итак все понимал. В какой-то момент мне показалось, что я услышал тихий плач. Не понятно, кому он принадлежал: то ли Рейчел, которая все еще питала надежду на мое освобождение, то ли матери Авроры, которая не сдержала эмоции.

«Интересно, родителей Авроры удовлетворил приговор?» — единственное, о чем я думал в тот момент.

Выводили меня так же под вспышки и выкрики наглых фоторепортеров. Но мне было не до них. Надежда, которая таилась где-то очень глубоко в душе, окончательно угасла. Вот я и осознал, что это конец. Моя жизнь в очередной раз разрушилась. Только теперь окончательно. И это справедливо, так как я собственными руками разрушил жизнь как минимум пятерых людей.

В конце концов я оказался в месте, где мысли об Авроре посещали меня реже, чем мысли о Люке и Джин. Тюрьма находилась совсем недалеко: меня везли туда не больше тридцати минут. Я не бывал раньше в таких местах, но по фильмам и книгам знал, что это довольно мерзкое местечко. И мои ожидания оправдались. Серые коридоры, грязные перила и высокомерные взгляды охранников омрачили первые же минуты нахождения тут. На каждой лестничной площадке была металлическая решетчатая дверь, запертая изнутри. Поднимаясь, я считал пролеты. Охранник остановил меня, и я понял, что моя камера находится на третьем этаже этого здания. Мужчина с красным лицом нажал на такого же цвета небольшую кнопку на стене. Через минуту за дверью появился еще один мужчина, который бегло осмотрел меня и открыл замок. Теперь мы шли втроем по широкому коридору. Заключенные, выглядывающие в небольшие окна с решеткой в дверях камер, встречали меня молча. Я был поражен тем, что они смотрели на меня не как хищники, которые крадутся к своей добыче и которые знают, что скоро поймают и разорвут ее. В фильмах именно так и показывали появление новеньких: заключенные кричали, смеялись и старались всячески запугать. Нет. Они смотрели на меня скорее как стервятники, которые спокойно наблюдают и ждут смерти изувеченного хищника. Их взгляды были холодными и безразличными. Никто не произнес ни слова, пока я шел к своей камере. И это пугало больше, если бы в мой адрес сыпали угрозами. Я шел, завороженно наблюдая за молчаливыми загорелыми лицами. Неожиданно меня втолкнули в крохотное помещение и сняли наручники; я даже не успел посмотреть на номер своей камеры. После того как дверь за мной закрылась, я не двигался еще очень долгое время. Просто не мог свыкнуться с мыслью, что эта маленькая конура с двумя койками и грязными на них матрацами станет моим домом на целых семь лет. Мне захотелось развернуться, выбить дверь и бежать куда глаза глядят. Руки тряслись, пока я собирался с силами для того, чтобы подойти к койке и сесть на нее. Это бы означало, что я смирился со своим положением.

Каждую минуту я ожидал чего-то страшного. Сидя в камере, я ждал, что вот-вот ко мне подселят человека, которого купил Люк. На прогулке я старался стоять спиной к забору и не смотреть никому в глаза, а ночью почти не спал. Ожидание стало само по себе наказанием. Мне казалось, что любой из этих людей может оказаться моим мучителем. Осложняло поиски еще то, что почти каждый смотрел на меня так, словно хотел прирезать; это было сложно не заметить. Но, на мое удивление, никто не пытался подойти ко мне и устроить показательные разборки. Их словно что-то сдерживало. К тому же мне повезло, что охрана оказалась чересчур уж правильная. Они бдительно наблюдали за каждым заключенным и не позволяли лишнего, поэтому серьезных разборок не затевалось. А на мелкие стычки я со временем перестал обращать внимание. Даже когда они касались меня: я предпочитал уступить и ретироваться, нежели испробовать на себе все прелести тюрьмы. Также я старался ни с кем не разговаривать. С охраной вообще вел себя крайне аккуратно. Но, как оказалось, мне это совсем не помогло. К тому моменту, когда я понял, кто именно собирался испортить мою и без того паршивую жизнь, прошло всего десять дней. Это случилось неожиданно, когда я только начал расслабляться. На прогулке я, как всегда, стоял у забора, чтобы не бояться, что кто-то может напасть из-за спины, и не заметил, как сбоку меня появился высокий и худой человек. Он делал вид, что не обращает на меня никакого внимания, хотя я ощущал всем нутром, что этот смуглый мужчина с выцветшими татуировками на руках полностью сосредоточен на мне. Он не был похож на человека, который с легкостью может победить меня в честной драке. Но на честность мне и не приходилось рассчитывать. Мой сосед расслабленно стоял, опершись о забор, и разглядывал остальных заключенных. Я напрягся всем телом, когда он не спеша отодвинулся от забора и пошел мимо, все так же не глядя на меня. Я успел только услышать: «Привет от Люка». Он незаметно дернул рукой в мою сторону. Я даже ничего не понял. Со стороны это выглядело так, будто он выкинул какой-нибудь камень. Человек уже исчез в толпе, когда я увидел кровь на своей белой майке. Ошарашенно глядя на расползавшееся пятно в области живота, я думал, что вот и пришел мой конец. Подняв глаза, я увидел, как один за одним взгляды заключенных обращались ко мне. На секунду воцарилась глухая тишина. Я не понимал, то ли это у меня заложило уши, то ли все действительно замолчали. Охрана тут же подбежала ко мне. Теперь за заключенными было некому присматривать. Один из них, воспользовавшись заминкой, решил отомстить другому. И пока все взгляды были направлены на меня, он прошелся по горлу своему обидчику самодельным ножом. Пятно на моей майке стало красной тряпкой для быков. Вокруг начались беспорядки. Крики и ругань доносились до меня издалека. Спустя мгновение я услышал грохот. Скорее всего, охрана сделала предупредительный выстрел. Стало гораздо тише. Меня взяли под руки, так как собственные ноги не хотели идти. И не оттого, что не было сил, а из-за оцепенения, которое охватило все мое тело. От шока я не ощущал боли. Она пришла позже, когда я уже лежал на койке