Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед - Алексей Лосев

28. 10. 1973. В ирмосе в великий четверг говорится: «К тебе утреннюю, милосердия ради себе истощившему непреложно, и до страстей безстрастно преклоншемуся, Слове Божий, мир подаждь ми падшему человеколюбче»[193]. Надо, чтобы страсть прошла так, как будто ты ничего и не переживал. Как у Серафима Саровского с разбойниками. Для мысли и разума это ясно, а для

душонки нет, она пищит: как же, меня обидели? Но для разума, как бы тебя ни обидели, а ты сделай так, чтобы не заметить этого.

11.11.1973. Джоконда… Тоже подозрительный портрет. Во-первых, явно блудливый взгляд, не улыбка, а как-то ощеривается. Что-то страшное в этом есть, и на первом плане блуд, что-то блудливое, зовущее к наслаждению первого мужчину. Никакой духовности. Мещанину кажется, что загадочно. Ничего подобного. Главное тут как раз в том, что никакой таинственности нет.

Вот где настоящее возрождение. Он понял, что если от Бога отказался, то многое может создать, и вот он извращенно сочетает разные вещи. В «Монне Лизе», хотя и поприличнее, но внутренне смрадно и отвратительно. Когда я рассмотрел эти вещи, они на меня произвели отвратительное впечатление. Вот действительно возрождение настоящее в своем крайнем выражении.

Как Леонардо превознесен, а смотри какой ужас, ведь это не человек, а ведь это гад какой-то! Это конечно передовое, но вот какое передовое? Совсем не то, о котором думают обычно, говоря о Ренессансе. Как от Бога отказался, так потом дьявольщина началась. Это же дьявольщина всё.

Опыт, если его взять в чистом виде, он же страшный. Теперь вокруг нас обычно опыт упорядоченный. А возьми опыт в чистом виде — это же будет ад, антихристианство.

Я думаю, что Бога здесь нет. Или — неимоверный дуализм, когда Бог одно, а мир, все эти чудовища и змеи, совсем другое. Я думаю всё-таки, что Бога Леонардо не признает, католического и православного Бога он не хочет. Хотя ведь старый Бог допускал и зло и даже распятие богочеловека. Но теперь мало этого, так тогда ему надо такого бога, который допускает всё зло.

Какие огромные перемены на моем веку! Сейчас, конечно, тоже борьба, Брежнев какие-то теории устанавливает, но она чисто политическая, и она меня не касается. Но всё равно, всё может вернуться…

Новоевропейская философия, Кант, Локк, Лейбниц — причем Кант еще интереснее других, — но мы же с тобой должны проводить линию другую! Которая гораздо крепче, гораздо интереснее, гораздо важнее: линия неоплатоническая.

25.11.1973. Готика. Ее расцвет это 15–16 века во Франции и Германии, готическая архитектура и готическое искусство. Готику легче осознать и определить чем романский стиль. Фому Аквинского можно считать началом готики; он вместо грандиозного и однообразного романского стиля начинает на первый план выдвигать индивидуум. Он аристотелик, но на почве неоплатонизма. Внимание неоплатонизма к природе можно принять за нечто вроде пантеизма. Но надо глядеть вперед и видеть сквозь деревья лес. Самодовление формы у Фомы. Есть книга Ковача, Aesthetische Lehre Фомы Аквинского[194].

«Папское (Льва XIII) издание» Фомы, роскошные томы. В университете есть.

Но в Италии готика далеко не пошла. С 13 века там есть одновременно (1) остатки античности, (2) романский стиль, (3) готика, (4) византийское влияние. Это проторенессанс.

Моя библиотека дважды была разорена… Дьявол, наверное, попутал. Другой бы на моем месте отчаялся, а я вот написал еще несколько томов. Я писал на всех парах, работал как три вола. А тут мировой дух решил: ша, хватит, товарищ Лосев, подождите еще лет десять, походите по библиотекам, повыписывайте книг.

Природа выпячена в Возрождение. Возрождение не структурно отличается от неоплатонизма, а аффективно. Ведь и всякий праведник тоже чувствует природу. В пятом томе «Добротолюбия» говорится, что женская красота есть наивысшее творение Божие. А в Возрождение человек переживает и страдание, и радость перед природой; какой-нибудь хребет снежный у него слезы вызывает, он захлебывается от восторга, бьет себя в грудь… Отличие от неоплатонизма в эмоциональном, аффективном и гуманистическом наполнении чувства природы. Разница в драматизме. Возрождение это драматическая апперцепция, драматическая переработка ареопагитского неоплатонизма.

Эйнштейн как-то сказал: единственный человек, с которым я могу (если не с физиком) говорить о пространстве, это Панофски. Так что Эйнштейн понимал, что здесь не ординарное пространство, выкинутое в темную даль, а изгибы, извивы… Может быть, математики и физики не понимали того нового пространства, которое он имел в виду.

Улыбающиеся фигуры архаики, на первый взгляд идиотские. Если вдуматься и посмотреть, то это элевзинская улыбка. Тут свобода и воля, и избавление от бытового распорядка. Люди не хотели погружаться в быт. А почему не хотели — это уже историческая проблема.

Фома, сравнивая живой догмат с аристотелевским и платоновским понятийным хламом, пришел к бесполезности писания [195]. Почему многие праведники и не писали. Писать значит размышлять отвлеченным разумом, голым рассудком. Поэтому некоторые строгие игумены запрещали даже читать. На Западе, конечно, другое. Доминиканцы, например, все сплошь ученые. Их монастыри это почти что научные общества, в противоположность францисканцам.

А у нас эта потребность слова ослаблена. Я знал одного монаха, гостинника. Я туда приезжал, потому что мне очень нравилось богослужение в том монастыре. Отец Ермолай. У него была книжечка «О любви». «Иногда, говорит, разверну, прочитаю немного, с меня и довольно». Были и такие, которые взяли своим послушанием науку, как Феофан Вышинский. Но у нас это не так развито, просто из-за недостатка культуры. А на Западе хочешь нищенствовать — ходи в изодранных штанах, хочешь быть ученым — пиши книги в Ватиканской библиотеке, и тебя тоже будут считать монахом. У нас, правда, тоже был и Нил Сорский, и Иосиф Волоцкий. Тот преподобный, и этот тоже. Тот молитвами заслужил, а этот организацией. Борьба была между ними. Нилу Сорскому пришлось уйти. А то могут наложить такому праведнику. «Поди-ка кирпичи носить».

Был один монастырь под Москвой. Сначала молитвенник был игумен, потом пришел другой, такой бойкий, кирпичный завод построил, на строительство в городе кирпичи продавал. И то и другое ведет к Богу. Только бы быть с Богом, а пути бесконечные есть ко спасению.

Неоплатоники тоже учили о буйстве. Это и у апостола Павла есть: «Буее ведет к спасению» [196]. Имеется в виду тот, кто умом буйствует. Тут, конечно, на страже сразу стоят все ереси, когда уму дается такая беспредельная воля…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});