Сотник. Не по чину - Евгений Красницкий

«То ли через мясорубку пропустили, то ли душу наизнанку вывернули, рассмотрели под лупой и запихнули обратно, а расправить не озаботились. Потому она у меня сейчас одновременно и пустая и смятая… Нинея постаралась, что ли? Она может…

Ведь знал же, что легко не отделаюсь, но не ожидал, что будет настолько трудно. Да и не кончилось еще ничего – кто их, этих баб знает, чего они там нарешали?»

Самым же тяжелым ударом стало открытие, что теперь он один. Навсегда. И рядом – никого. Мишка, как всегда в минуты усталости или отчаяния, мысленно потянулся было к тому, что всегда согревало и утешало – к Юльке. И ожегся: нет ее больше! САМ от нее отказался, вот только сегодня. Во имя своей цели, ради того, чтобы получить шанс сделать то, что задумал – отказался. И не важно, что не решено еще ничего, что не завтра ему под венец с Евдокией идти, да и идти ли? Не в том дело – Дунька, Катя, еще кто-то, главное, что он уже решил. Чей-то голос заорал прямо в ухо:

«Управленец долбаный! Да какого черта! Брось все – ОНА твое счастье! И только она твой второй шанс! Будешь с ней – и все получится! Хрен с ними, с Дунькой и князьями этими! И с целью этой твоей, будь она неладна – все равно не доживешь и не увидишь! Зачем тебе это ТАКОЙ ценой?! То ли вернешься потом в свое время, то ли нет, и если удастся поменять историю, как задумал, то КУДА вернешься? А если все-таки вернешься туда, откуда пришел, то ЗАЧЕМ тогда все? А здесь и сейчас – будь счастлив! У тебя уже все есть: бери Юльку и свою Младшую стражу – они за тобой пойдут, куда поведешь!»

Но тут же то ли он сам, то ли еще кто-то пригвоздил новыми вопросами:

«А надо тебе ТАКОЕ счастье? Если откажешься от всего ради нее, она тебя ТАКОГО примет? А если примет, ты ей это простишь? И куда пойдут за тобой отроки, если не станет ЦЕЛИ? И пойдут ли вообще?»

– Куда прешь, козлодуй?! Не стрелять! – Мишка пинком в лицо откинул в сторону внезапно вывернувшегося откуда-то из проулка мужика, пытавшегося схватить под уздцы Зверя. От такой наглости тот угрожающе всхрапнул и встал на дыбы.

Справившись с конем, который чудом не пробил копытами голову неизвестного типа, сотник подъехал к этому придурку, сидевшему в смешанной с мокрым снегом грязи, вытирая кровавые сопли и испуганно озираясь на обступивших его конных опричников.

– Кто таков?! Как смел?!

– Да я ж…

– Своята! – ахнул Артемий. – Минь, Своята!

– Узнал! – радостно закивал ему в ответ тот. – Ну да, Своята… – И запричитал со слезой в голосе: – Что ж вы, деточки, так со мной не по-людски обошлись? Я ж об вас весь извелся! Думал уже, сгинули где сынки мои… Что ж ты творишь? – Это уже предназначалось Мишке. – Свел деток тайком со двора, да меня сейчас чуть не убил, я же им заместо родителя… Виру[16] плати!

– Виру?! – Мишка почувствовал, как внутри поднимается знакомое бешенство, так вовремя нашедшее себе объект, на который сейчас можно выплеснуть все накопившееся напряжение.

«Будет тебе вира! Не знаешь еще, как на голом месте обвинение в идеологической диверсии пришить можно? Ну так сейчас узнаешь…»

– Виру, значит? Стоять! – Это уже предназначалось Дмитрию, который внезапно двинул коня вперед, выхватывая из-за пояса кнут. – Погоди, Мить, негоже так на… родителя.

Мишка попытался обуздать рвущегося наружу Бешеного Лиса, но, похоже, получилось у него это не совсем удачно, потому что Митька моментально успокоился, Артемий опустил руку, тоже рванувшуюся было к поясу, зато Своята побледнел и заерзал на заднице, словно вознамерившись прямо на ней и отползти в тот самый проулок, из которого выскочил. Только вот путь назад ему преградили взявшие его в кольцо конские ноги, а над ними, освещенные дергающимся на ветру пламенем факелов, высились фигуры опричников, с мрачным интересом рассматривающих копошившегося внизу человечка.

– Виру, голубок, на княжьем суде просят. – Мишка и сам почувствовал, как в его голосе зазвучали ласковые Корнеевы нотки, которые были хорошо известны всему Ратному и которых боялись, пожалуй, посильнее Буреева рыка. – Вот князь из похода вернется, он и рассудит, что положено мужу, который силой удерживает находящихся на его попечении отроков от святого крещения и тем самым уводит от матери-церкви невинные души. А паче того – за вовлечение их в скверну языческую.

– Да когда?! – ошалел от такого обвинения Своята, но Мишка, не слушая его, обернулся к своим крестникам:

– Он вас от крещения силой и обманом удерживал?!

– Удерживал! – хором подтвердили оба, а Артемий расплылся в довольной улыбке.

– На отцов наших духовных и церковь святую хулу возносил?

– По пьяни сколько раз! – сообщил Артюха, а Дмитрий только кивнул.

– Требы языческие клал?

– Клал! – не моргнув глазом, опять подтвердили оба.

– Вот и спросим у князя, какую виру я тебе должен…

– Погоди, честной отрок! Чего князя ждать, да потом отвлекать его от забот попусту? Это уже дело не его суда, а церковного. Сами разберемся. – От ближайшего забора внезапно отделилась какая-то тень, и в круг отроков ступил человек в монашеском одеянии. Мишка и не понял, откуда он взялся. – Ну здрав будь, Михаил, стало быть, свиделись.

– Здрав будь и ты, отец Феофан! Хорошо, что ты здесь оказался. А то вот Своята моих крестников пришел проведать.

«Ну сюрприз за сюрпризом. Ждал тут, что ли? Прямо подгадал… Хотя кто его знает, может, как раз и подгадал».

– Вижу уже, – Феофан буквально пригвоздил Свояту взглядом.

Тот икнул и взвизгнул:

– Брешут! Все брешут, ироды!..

– Деточки твои брешут? – вкрадчиво поинтересовался Феофан. – Что ж они так… на отца-то родного? Ну да ничего, разберемся. У тебя же нынче еще деточки есть, кажется? Семь душ или девять? Тоже, поди, некрещеные? Вот у них и поспрошаем…

Мишка увидел, как дернул щекой Дмитрий и напрягся Артемий, соскочил с коня и поклонился Феофану, хищно склонившемуся над втянувшим голову в плечи Своятой.

– Дозволь сказать, отче?

– Говори. – Феофан взглянул на него так, будто только что увидел. – Что тебе?

– Дозволь забрать отроков – тех, что у него сейчас. – Мишка оглянулся на своих опричников и, не удержавшись, подмигнул им. – Записей-то у него на сирот наверняка нет, обманом при себе всех удерживает. А у нас, в Академии Святого Михаила они вырастут в вере христианской, воинами православными.

– Да что ж вы меня без ножа режете?! – теперь уже всерьез взвыл Своята. – Да я ж…

– Не о том ты мыслишь, сын мой, – остудил его причитания Феофан. – О спасении своей души подумай. И о спасении душ невинных отроков, кои могут погибнуть без святого крещения. Где они у тебя?

– Да небось там же, где и нас держал, – подал голос Митька, разглядывая Свояту с таким же выражением, как рассматривают пойманную вошь, перед тем как придавить. – В старом амбаре у реки. И кормит небось тоже раз в день…

– Забирай, – кивнул Мишке монах. – Я потом приду, поговорю с ними.

– Завтра же и окрестим! – обрадовался Мишка неожиданному подарку судьбы и, не удержавшись, добавил: – А коли есть еще сироты в бедственном положении, тоже возьмем; главное, чтобы телесно здоровые были. Об их духовном здравии мы сами позаботимся!

Своятиных «сынков» – замерзших и голодных, но с глазами, горевшими надеждой, уже совсем в темноте привели Митька с Артюхой. Среди сирот оказалась парочка тех, кто хорошо помнил когда-то оборванных и тощих уличных музыкантов по совместным выступлениям, и теперь, видя разительные перемены, произошедшие за полгода с их бывшими товарищами, мальчишки, скорее всего, чувствовали себя на пороге сказки, в которой вчерашние голодранцы обернулись вдруг витязями. Цену этого волшебного преображения они пока понять не могли, да и не задумывались о ней – это придет позже, но в то, что чудо возможно и для них, поверили безоговорочно, а потому все, даже нарочито-суровые команды десятников, приняли чуть ли не с восторгом. Да и баня на купеческом подворье вкупе с сытным ужином и чистой одеждой взамен их обносков немало тому способствовали.

Мишка, как и обещал Феофану, на следующий же день озаботился крещением неожиданного «приобретения» – пацаны, естественно, все до единого оказались некрещеными. Но если крестных отцов нашлось в достатке: вызвались опричники, разумеется, во главе с Мишкиными крестниками и – неожиданно – десятник Егор, – то вот с крестными матерями вышла заминка. В прошлый раз выручила мать, но сейчас ее не было, а представить на ее месте Ксению – жену Никифора Мишка при всем своем желании не мог. Да он и не видел тетку ни разу после приезда: та с трудом приходила в себя после тяжелых родов весной, так что в любом случае на нее рассчитывать не стоило.