Время долга (СИ) - Ася Васильева

поджала губы, но не от злости, а из-за едва сдерживаемого смеха. — Пойдем, дадим человеку переодеться, а я займусь твоим лицом.

Глава 11

Под свой театр Джеймс облюбовал бывшее здание Лангрийского театра, на момент приобретения пустовавшего несколько лет и грозившего повторить судьбу апартаментов Хорна за тем исключением, что сцена и зрительный зал мало привлекали потенциальных владельцев, предпочитавших вкладываться в дома, пригодные для аренды, производства или ресторана. В итоге стены и внутренняя отделка ветшали без присмотра, а кое-кто поговаривал, что стоит и вовсе снести, а на месте построить нечто более применимое в жизни.

Джеймс, как сам рассказывал, услышав такое, не смог сдержать негодование и, вложив все сбережения и набрав займов, здание выкупил и отреставрировал, тем более, что давно мечтал о постоянном пристанище для своей труппы. Тогдашний градоправитель — а дело происходило лет пятнадцать назад — к идее отнесся благосклонно и поддержал, скинув часть цены и поучаствовав в реконструкции.

За прошедшее время Джеймс расплатился с долгами и теперь уверенно развивал свое детище, заработав себе репутацию смелого экспериментатора, отпугивающую часть публики, но привлекавшую куда больше потенциальных зрителей. Мог себе позволить — в отличие от все того же центрального, он не принадлежал городским властям и рисковал только собственными деньгами и именем.

Иногда его посещали воистину гениальные идеи, собиравшие полные залы — например, пригласить известную танцовщицу — но после всех приключений, с гудящей головой и ноющими щекой и царапиной на шее находиться в толпе было тяжело. Ко всему прочему платье, пусть приятного темно-зеленого цвета с длинными рукавами, воротом, закрывающим шею, и лаконичного прямого свободного фасона, оставалось неудобным и путалось в ногах, одолженное у Луизы массивное украшение камнем давило на грудь, а один глаз закрывали волосы, надежно зафиксированные заколками и каким-то пахучим бальзамом. Запах у него вообще-то был приятным, но сильным и под самым носом, из-за чего раздражал неимоверно.

К моменту, когда она добралась до ложи, Ная чувствовала себя самым несчастным существом в городе, умудрившись еще и столкнуться по дороге с кем-то, кому внушительный букет, видимо, загораживал обзор.

Ситуацию несколько спасал предусмотрительный Джеймс, ненавязчиво окружив вниманием и оградив от посторонних — в свою ложу он пускал немногих даже при полном зале, как сегодня. В историю с переменчивой внешностью Наи он был в общих чертах посвящен и с восторгом считал ее весьма пикантной, пообещав хранить в секрете, хотя избежать тех же чар, что и сотрудникам кабаре, ему не удалось. Благо, что подаренный Наей браслет ему понравился, и он носил его, не снимая, даже сейчас, под парадным сюртуком, более строгим, чем его обычная одежда, но все равно выделяющимся среди остальных цветком из пестрого шелка в петлице и не до конца застегнутой рубашкой кремового цвета. Привычный творческий беспорядок, иначе бы он был кем угодно другим, но не Джеймсом.

Вместе с Мирой выступали два скрипача и флейтист, сидевшие по краям сцены и до начала представления наигрывавшие тихую мелодию. Ная прислушалась, но так и не смогла определить, слышала ли раньше и кто композитор. Кажется, кто-то из столичных, молодых и не слишком известных; творения признанных маэстро отличались тяжеловесностью и популярной в последние годы мрачностью, по их мнению, отражающей реальность. Такую легкую, летящую и при этом задорную мелодию мог сочинить только молодой талант, еще не обремененный грузом опыта и обществом старших коллег. Нае даже самой захотелось взяться за флейту, но сейчас, конечно же, музыкальные эксперименты были совсем неуместны.

На нескрытой занавесом сцене почти отсутствовали твердые декорации, зато под потолком находилось кольцо, от которого расходились полотна светлой воздушной ткани разной ширины и длины. Часть свободно свисала, часть крепилась к кулисам, образуя не то шатер, не то паутину.

С опозданием вспомнив про просьбу Джеймса, Ная отвлеклась от музыки и присмотрелась к людям в зале, благо, ложа находилась на втором ярусе, и можно было увидеть практически каждого.

Под самой ложей пробежала группка студенток, шумных и смешливых, купивших сравнительно недорогие билеты на галерку и теперь посматривающих, нельзя ли пересесть — к их разочарованию, свободных мест почти не осталось, да и те постепенно заполнялись опаздывающими.

Большинство зрителей выглядели степенными и торжественными, выбравшимися на светское мероприятие выгулять дорогие наряды и украшения. Кое-где мелькали представители местной богемы, такие же вызывающе яркие на фоне остальных, как и Джеймс — кажется, его друзья.

Многие в руках держали букеты — от совсем небольших в три цветочка до огромных практически в обхват. Как с такими на руках сидеть несколько часов, а, главное, что-то видеть, Ная не представляла.

Определить, есть ли среди разношерстой публики кто-то подозрительный, не удалось — им равно мог оказаться любой: и представительный господин в центре зала, своим ростом закрывавший обзор возмущенной даме, и студент в куртке в стиле Рилло…

Музыка смолкла, вслед за ней постепенно притих зал, и первые, робкие и нежные, звуки скрипки прозвучали в выжидающей тишине. Постепенно скрипач набирал темп, к нему присоединились напарник и флейтист, и в момент, когда музыка на мгновение оборвалась на пике, чтобы мгновение спустя продолжиться, на сцене появилась Мира.

Она казалась хаотичным огненным вихрем — языки пламени заменяла все та же ткань, красная и переливающаяся в движении; и это пламя двигалось в такт мелодии, повинуясь тонким изящным рукам. В последний раз оно взметнулось на финальных аккордах и опало; ткань словно стекла по фигуре, открывая лицо, россыпь каштановых волос, спадающих на плечи, простое свободное платье до колен и босые ноги. Зал взорвался аплодисментами, но их почти сразу, без перехода прервало журчанье флейты и легкое невесомое движение. Кольцо над сценой начало медленно поворачиваться, заставляя трепетать закрепленную на нем ткань, и Мира шагнула внутрь этого шатра, как под водопад. Теперь ее танец казался не страстным, как несколько минут назад, но умиротворенным и гармоничным, при этом наполненным такой внутренней силой, что у Наи захватило дух, как перед стихией. Спокойной, не стремящейся снести все на своем пути, но на это способной…

На следующие два часа Ная напрочь забыла и о принце с его проблемами, и о собственных переживаниях, и даже о вчерашнем явлении Йорн, которое все утро всецело занимало мысли. На эти часы во всем мире не осталось ничего значимее музыки, тонкой фигуры на сцене и урагана эмоций, которые после себя оставил танец, в котором стихии сменились уверенностью, после — нежностью и любовью, а в конце затаенной болью, рвущейся наружу.

Зрители еще долго рукоплескали