Пресс-папье - Стивен Фрай

Тот странный джентльмен, с которого я начал, был «свидетелем» в программе Радио-4, именуемой «Лабиринты нравственности». Что касается моих нравственных потребностей, все они – от установления этических норм розлива минеральной воды по бутылкам до изучения обязанностей свиновода, – как правило, полностью удовлетворяются радиосериалом «Арчеры», однако существуют люди, нуждающиеся в чем-то большем, именно для них и предназначаются «Лабиринты нравственности». На этой неделе в программе обсуждалась тема цензуры. И человек со странностями заявил, что он непременно подвергал бы цензуре не только продукты художественного творчества, такие как фильмы и телеспектакли, но также и то, что пишут журналисты. Чьим интересам, спрашивал он, служат статьи, в которых живописуются насилие и беспорядки в странах, удаленных от нас на тысячи миль? Не следует выставлять такие вещи напоказ перед нашими детьми.

Говоря о фильмах, он отметил, что сумасшедший, попытавшийся застрелить Рональда Рейгана, смотрел фильм «Таксист», а его одежда и modus operandi[183] свидетельствуют о прямом подражании герою фильма Тревису Биклу. Упомянул он и о том, что терроризировавший Хангрефорд Майкл Райан имитировал при этом Рэмбо. Каждый, кого интересует кино, согласится, полагаю, с тем, что «Таксист» – фильм великолепный, один из лучших когда-либо снятых фильмов, а «Рэмбо: Первая кровь» и «Рэмбо II» попросту ужасны. Существенно это различие или не существенно, я не знаю, однако «свидетеля» оно ни в малой мере не заботило.

Никто при этом не упомянул о факте, всем нам хорошо известном, – о том, что большое, неуютно большое число серийных убийц руководствовалось мотивами, проистекавшими из усердного чтения Библии. Питер Сатклифф и многие другие, отправлявшиеся, подобно ему, «очищать» улицы, избавлять мир от проституток и грешников, уверяли, что в ушах их звучал голос Божий и слова из «Откровения Иоанна». Однако я что-то не слышал призывов запретить по этому случаю Библию, да и призыв такой счел бы неразумным. В ходе истории извращенные умы множество раз использовали Библию как предлог для антисемитизма, применения пыток и насаждения тирании. Один обладатель такого ума, похоже, использовал «Таксиста», чтобы оправдать покушение на государственного деятеля. Я вовсе не говорю, что «Таксист» – такое же великое достижение, как Библия, это было бы глупостью с моей стороны, и тем не менее основной принцип в обоих случаях остается одним и тем же.

Возможно, мы с вами страдаем от последствий того, что обучение взяло у нас верх над образованием, от серьезной убыли понимания художественного вымысла и его значения. Прямо в эти дни в Уэст-Энде идет пьеса, одна из героинь которой, готовясь защитить себя в суде по иску, выдвинутому против нее актрисой Королевской Шекспировской компании, с немалым пренебрежением отзывается о том, что представляется ей типичной публикой КШК. «Да кто вообще ходит на спектакли КШК? – спрашивает она. – Первые восемь рядов занимают пижоны с театральными абонементами, а на остальных местах сидит пятнадцать сотен помирающих от скуки школьников». На следующий после премьеры день рецензент почтенной газеты спрашивал: «Неужели драматург всерьез считает это точным описанием публики Стратфордского театра?» Следом он мог бы спросить: «Неужели мистер Шекспир всерьез считает, что людям дозволено душить своих жен, все доказательства вины которых сводятся к потерянному носовому платку да нескольким нашептанным на ухо облыжным обвинениям?»

Не исключено, что мы понемногу обращаемся в общество, которое вот-вот начнет снабжать книги такими же предостерегающими надписями, какие уже красуются на зажигалках, перочинных ножах и пластиковых пакетах. И потому считаю необходимым заявить, что если кто-то воспримет эту статью как одобрительное поощрение людей, которые разгуливают по улицам, держа руки в карманах, куря и вжимая голову в плечи на самый что ни на есть хулиганский манер, я тут решительно ни при чем. Если же она позволит покончить с несогласием и раздорами, можете приписать все заслуги мне, буду только рад.

Веселый отдых в обществе дельфинов

Что получится, если скрестить гадюку с ежиком? Моток колючей проволоки. Это все знают. А если скрестить манчестерца с дельфином? Судебный процесс. Возможно, вы не обратили внимания на заметку во вчерашнем «Телеграфе», сообщавшую о том, что некий манчестерец (мужчина 38 лет) привлечен к суду за предположительную попытку совершить с дельфином, имя, пол и возраст которого не указывались, дабы оградить животное и его семью от дальнейшего позора, деяние похотливого, непристойного и омерзительного характера. Похотливое деяние, могли бы подумать вы, прочитав заметку, это уже нехорошо; деяние похотливое и непристойное способно подорвать веру в человечество; деяние похотливое, непристойное и омерзительное дает нам серьезный повод задуматься о том, куда катится мир. Надо полагать, только вынесенный преступнику суровый, безжалостный приговор и способен будет спасти дельфина от серьезной психологической травмы, социального остракизма, а возможно, и от того – ведь это нередко происходит, когда начинает разворачиваться ужасный цикл событий, инициируемых актами сексуально непристойного характера, – что он и сам пристрастится к совершению подобных же актов, выковав еще одно звено в цепи деградации, – цепи, которая способна дотянуться аж до десятого поколения.

Я не могу, разумеется, давать истолкование дела, которое пока еще находится sub judice,[184] не исключено, однако, что деяния подобного рода могут рассматриваться как совершаемые с согласия потерпевшего. В конце концов, дельфины суть животные, обладающие высоким интеллектом, своим особым языком и этикетом, – у них даже школы имеются, и, вероятно, поставленные на лучшую, нежели наши, ногу. И потому вполне может быть, что совершаемые время от времени простые межвидовые совокупления ничего, кроме удовольствия, им не доставляют. Для того чтобы различить элементы эротики во множестве повествующих о людях и дельфинах мифов и легенд, начиная с мифа об Арионе и кончая легендой о Флиппере, вовсе не обязательно быть падким до извращений французским структуралистом или формалистом-антропологом.

Надеюсь, мы еще узнаем все подробности дела, но что интригует меня в настоящий момент, так это приготовления, без которых наверняка не удалось бы отыскать такое животное для использования его на предмет сексуального удовлетворения. Если верить моему опыту, невозможно – даже в Манчестере – просто-напросто пройтись по улицам и повстречать доступного дельфина. Ту т требуется тщательная подготовка. Минимальный потребный реквизит состоит, скорее всего, из «фомки», кусачек, плавок и подводного фонаря. Для более романтичного искателя половых приключений атрибутами sine qua non[185] почти наверняка являются пучок планктона и банка селедки.

После того как вы, воспользовавшись обычными в подобных случаях контактами, раздобудете имя и адрес подходящего дельфина, может выясниться, что он отбывает срок заключения и потому уже претерпевает ужасные унижения, ибо вынужден за обещанные ему в виде вознаграждения кусок тухлой рыбины и похлопывание по носу исполнять разного рода пустые, позорящие его трюки, что и само по себе есть разновидность проституции, в коей все возрастающее число людей усматривает деяние не менее похотливое, непристойное и омерзительное, чем любой акт пылкой страсти, совершаемый у кромки залитого лунным светом бассейна.

Я не собираюсь отыскивать мотивы наичистейшей любви в том, что было, возможно, убогой и неумелой возней. Когда животные ведут себя с людьми неприлично, что часто позволяют себе жеребцы и быки, мировые судьи, как правило, смотрят на их проступки сквозь пальцы. Животная похоть извинительна, наша нет. Возможно, это и справедливо.

Теперь о юридической стороне дела. Мне хочется верить, что никого нельзя обвинить в совершении или попытке совершения действия, которое представляется попросту невозможным. Несколько лет назад одного мужчину сочли невиновным в непристойном обхождении с уткой на том основании, что он физически не мог проделать с ней то, в чем его обвиняли, – не знаю уж, потому ли, что утки, как животный вид, считаются настолько утратившими всякий стыд и погрязшими в грехе, что их уже ничем не растлишь, или по причине ограниченности их телесных размеров. Во всяком случае, мы получили пугающий прецедент.

Как цивилизация в целом, мы, по обыкновению нашему, забываем о необходимости принимать во внимание все полученное нами наследие. Мы радостно переняли от древних греков замечательные принципы логики, математики, демократии, архитектуры и равносторонних треугольников, полагая при этом, что сможем обойтись без прочего их наследства – кровной вражды, инцеста и варварства. Однако все названное имеет глубокие корни. Зевс позволял себе с лебедями и коровами выходки, которые навсегда закрыли бы перед ним двери любого лондонского клуба за вычетом «Гаррика» и, может быть, «Офицерского». Мы унаследовали нашу культуру от людей, говоривших: «Женщина – по необходимости, мальчик – для удовольствия, а коза – для экстаза». Где-то в этом головокружительном спектре может отыскаться место и для дельфинов, оцелотов и, если их как следует приодеть, дикобразов и австралийских ехидн.