Рассвет мертвых - Лана Райтерман

за нами издалека.

Норман опять посмотрел на меня, и свои мысли передавал мне картинками:

«Они не могут у нас все отнять. Что-то да останется с нами. Грета, у тебя не будет памяти. Как мы, мертвые, ценим память. Кроме воспоминаний у нас ничего нет. Но ты будешь чиста, как холст. Сможешь сама нарисовать свою картину-жизнь. У тебя есть знания — это твои краски. Ты умеешь прекрасно рисовать, читать, писать. Для тебя начнется новая история. Никакой клетки и неволи. Больше тебя не будут мучить, никто там наверху не причинит тебе боли. Я уверен. Ты натерпелась всего от них. Пришло этому конец. У тебя будет свобода — я подарю тебе крылья. Как у меня мало времени, чтобы рассказать тебе о верхнем мире. Запомни, Грета. Жалость делает человека человеком. Умей прощать и не сердись. Перед тобой откроются люди. Благодаря умению прощать ты научишься любить. Жестокому сердцу трудно сопереживать, но ты прости и его. Человек, как губка, впитывает все то, что его окружает. Если видит зло, то впускает его в душу. А ты дари прощение и остальному тебя научат добрые люди. Грета, милая девочка, страшно больше не будет. Ты просто не вспомнишь обо мне… Теперь запоминай. В Немой Долине есть ведьма…».

— Скажи ей. В Немой Долине есть ведьма. Ее зовут Истомина. Живет на самой окраине, недалеко от великой блудницы… как ее там, Марселина что ли? Ты ее сразу узнаешь. В руках она держит трубку, постоянно курит и кашляет, потому что от легких ничего не осталось. На правом плече сидит сова. Но сова это на самом деле старик, перевертыш он. Подсунь ведьме табак. Она окурит несколько молодых мертвецов. Никто не подумает на тебя. Но когда догадаются, ты уже будешь далеко.

Второй отошел к третьему и вместе они закурили.

«Грета Рауш, ты сбежала из родительского дома. Устала от их выходок и покинула родной город. Какие эти взрослые жестоки по отношению к детям. Думают о себе, что они умные и повидали жизнь, но на самом деле… только посмотри на них, — мы посмотрели на наших издевателей. — Они властны над нами, поэтому могут издеваться. Отыгрывают свои обиды. А страдают кто? Дети. Грета, тебе пришлось уйти. Надо переставать бояться. Ты должна бороться за жизнь — это единственная вещь, которая принадлежит только тебе. Она твоя. Хватай ее и убегай, пока они не догнали тебя и не вернули. Ты знаешь, что такое свобода? Нет, ты провела свои годы взаперти и даже не представляешь, как это сказочно быть независимым. Ты будешь самостоятельной. У тебя будет свобода выбора, моя вольная птичка. Ты будешь свободна, как я когда-то…»

— Готов, мертвец? Стирай ей память. Подчистую. И забивай новую. Придумай историю жизни. Про всяких родителей запрети думать. Пусть вообще не рассуждает, ей это ни к чему. Девчонке, главное, задачу выполнить и проверить средство. А то у нас кончаются мертвецы. Не такие уж они и бессмертные, — усмехнулся он и сильно задел локтем Нормана.

Первый и второй схватили Нормана и поволокли за собой дальше по коридору. Новую память, который вкладывал мне вампир, разом стерлась. Всплывали старые воспоминания. Темные и тусклые. Я не понимала их. Долго рассматривала сотканные из тумана картинки, потом дунула на них и все исчезло. Сплошная темнота. Третий взял меня под руку и увел в мою клетку. Я не сопротивлялась ему. Здесь никому не разрешено драться с этими людьми. Они могут наказать, отправив в клетку к людоедам. Или что хуже, превратятся в волка и покусают. Но этого боялись мертвецы. Живительная слюна действовала на них болезненно. Укусы не заживали, если мертвец не пил свежую кровь. А кровь в тюрьме достать непросто, тем более свежую.

Ко мне в клетку вернулся Норман. Он называл себя Твоим Другом, но имя Норман мне нравилось больше. Звучало коротко и быстро, так же как и мое название…

Я вгрызлась мертвецу в шею и откусила кусок. Из раны хлынула черная кровь. Мертвец дергался, размахивал руками, хотел меня прогнать. Я ела его мясо и запивала сочившейся кровью. Если бы я знала, что их кровь может быть так вкусна, давно всех перегрызла.

Ко мне кто-то подошел сзади, но я не обратила внимания. Жертва пыталась улизнуть от меня, собирая части тела и таща за собой.

Я почувствовала удар по голове, а за ним долгий дикий крик.

Я проснулась на полу. Голова и тело сильно болели. С трудом пыталась встать, но силы не набралось. Я хотела… вспомнить или думать. Почему я оказалась здесь. Я всегда была здесь. Что-то изменилось. Я хуже видела. Не чувствовала запахи. Хотелось есть, но прокусить кожу тупыми зубами не получалось. Сколько прошло времени. Неизвестно. Темное пятно.

Я подняла голову и увидела его, нового мертвеца. Симпатичный, с длинными темными волосами. Он был избит, с него стекала кровь. Я подкралась к нему и лизнула окровавленную щеку.

— Хочу есть.

— У меня для тебя ничего нет.

Как он врал мне. Я облизала его губы, собирая кровь. Горькая, густая и невкусная. Я сплюнула на пол.

— Кто ты? Ты ужасный.

Я увидела у него на груди хорошую рану и хотела присосаться, но он остановил меня.

— Ты же человек, тебе нельзя пить кровь!

— Я человек?

Какой глупый мертвец. Его руки ослабли, и он не смог меня удерживать. Я припала к его груди. Пила… и опять выплюнула.

— Иди ко мне, — попросил он.

Я села возле него.

— Только немного. Я немного. Ты не почувствуешь, я обещаю. Иди ближе.

Я залезла к нему на колени и стала ожидать. Мертвец обнял меня, притянул к себе, и я почувствовала кожей его зубы.

— Только не кричи.

Нет! Никогда мне еще не было так больно. Его клыки вошли в мое тело. Текла кровь, и он жадно пил. Когда он отпустил меня, я отползла в другой угол и заплакала там, держась за окровавленное плечо.

— Пожалуйста, прости.

Мертвец тяжело вздыхал. Его раны медленно затягивались. Он становился сильнее и вскоре смог подняться на ноги.

— Спасибо. Как тебя зовут?

— Меня?

— Тебя. Как твое имя?

Я показала ему рубашку с вышитым номером.

— Опыт сто тридцать семь.

— Это твое имя?

Я занялась своим плечом. Мои ранки заживали хуже, чем его. Кровь продолжала идти. Я облизывала кожу, чтобы остановить ее.

— Меня зовут Норман.

— Это твое имя?

Я посмотрела на его рубашку. Мертвец врал.

— Да, мое настоящее имя.

— Ты сто девяносто два.

— Нет-нет, это не имя. Это