Письма спящему брату (сборник) - Андрей Десницкий

— Главное, чтобы чайник варил, а подучиться-то всегда можно. Знаешь что… я поговорю с нашим боссом, ты мне позвони через денька три-четыре, или я сам позвоню, лады?

Идея Валеры насчет университета, конечно, была заманчива. Но Саша уже натренировал себя не разевать рот на такую вот халяву. Слишком редко она сбывалась.

— Фиговая у них водка, и образование фиговое — после второй резюмировал Петр.

— Водка-то немецкая, — вступился Саня.

— Ну вот, даже водки своей нет… А джин их этот вообще никуда не годится. Как и образование, — настаивал Петр, — мы свою Оксанку в международную школу отдали, для посольских. Там программа поприличнее. Тамар, а твой куда ходит?

— Школа по системе итальянского педагога Монтессори, — пояснила Тамара. — Но я не уверена, что ему это подходит…

— А что за система? — оживилась Галя.

— Странная это школа, — с мягкой грустью начала Тамара, — парню уже шесть лет. Но у нас даже в детском саду в старшей группе их уже читать-считать учат, а тут вообще непонятно, чем они занимаются: кубики какие-то разноцветные, формочки… А главное, проблема с дисциплиной. Ну просто ужасная проблема! Никому ничего не запрещается. И дети ходят совершенно на головах. К тому же у них в классе около трети — турки и прочие. Они же совершенно не говорят по-голландски, мой и то лучше! И вот учительница тратит большую часть времени, чтобы хоть как-то установить с ними контакт. Странно, что она сама еще на турецкий не перешла! А они сколотили свою прямо банду, лупцуют всех прочих детей и никого слушать не хотят. Вон, рассказывали, в старших классах турки местным так и говорят: мол, дождетесь, мы вас скоро в море сбросим!

— И не говори, — вступил Петр, — строгость тут нужна!

— А вот еще недавно им раздали рабочие тетради, и там среди всяких птичек-бабочек маленькие голые дети. Вот «йонге», мальчик, а вот и «мяйше», девочка, прямо так с письками и нарисованы. Я уж и не знаю, как к этому относиться.

— Да никак не относись, — посоветовала Галя, — надо будет парню, сам разберется. Ну, спросит в случае чего.

— А у нас — отозвался Петр, — тоже в международной школе Оксанке дали пособие по сексологии. Я прямо озверел! Ну, сиськи-пиписьки это ладно, мама-папа, животик в разрезе — тоже ничего страшного. Лучше пусть так, чем в подворотне ей все расскажут и покажут. Меня вот что убило: страничка с четырьмя картинками. На одной хлопчик гуляет в обнимку с девочкой. Ладно. На другой — две девочки в обнимку друг с дружкой. Допустим. На третьей — хлопчик в обнимку с хлопчиком! А четвертая перечеркнута пополам, там в одном углу — хлопчик с девочкой, а в другом — хлопец с другим хлопцем. И подпись, подпись-то какова! Люди мол, разные: кому нравится со своим полом гулять, кому — с противоположным. А ты к какому типу относишься? Это десятилетним соплюхам и соплякам вопросик такой задавать! Представляете?!

— Ужас! — ахнула Тамара.

— Ну да! А может, на следующей картинке нарисовать, как кто козу какую обихаживает? И такие ведь бывают!

— Ага. Но надо же делать разницу между нормой и извращением! Причем школа и должна устанавливать норму. А извращения сами появятся, — рассудительно подвела итог Олеся.

— Ну, тут они явно так не считают, — ответили Галя, — у них школа призвана отражать жизнь во всех ее проявлениях.

— Ну да, а врач, вместо того, чтобы лечить больных, будет рассказывать им, что инвалиды — тоже достойные члены общества, да? Слушай, Саня, ты тут ведь давно — неужели у них эта дрянь и в самом деле на каждом шагу?

— Да ведь я-то не по этой части, — усмехнулся Саня, — к гомикам не хожу, наркоту не употребляю. Вот водочки — это пожалуйста.

— И точно, — оживился Валера, — чего-то мы заболтались. Ну, еще по одной… по последней, кажется? Девочки, вам?

— Себе, себе налейте, — Олеся прикрыла рюмку ладонью.

— Мне рассказывали, — вернулась к прежней теме Тамара, — что в Голландии даже венчают гомосексуальные браки! И что первый пастор, который совершил такой обряд, был женщиной!

— Переодетой, что ли? — удивилась Оксана.

— Нет, точнее сказать, женщина и была пастором. Это у них сплошь и рядом.

— Поп с невестой местами поменялись! — хохотнул Петр. — Вырождаются они тут, точно.

— Но я этого даже понять не могу, — растерянно произнесла Тамара, — у нас вот такой красивый обряд венчания. Священник молится, чтобы молодые уподобились Аврааму и Сарре, а еще Иакову и… кто там был его женой, кажется, Ревекка? Ну, в общем, патриархам. А на таком венчании кого вспоминать будут?

— Содом с Гоморрой! — весело отозвался Петр.

— Саша, а тут ведь и церковь наша вроде есть? — спросила Галя.

— Есть. На Керк-страт. Так прямо и называется — Церковная улица. Они там у католиков кусочек собора арендуют.

— Бывали?

— Бывал… на Пасху последний раз.

— На Пасху и мы были, как же, — отозвалась Олеся, — а Тамара вообще часто ходит.

— Вот откуда лицо знакомо… — протянул Саша. — Я-то сам редко, вот только на Пасху и на Страстной. Как-то не до этого.

Саше захотелось рассказать, как это было — даже не на Пасху, а именно на Страстной. Его позвала Машка — в ночь с пятницы на субботу они собирались читать в храме Евангелие. Каждый по полчаса. Кто не читал, спал в небольшой комнатке наверху, где обычно пили кофе после службы. Машкина череда была с полчетвертого до четырех; значит, Саша выбрал до полпятого. Трудное время, самый сон.

Будильник ударил прямо в ухо: без пяти четыре. Саша хлопнул ладонью, вскочил на ноги, протер глаза. Невозможно гудела сонная голова — спал-то всего ничего. Но пока спускался вниз, как будто все развеялось. И вступил в сумрачное пространство маленького храма, примостившегося под крылом чопорного католического собора. Посредине стояла на подставе плащаница — большая икона убитого Христа. На подсвечнике теплилась пара свечей, и перед ними — стояла девушка в платочке, и округло, напевно, по-университетски правильно и по-детски вдохновенно текла ее славянская речь (каждый сам выбирал язык чтения). Трудно было узнать в этой сумеречной и торжественной фигуре Машку. Она закончила фразу, приняла из его рук русскую Библию и показала пальчиком: вот здесь. Саша встал на ее место.

Кто-то стоял у него за спиной (наверное, осталась Машка, а может, подошел кто-нибудь еще), но было не до того. Перед ним лежал мертвый Христос в окружении скромных цветов, а Саша читал по Нему Евангелие. Словно действительно только что умер кто-то дорогой, и надо было продержаться эту ночь у мертвого тела. Гулко звучали слова, колебались строки в слабом свете свечи, и пересыхало горло…

«…придя же в себя, сказал: „сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих“. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: „отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим“. А отец сказал рабам своим: „принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся“. И начали веселиться».

И знакомый издавна сюжет вдруг вырастал в полный рост в присутствии Мертвеца и невидимых людей за спиной. Словно тут и вправду была пещера, где когда-то лежало Его тело. Словно все было в первый раз: и эта смерть, и это слово.

А потом кто-то тронул его за плечо, и незнакомый очкастый парень со спутанными русыми кудрями заглянул к нему в текст, отчеркнул что-то ногтем у себя, в книжке с замысловатыми вьющимися буквами, встал на его место и начал новую главу на еще одном языке, нараспев: «Элеген де ке прос тон мафитон…»[59] Как непохоже было это на официальную строгость московских храмов!

Воспоминание нахлынуло так ярко, что он даже не заметил: Петр уже вовсю обсуждал какую-то другую тему. Здесь-то жизнь шла в обыденной колее. Нет, здесь об этом не расскажешь, не получится.

— Ну, мы этого уже не увидим. До дому, до хаты, каштаны в цвету… Ох, люблю я этот город, Киев! А вот Тамарка останется.

— Неизвестно еще, — ответила Тамара, — контракт не подписан, а подишут — как оно еще сложится… Тысячи две в месяц для начала положат. Минус налоги, за квартиру, за школу… Уж и не знаю, сколько останется.

— Вдвоем на две тысячи прожить можно. И даже неплохо, — основательно резюмировал Саша.

— Да? Впрочем, Вы, Саша, наверное, знаете…

— Я тут жил на гораздо меньшие средства. Правда, без ребенка.

— Саша, как ты сюда попал-то? — вдруг напрямую спросил Петр.