Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

На этих загадочных словах встреча была закончена.

А еще через некоторое время королю донесли, что Мария Нагая через приехавшего в Краков шведского наемника, перешедшего в купцы, просила передать Сигизмунду, что Дмитрий Московский – не настоящий ее сын.

* * *

В конце апреля, в середине дня ближе к обеду, по хорошо просохшей ярославской дороге из села Тайнинского возвращалась конная царская охота.

Дмитрий был в хорошем настроении. Еще бы, он самолично, один сумел повалить огромного черного медведя.

Бояре что было сил отговаривали государя от этой безумной затеи, но он приказал всем отъехать в сторону и с двумя большими английскими псами и с длинным острым ножом вышел на зверя.

Теперь он ехал впереди всех конников рядом с Басмановым и вел с ним неторопливый разговор.

– Понимаешь, Басманов, все было так просто в походе. Вперед, за отеческий престол! Казаки слева, русские справа, поляки впереди, и все! А сейчас я чувствую себя, как чертик на веревочке в польском уличном театре. Его все время дергают за нитки: какая нитка тянет, туда и надо идти. Каждая нитка права. И каждая нитка может завести в погибель. Вот так и со мной. Ну кто знал, что в штурме крепости готовилась измена? Ведь было одно простое желание: русских обучить немцами. Ну кто знал, что постройка гуляй-города против татар испугает своих же! Одни предлагают карать, топить и вешать. Другие миловать, дарить и возвышать.

– Государь, есть один выход, – сказал Басманов.

– Какой?

– Всю страну запрячь в одно дело – поход на турок или татар, в поход на мусульман. Постройка лодок, выплавление пушек, подготовка войска. Собирание казны. Надо сделать так, чтобы ни у кого ни минуты свободной времени, ни другого какого занятия, кроме как поход готовить, не было. В походе все выяснится – кто враг, кто друг, кто чего стоит. Надо всю страну запрячь в одну телегу.

Дмитрий молчал, обдумывая слова своего любимца. Басманов наседал:

– Ты сразу увидишь, государь, в этом деле: кто помогает, кто против, кто какую яму копает. Но уж тут тебе ни танцев, ни музыки, ни нарядных одежд – одна сплошная работа, а голову, государь, сохранишь.

– Ну, что я говорил, – сказал Дмитрий. – Все меня за ниточки тянут. Вот еще одна ниточка появилась. Вот и ты потянул. – Он помолчал и добавил: – А впрочем, ты прав. Мне когда-то один очень умный человек, мой наставник, при расставании то же самое говорил.

Дмитрий не хотел попусту упоминать дорогое ему имя доктора Симеона.

– Ладно! Вот свадьбу отпразднуем, Марину коронуем и в это дело втянемся.

– Государь, в Святом Писании сказано: «И высокопоставленным отказано в прочности положения. Кто превознесется, тот вскоре будет унижен». Впрягайся в работу скорей, будь тяглом, а не бабочкой.

* * *

Второго мая шестого года прибыла к Москве царская невеста Марина Юрьевна с огромной свитой.

Дмитрий выслал ей навстречу всех своих придворных князей, бояр, немцев, поляков, казаков, татар и стрельцов. Всего около ста тысяч человек.

Все были нарядно одеты, на прекрасно вычищенных конях с парадной сбруей. Все стояли отдельными отрядами и при подъезде кареты будущей царицы каждый отряд приветствовал ее в своей манере по своим традициям.

Карету Марины везли восемь серых в яблоках лошадей с гривами, выкрашенными в красный цвет. Это была особая, сделанная по заказу карета. Она являлась фактически небольшим домом на колесах.

В ней была маленькая печка, кровать с пологом, книжная полка, большое зеркало. В сиденье, обитом бархатом, имелось отверстие для туалета.

Навстречу невесте Дмитрий выслал более шикарную карету. Внутри она была обита красным бархатом. Подушки в ней были из золотой парчи, вышитой жемчугом. Внутри на скамьях лежали шкуры рысей и росомах. Везли ее двенадцать ногайских лошадей невиданной леопардовой окраски. Все лошади были одна в одну, так что рябило в глазах.

Выехавший первым навстречу торжественный князь Федор Иванович Мстиславский сошел с коня и просил Марину принять в подарок от Дмитрия двенадцать белоснежных лошадей в дорогих попонах с седлами, украшенными шкурами рысей.

– Наияснейший наш и наимогущественнейший самодержец, великий государь Дмитрий Иванович, Божьей милостью цесарь, великий князь всей Русии и других татарских царств и многих государств, московской державе подвластных, с нетерпением ждет твоего прибытия, царица, в Москву, – сказал он. И добавил, уже обращаясь к окружающим: – Вся Москва радуется твоему приезду. Без жены царя, матери государства, жители ощущают себя сиротами. Все люди московские верят, что дочь польского народа – прекрасная Марина – станет верной дочерью Русии. Наш патриарх Игнатий, все духовенство, все князья и бояре и дети боярские, весь люд московский надеются видеть в тебе, наияснейшая Марина, покровительницу и заступницу за слабых и опальных. Они уверены, что ты явишься хранительницей обычаев и традиций московских и станешь надежной опорой и поддержкой нашего государя всемилостивейшего Дмитрия Ивановича.

Сказать ответные слова Марина не решилась. Она просто кланялась встречающим, стоя на пороге кареты, улыбалась всем и приветственно махала рукой.

Когда Марина вышла из возка и ступила на землю, несколько князей подняли ее на руки и перенесли в карету московского государя.

Тут произошла небольшая стычка между челядью; московские конюхи и телохранители не хотели уступать свои места польской прислуге. А польские сопровождающие царицы не хотели передавать Марину в руки русских. Камердинер Марины Ян Осмольский даже схватился за шпагу.

– Назад! – рявкнул Мстиславский и велел русским уступить.

Когда из кареты Марины к ней передали любимую живую игрушку – подаренного ей королем маленького негритенка – многие стрельцы Мстиславского в испуге начали креститься:

– Свят! Свят! Свят!

В Москву Марина въезжала более торжественно, чем когда-либо видели в Русии.

Впереди шли триста гайдуков со своими трубами и барабанами. Их непривычная громкая музыка пугала и раздражала москвичей. За ними следовали четыре конных отряда из старых польских конников, служивших Дмитрию раньше в походах. Они были в полном вооружении, в богатой одежде, по десять человек в каждом ряду.

Следом вели двенадцать верховых лошадей, преподнесенных царице Дмитрием.

Далее следовала карета Марины, подаренная ей царем, окруженная сотней конных копейщиков Маржерета.

Пешие алебардщики Матвея Кнутсена шли рядом, оттесняя своим тяжелым строем любопытных и давя неосторожных.

Потом ехала собственная карета Марины с красногривыми конями. Следом двигалась карета гофмейстерины госпожи Казановской, запряженная шестью красивыми рыжими лошадьми. После везли всех женщин из окружения Марины в тринадцати каретах.

Дальше следовала более простая польская конница, уже не из шляхты, а из простого люда. Ехало до двухсот фур обоза, и за ними следовали отряды немцев, стрельцов, поляков, казаков и татар из Дмитриева войска.

Всего с Мариной прибыло из Польши около двух тысяч человек знатного рода, и каждый с большим количеством челяди и вещей. Один только Юрий Мнишек привез с собой в обозе тридцать бочек венгерского вина.

От самого Смоленска до Москвы для этого множества саней, а потом карет было специально построено более пятисот мостов и переправ. А улицы в городах, деревнях и селах подметались так, как иной двор не подметается.

* * *

Множество вооруженных людей в латах и при мечах пугало и злило москвичей. Они спрашивали поляков:

– Что, у вас всегда так принято приезжать на свадьбу в полном вооружении и в латах?

Особенно насторожило «господина нашего» большое количество ружей и холодного оружия в масле, которое выносили при разгрузке из польских полковых фур.

Вдобавок европеизированная «литва» не скрывала своего пренебрежительного отношения к грязной, нечистой на руку «москве». Даже многочисленная приезжая челядь с брезгливостью относилась к тем людям, в домах которых они были размещены.

По городу прошел ропот, который немедленно был донесен до ушей князя Василия Ивановича Шуйского с братьями. Это обстоятельство «очень преданных» Дмитрию братьев обрадовало.

Марину Мнишек с сопровождающими женщинами отвезли в Воскресенский монастырь к императрице матери, где они проживали до пятого числа.

Пребывание в монастыре произвело на Марину и женщин угнетающее впечатление, а подаваемая еда и грязь испугали.

Несмотря на улыбки и поцелуи, все окружающие Марину дамы почувствовали скрытую неприязнь к ним царицы матери. Они отнесли это к вечной ревности матерей к невестам, отбирающим у них сыновей.

Назавтра Марина Мнишек была коронована с теми же обрядами, что и государь. Под правую руку в храм для коронования ее вел посол польского короля каштелян Малогощский, под левую – жена Федора Мстиславского. При выходе из церкви ее вел за руку государь Дмитрий, а под левую руку ее держал Василий Шуйский.