Прыжок рыси - Олег Приходько

Она робко вошла в комнату покойного сына, присела на табуретку.

— Не знаю, насколько это важно… Вчера вы спросили у меня о романе Павла, и я все никак не могла уснуть, думала о том, что он, наверно, мог бы стать неплохим писателем. А потом неожиданно вспомнила, что было еще на той пленке…

— И что же?..

— Там была улица… такая обычная старая улица с брусчаткой, наверно, в старом районе. Каменный дом, обнесенный металлической оградой. На ограде — большой белый номер с цифрами. Какими именно — я не вспомнила, да и попросту не обратила на это внимания… У дома стоял автомобиль с откидным верхом, похожий на тот, который остался на пленке… А может, и тот самый, этого я не берусь утверждать. Из дома вышел Павел с каким-то человеком лет… не могу сказать точно, сколько ему было лет. Запущенная, седая наполовину борода, длинные волосы, лицо не то чтоб старое, но испитое… Он дошли до ограды, вышли за калитку, на улице пожали друг другу руки. Я спросила у Павла, кто это. Он ответил: «Так, один писатель, эмигрант». И все. На нем было драповое пальто. Высокого роста, сутулый… Что еще-то?.. Пожалуй, все. Ничего примечательного, да и Павел сказал о нем неохотно, отмахнулся будто…

Евгений провел ладонью по небритому подбородку, стараясь сообразить, кто это мог быть и какую роль сыграл этот человек в жизни и смерти Павла Козлова.

— Павел его фамилию не называл или вы не помните?

— Нет, не называл, точно. Все было именно так, как я рассказала. Вчера я так разволновалась, увидев Пашу… А вообще-то у меня неплохая память.

Евгений вдруг подумал, что она может стать объектом не только его внимания.

— Алевтина Васильевна, вы не рассказывали Грошевской о том, что смотрели с Павлом эту кассету?

Она задумалась, не очень уверенно покачала головой:

— По-моему, нет. По крайней мере, она меня об этом не спрашивала.

— Очень вас прошу, если кто-то поинтересуется… не знаю, следователь, например, не говорите о том, что мы просматривали кассету. Просто — приезжал приятель Павла из Москвы, пили чай, вспоминали Павла, болтали ни о чем. Чем занимается — не знаю, говорил, вместе учились, в Приморске проездом.

Козлова почувствовала тревогу в его словах.

— Что-то серьезное, Женя?

— Прямо скажем, Алевтина Васильевна, из-за несерьезного не убивают, — он улыбнулся, спеша развеять ее опасения: — Чайку бы, а? Я сейчас умоюсь и приду.

— Конечно, — спохватилась она. — Завтрак уже на столе.

Евгений взял ведро и отправился к колонке. Дело принимался неожиданный оборот. Если в сочетании «казанская сирота» оба слова соответствуют действительности, то почему не допустить, что все остальное в записях Павла — тоже правда, а вовсе не заготовки для романа?

«Жила в нищете, отец бросил, мать умерла, воспитывалась в детдоме, бывший муж — каплей с подлодки — бросил».

Не имеет ли писатель-эмигрант отношения к этому каплею?..

Евгений набрал воды, вернулся во двор. Опершись ступнями о козлы, энергично отжался полторы сотни раз на пальцах, окатил себя ледяной водой.

Одно было несомненно: проходной, непримечательный для непосвященных кадр имел если и не самое важное, то, во всяком случае, очень существенное значение для разгадки убийства Павла — иначе зачем бы Грошевская стала перемонтировать кассету перед тем, как отдать ее Евгению. Писателя-эмигранта в драповом пальто понадобилось изъять. Неужели поездка в Париж была затеяна Павлом для того, чтобы увидеться с ним?

«У меня появилась банальная цель: увидеть Париж и умереть».

Увидел. Умер.

Все, снятое на пленку, рассказанное Васиным и Полянским, Алевтиной Васильевной и Кравцовым заставляло переосмыслить записи в блокноте и статьи Павла. За неконкретными, похожими на писательские заготовки заметками скрывался важный смысл, будто Павел спешил фиксировать в них все, что последовательно вело его к смерти. Возможно, он даже предчувствовал неизбежность этой смерти и уж по крайней мере прекрасно понимал, в какую «игру» оказался втянутым.

«Все вообще игра» в войну, в политику, в преступников», — писал он восьмого декабря. И в тот же день: «Отпуск Шпагин мне все-таки предоставил. 13-го уезжаю в Сутеево, оттуда — к Леве в Париж». Следующая запись: «Какие беды принесет мне встреча с В?» Вполне возможно, он имел в виду встречу с этим самым писателем-эмигрантом, и тогда его фамилия (или имя) может начинаться на букву «В».

Через полчаса Евгений был готов к отъезду. Алевтина Васильевна ждала его за накрытым столом, не притрагиваясь к еде.

Творог со сметаной, варенье, остатки клубники и чай вместе с неожиданно выползшим из-за облаков солнцем создавали весеннее настроение.

— Алевтина Васильевна, — обратился к хозяйке Евгений, — у меня к вам еще одна просьба. Я допускаю, что она может не соответствовать вашему желанию, но это очень поможет мне. Сейчас мы с вами заключим контракт. Вы собственноручно напишете заявление в частное детективное бюро «Шериф» на мое имя с просьбой провести расследование обстоятельств смерти вашего сына Козлова Павла Сергеевича. Я выдам вам квитанцию о предварительной оплате — так нужно для моего официального статуса и налоговой инспекции. Разумеется, вы не будете не только ничего оплачивать, но и вообще принимать участия в чем бы то ни было. Заявление останется у вас. Если я скажу, что его нужно кому-то показать, вы сделаете это; если все обойдется — порвете. Документы оформим задним числом, в Приморск я приехал двенадцатого. Хорошо?

Она молча смотрела на него и все никак не могла решиться нанять детектива для поисков убийц своего сына — это не укладывалось в ее сознании, что-то мешало, претила мысль о мести, пугало возможное противоречие с привычными и потому казавшимися единственно законными следственными инстанциями государственных органов.

— То, что вы собираетесь делать, Женя, опасно?

— Для нас с вами — нисколько, Алевтина Васильевна! Потому что я понятая не имею, что я собираюсь делать.

Глава десятая

1

В полдень задрипанный «ЛАЗ» вернул его на Приморский автовокзал. Добравшись до первого же переговорного пункта, Евгений заказал десятиминутный разговор с Парижем.

Следовало сосредоточить внимание на Грошевской. Ее причастность к убийству была настолько очевидной, что бездействие Ленциуса не находило оправдания. Слышать из уст приближенной ко двору тележурналистки «Не свисти, мусор!» было бы смешно, когда бы за ее поведением не прочитывалось чье-то влияние. Переписывая кассету, да и решившись на встречу, она, конечно, знала, с кем именно предстоит иметь дело, и знала, что к милиции — по крайней мере, к местной — Евгений отношения не имеет. Нападение незнакомцев из «волги», которому явно предшествовала слежка, не оставляло сомнений, что ее проинструктировали. Кто-то лихо использовал эту дуру, чтобы замести следы.

Окончательно распогодилось. По улице проследовала толпа разгоряченных мужчин. Судя по следам крови на лицах, изорванной одежде, отчаянной жестикуляции и возбужденным голосам, где-то неподалеку произошла драка. Со стороны Столичного шоссе проскочили две машины «скорой помощи». Накануне в городе взорвали недостроенную АТС — об этом писали газеты. Приморск, где, по впечатлению Евгения, каждый второй носил милицейскую форму, чинный и благородный, искусственно прилизанный перед предстоящими выборами губернатора, начинало лихорадить. На столбе напротив переговорного пункта алел предвыборный листок: с фотографии смотрел улыбающийся Гридин; рядом была нарисована большая цифра «1» и написано слово «Да!». Кто-то пририсовал к «1» поперечину, и теперь она выглядела как свастика; слово «Да!» было крест-накрест зачеркнуто и сверху написано «Нет!».

«Париж! Пройдите в первую!» — прогундосил динамик.

Евгений метнулся от окна к телефону.

— Алло!.. Алло!.. «Минуточку, ожидайте».

Ожидание показалось нестерпимо долгим, сердце стучало как после часовой пробежки. «Говорите!..»

— Алло!..

— Женя! — послышался родной голос. — Женя, ты?

— Я, я, Валерия, привет!

— Боже! Ну почему ты не звонил?! Куда ты пропал?!

— Как вы там?

— У нас все хорошо. Женя, я выслала тебе вызов!

— Вызов?! Что-нибудь…

— Ничего не случилось. Просто ты мне нужен.

— Для чего?

— Что значит «для чего»?! Для жизни!

— Повтори.

— Что ты себе вбил в голову?! Почему уехал так странно?! Не писал, не отвечал на письма?! Если тебе меня не жалко, пожалей Шерифа. Он извелся, места себе не находит. Ты меня слышишь?

— Да…

— Скажи же что-нибудь!

— Приеду, тогда и скажу.

— Сейчас приезжай. Деньги у тебя есть?

— Навалом!.. Валерия… — Евгений никак не мог справиться с волнением.