Неверная - Айаан Хирси Али

что это невозможно: за окном еще светло. Омар вздохнул и спокойно объяснил, что в Европе есть время года, когда тепло и темнеет поздно, а есть другое – когда холодно и почти весь день темно. В Европе время нельзя узнать по солнцу. Он дал мне часы и спросил, умею ли я ими пользоваться.

Я почувствовала себя такой глупой. Похоже, даже звезды и Солнечная система здесь были другие. Я была Алисой в Стране чудес.

Омар сказал, что африканцы не должны есть германскую еду, и повел меня в китайский ресторан. По дороге я заметила, что везде висят таблички с названиями улиц. В Найроби указатели с названиями были только на нескольких больших дорогах. Чтобы узнать, где вы, нужно было расспрашивать прохожих. Я спросила Омара, кто повесил все эти таблички. Он пожал плечами и сказал:

– Ну, страна-то цивилизованная.

На следующий день я встретилась с Мурсалом. Ему было очень неудобно признаться, что он не может пригласить меня к себе. Он женился на немке, а она не хотела, чтобы в доме останавливались беглые сомалийцы. Поэтому Мурсал договорился, что я поживу в Бонне, у другой семьи Осман Махамуд. Это недалеко. Он обещал каждый день звонить в канадское посольство и спрашивать, не пришли ли мои документы на визу.

Амина, хозяйка дома в Бонне, тоже была Осман Махамуд, но я чувствовала, что другие члены клана ее сторонятся, потому что она вышла замуж за Хавийе, и ее дети были Хавийе. Мурсал ей очень помог; видимо, значительную часть доходов он тратил на сомалийцев и решение их проблем.

В доме в каждой комнате было по телевизору. Кроме того, в семье было много детей. Старший сын, четырнадцатилетний Ахмед, вызвался показать мне Бонн. Был июль, а значит, у школьников были каникулы. Ахмеду было нечего делать и очень хотелось похвастаться знанием города.

Хотя Амина давно жила в Германии, я видела, что она все еще сомалийка. Она не обрела самостоятельность и брала своего сына с собой, когда шла за покупками. Тогда как я после прогулки с Ахмедом поняла, что могу справиться со всем сама, как и он. Он объяснил мне, как пользоваться метро; оказалось, это не очень сложно.

Белые люди не пугали меня. Они выглядели равнодушными, но были дружелюбны. Я уже дважды летала самостоятельно, теперь я оглядывалась вокруг, ходила по улицам, и мир не казался мне таким опасным, каким его описывали мама и бабушка. Здесь никто друг друга не знал, и это давало мне чувство свободы и силу, я могла найти свое место в этом мире. Я была свободна.

Прошло несколько месяцев, и я все больше задумывалась о том, как избежать семейной жизни, которую навязал мне отец. Я не хотела жить в Канаде с Османом Муссой и вести жизнь, которая предназначалась мне только потому, что я родилась девочкой, – жизнь моей матери. Я полагала, что буду такой плохой женой, что Осман Мусса просто отправит меня обратно к родителям в Найроби. Единственное, что могло ему помешать, моя беременность. Но в тот первый вечер в Бонне во мне начала крепнуть мысль: я не должна ехать в Канаду. Я могу затеряться здесь. Могу исчезнуть и найти свой собственный путь в жизни, как герои романов.

У меня не было никакого конкретного плана действий, я решила просто выждать нужный момент. Меня не волновало одиночество и то, как я буду жить без семьи. У меня была только смутная надежда. Я хотела сбежать так же быстро и легко, как запрыгивают на подножку автобуса. Я ждала подходящего момента, чтобы уйти.

Я не могла остаться в Германии: здесь меня бы легко нашел Мурсал. Я хотела поехать в Англию. Там мне были бы понятны язык и культура, их луга и коровы, ну и конечно же королева. Я знала обо всем этом, благодаря книгам и игре «Монополия». Я рвалась туда. У меня был сертификат, полученный мною в колледже Вэллей. Я могла работать, зарабатывать деньги, учиться. И никто бы не знал, где я.

Я не имела понятия, как сбежать и что значит свобода. Но я знала, какой будет моя жизнь в Канаде. Такая же, как у моей матери, как у Джавахиры, как у Амины, с которой я жила в Бонне. Я не хотела идти по такому пути, только потому что родилась женщиной. Так бы я никогда не стала настолько взрослой, чтобы самостоятельно принимать решения. Я была бы всего лишь винтиком в системе. Какую бы благопристойную жизнь я ни вела, меня бы всегда кто-нибудь критиковал.

Теперь я знала, что есть другая жизнь. Я читала о ней, а теперь видела ее, вдыхала ее воздух. Жизнь, которую я всегда хотела: с хорошим образованием, хорошей работой, настоящим замужеством. Мне хотелось самой принимать решения. Хотелось быть личностью, иметь свою собственную жизнь.

* * *

Ахмед был очень добр ко мне. Мы гуляли по Бонну, болтая о разных пустяках. На обратном пути я спросила:

– Ты не знаешь, что нужно, чтобы попасть в Англию?

Ахмед ответил, что это будет непросто: Германию отделяет от Англии море, поэтому понадобится виза. Зато соседние страны никогда не проверяют визу, так что гораздо проще поехать в Голландию или Бельгию.

Где же мы сейчас? Все, что я помнила из уроков географии, – главу о богатой Рейнской области: Германия, Голландия, Бельгия, так? И слова учителя о том, что все эти страны, вместе взятые, меньше одной Танзании. Я укоряла себя за невнимательность на уроках.

«Голландия… у меня же есть знакомая в Голландии. Она мне поможет!»

Фадумо, жена Махамеда Абдихалина, которой я помогла выбраться из лагеря беженцев в Добли, попросила политического убежища в Голландии и теперь жила там в каком-то лагере.

Ахмед сказал, что добраться до Голландии легко – полтора часа на поезде. Просто покупаешь билет и едешь, виза не нужна.

Я зашла в телефонный автомат на углу и набрала номер Фадумо. Она тепло поздоровалась со мной, поздравила с замужеством. Когда я сказала, что хотела бы зайти в гости, она очень обрадовалась.

Я не предупредила ее, что хочу сбежать, и не назвала точную дату. Ахмеду я тоже ничего не говорила. Только сказала его матери, что собираюсь погостить у родственников пару дней, и попросила Ахмеда проводить меня и помочь купить билет. Большой чемодан я не стала брать с собой. Выходя из дома, я бросила прощальный взгляд на него: шелковые dirha, благовония, разные сомалийские аксессуары – все это оставалось