Парабеллум. СССР, XXII век. Война в космосе (сборник) - Евгений Гаркушев

– Ты рискуешь, ублюдок, – с угрозой прошипел Дима.

И тут Олег перестал терпеть мерзость бывшего товарища. Шаг вперед, в сторону, поймать шею Самохина в захват, мощный рывок всем телом.

– Стоять! – завопил за репродукцией замполит.

Ответом ему стал сухой треск сломанной шеи. За стеной поднялась ругань, а спустя мгновение распахнулась дверь и в комнате оказались двое вооруженных «уравнителей».

– Руки на виду! Руки на виду! – заорал один из них, тыча в Олега автоматом.

Мир резко стал совсем не таким, каким казался минутой раньше. Он словно вспыхнул звуками.

– Твою мать, Филимонов! Твою ж мать! – громыхал за стеной замполит. – Медика сюда, быстро! Товарищ комиссар, я буду вынужден…

Олег с изумлением смотрел то на «уравнителей», то на тело Самохина.

– Это превышение полномочий, товарищ комиссар, вы должны были прекратить проверку! – бушевал замполит. – Он же делал всё, как вы сказали, почему вы не вмешались, товарищ комиссар?

Филимонов устало сел на кровать, уткнулся локтями в колени и закрыл лицо руками. Очень хотелось проснуться. Он понимал, что значат вопли со стороны репродукции.

И он понимал, почему молчит Хорунжий.

Олега Филимонова, рядового «Сына Ленина», соискателя на должность комиссара никто не трогал. Где-то на окраине сознания он отметил, как в комнате появились врачи, как один из них сокрушенно махнул рукой, и труп Самохина выволокли наружу санитары. Он видел, как брызгал слюной взбешенный замполит и как вошел Хорунжий, а затем жестом выгнал всех вон.

Комиссар минуту молча стоял над Олегом, а затем протянул ему серый конверт и без слов вышел.

Олег знал, что найдет внутри.

Александр Сальников

Кумачовая планета

– Ши ньян, – сказала механическая женщина из динамиков. – Ши ньян, – повторила она и добавила еще что-то по-китайски.

– Десять, – машинально повторил про себя Володя и мелко заморгал, стряхивая с ресниц капли натекшего пота.

Его руки онемели, пальцы стали липкими от командирской крови, но отпускать прижатую к ране гимнастерку нельзя. Нельзя даже пошевелиться, хотя уже не только руки, но и спина заныла от долгого пребывания в неудобной позе. Володя едва заметно наклонился влево, чуть перенося вес товарища батальонного комиссара на другое плечо, и тут же обругал себя за нетерпеливость. Комиссар Околышев застонал, зло процедил что-то по-английски сквозь зубы. Сверкнул шальными от боли глазами на Володю. Шумно выдохнул. Снова окунул кончики пальцев в лужу подтекшей под него крови и дорисовал, выправил иероглиф, получившийся кривым из-за дернувшегося бойца.

Третий столбец закончился. Комиссар отдышался и мотнул головой. Володя осторожно, стараясь не отрывать руки от набухшей багряным гимнастерки, откинулся назад вместе с командиром. Тот сдавленно замычал и сам прижал руку к животу.

Володя выбрался из-под Околышева. Сел у еще чистой стены. Раздвинул ноги, наклонился вперед и, уцепив за шиворот комиссара, аккуратно потянул его на себя. На четвертый раз у Володи всё получилось ловчее. Как только они уселись, Околышев отнял от живота руку и начал выводить новый иероглиф.

Как и любой советский пионер, выросший на Марсе, Володя с детства мечтал побывать на Красной площади.

Вглядываясь в праздничные митинги и шествия, которые транслировались с Земли по красным дням календаря, маленький Вова по-детски завидовал людям со счастливыми лицами. Они шли по брусчатке мимо гранитной усыпальницы вождей ровными красивыми колоннами и светились гордостью и радостью. Махали гвоздиками и шарами, несли флаги и транспаранты, пели и кричали «ура!». Вова внимательно всматривался в их лица и запоминал, не специально, нет. Так получалось. Будто в голове его жил фотокорреспондент, который снимал, проявлял и складывал карточки где-то внутри Вовиной головы.

Люди менялись с каждым праздником, Их были десятки, сотни тысяч. Их были миллионы. Они праздник за праздником, год за годом, счастливо шагали по Красной площади, полные великой радости и великой песни. Дети и старики, рабочие и военные, спортсмены и учителя. С Земли и Венеры. С Луны и Марса. Они все такие разные – Володя в этом уверен. Но каждый из них в то же время – особенный. Только таким выпадала честь выразить всю свою любовь к партии, всю преданность делу социализма в сердце мирового пролетариата – Москве. На Красной площади.

Володя же особенным не был. Учился средне. Потом работал в забое, работал честно, но без подвигов, не по-стахановски. Когда же по радио передали, что арийские боевые роботы атаковали базу Гагаринских соколов у подножия горы Арсия, он, как и все годные к строевой службе, собрал сидор и прибыл на сборный пункт.

Серые одинаковые дни учебки сменялись черными провалами снов без сновидений. Вести с фронта торопили – вместо положенных трех месяцев стали поговаривать о скорой отправке. Вставать молодые бойцы стали на два часа раньше, а ложиться на час позже, в то время, когда на небосвод выбирался из-за горизонта еще и Фобос. Тогда становилось немного светлее и казалось, что кто-то пристально следит покрасневшими от недосыпа глазами: хорошо ли бойцы постигают военную науку? Готовы ли бить врага до полной победы? Крепки ли они духом, тверда ли их рука?

Казалось бы – вот оно! Прояви усердие в учебе, прояви отвагу в бою! И Парадом Победы пройдешь ты… Володя иллюзий не питал. Низкорослый, щуплый и лопоухий, он не видел себя героем. Скорее всего, думал он, его застрелят в первой же атаке, и весь его подвиг – побороть страх и не прятаться за спинами своих боевых товарищей. Когда-то в шахте, где тонны марсианского базальта давили на голову и выжимали из легких драгоценный воздух, Володя нашел способ бороться с паникой. Он машинально повторял движения, из которых состояла его горняцкая работа. Проговаривал их сначала вслух, потом про себя, пока не приучил тело двигаться по одной законченной и зацикленной схеме. И от этих повторяющихся действий страх уходил. Ему не было места в машине из костей, жил и мяса, в которую превращал себя Вова. Точно так же надеялся Володя обмануть страх и на войне. Ведь и солдатскую работу можно разбить на простые движения, думал он. Прикладом-ногой-штыком-прикладом. Обойма-затвор-спуск. Очередью-одиночными.

Вести с фронта были плохие – наши несли потери. На три часа длиннее плохие вести сделали день для курсанта Петрушина, на три часа дольше разрешили они оттачивать Вове его новые умения. Он старался, и это заметили инструктора. Но, когда перед отбоем к казармам подогнали авто с государственными номерами, Володя не обрадовался – испугался до жути. Как-то сразу понял – за ним.

Из мобиля выскочил офицер в лейтенантских нашивках и сразу выделил Володю из колонны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});