Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

«Сейчас, – отмечает Н.Воронцов, – в самом начале XX века, наблюдается безусловное сближение между теми, кто ещё вчера занимал позиции ортодоксов СТЭ, и теми, кто с юношеским жаром отрицал все достижения классического эволюционизма… Сейчас споры начинают потихоньку сходить на нет. Понемногу возникает сближение позиций противников, начинают создаваться предпосылки для нового, третьего в истории эволюционизма синтеза. Мы движемся к этому синтезу, но пока ещё далеки от его завершения» (Там же, с. 467, 469).

Таким образом, основу для нового синтеза Н.Воронцов видел в компромиссе между альтернативными течениями в эволюционной биологии.

Однако новый синтез, о необходимости которого во весь голос заговорил этот патриарх СТЭ, авторитетнейший ученый России, не может ограничиваться компромиссом между геноцентрическими моделями, не может строиться на чисто геноцентрической основе, ограничиваться мутационистско-геноцентрическим подходом к исследованию эволюционных процессов.

Подобно тому, как путь к познанию процессов космической эволюции пролегает через последовательное преодоление геоцентризма, путь к познанию процессов биологической эволюции связан с последовательным преодолением геноцентризма. Как геоцентрическая, так и геноцентрическая ориентация познания заводят теорию эволюции в непроходимые тупики. Нужна не просто смена модели, а смена мировоззрения. Нужен новый подход и новый синтез с участием философии универсального эволюционизма.

Глава 29. Синтетическая теория эволюции и эволюционная морфология

29.1. Вклад И. Шмальгаузена в развитие эволюционной морфологии. Попытка создания общей теории роста

Крупнейший российский биолог-эволюционист Иван Шмальгаузен (1884–1963) не был оценен по достоинству своими современниками. Он по праву считается одним из создателей синтетической теории эволюции, хотя и был одним из первых ее критиков, показав ограниченность самых основ методологии неодарвинизма. В мировой науке он получил известность главным образом как создатель концепции стабилизирующего отбора. Но главным достижением Шмальгаузена было, безусловно, развитие эволюционной морфологии, на основе которой он не только значительно глубже раскрыл сущность проблем эволюционной биологии, чем кто-либо из основателей СТЭ, но и подготовил многие научно-теоретические предпосылки для создания нового эволюционного синтеза.

Вклад И. Шмальгаузена в развитие эволюционной морфологии значительно превзошел вклад ее основателя, учителя Шмальгаузена, А.Н. Северцова. Во-первых, А.Н. Северцов строил свою теорию морфологических изменений на основе только сложившейся в науке XIX века под влиянием идей Эрнста Геккеля классической триады наук – сравнительной анатомии, палеонтологии и эмбриологии. Шмальгаузен же основывал свои теоретические выводы, привлекая всю совокупность знаний, почерпнутых из развития наук XX века – генетики, экологии, зоогеографии, экспериментальной эмбриологии, а в последние годы жизни – еще и кибернетики и теории информации.

Во-вторых, Шмальгаузен превратил эволюционную морфологию из отдельной относительно обособленной дисциплины в основу теории эволюции. В-третьих, Шмальгаузен на основе эволюционной морфологии значительно развил научно-эволюционную стратегию дарвинизма, показав недостатки современного ему неодарвинизма и восстановив правоту классического дарвиновского учения в понимании эволюционного значения борьбы за существование и активности организмов в морфологических преобразованиях. Наконец, в-четвертых, Шмальгаузен систематизировал эволюционную морфологию таким образом, что в качестве ее центральной идеи была положена концепция целостности организмов в индивидуальном и историческом развитии.

Особая точка зрения И. Шмальгаузена на проблемы эволюционного синтеза была обусловлена прежде всего тем, что он изучал эволюционные процессы с точки зрения эволюционной морфологии. Он был не просто учеником и продолжателем изысканий ее основателя А.Н. Северцова. Он как бы заново создал эту науку, превратив ее в базис для изучения эволюции. Натуралистическая сторона научного поиска Шмальгаузена всегда была доминирующей, тогда как другие отцы-основатели синтетической теории эволюции всегда исходили из открытий генетики и признавали ее доминирующее положение в эволюционной биологии.

Как и они, Шмальгаузен признавал непререкаемость авторитета мутационно ориентированной генетики своего времени как науки, обогатившей дарвинизм пониманием законов наследственности. Но он, в отличие от своих коллег-синтетистов, стремился согласовывать данные генетики с основами натуралистической биологии, вписывать полученные и все еще очень скудные знания о наследственности в натуралистически обоснованный дарвинизм. Другие же создатели СТЭ, наоборот, абсолютизируя достижения современной им генетики, исходили из них в своих эволюционных построениях и на их основе «обновляли» и геноцентрически деформировали дарвинизм.

Несущей опорой, на которой строилась синтетическая теория эволюции, была популяционная генетика. Шмальгаузен же осуществлял свой вариант синтеза, опираясь на всю систему биологических знаний. Популяционную генетику он стремился приспособить к натуралистическому подходу, а не наоборот, как другие эволюционисты в его время.

Отношение к современной ему генетике у Шмальгаузена было и весьма уважительным, и достаточно осторожным, реалистическим. Как ученый он не мог игнорировать вклада генетики в изучение наследственности и стремился максимально использовать этот вклад в эволюционной биологии. В то же время он лучше других современных ему эволюционистов понимал, что наука в познании наследственности делает еще свои первые шаги, и попытки вывести теорию эволюции из генетики, подчинить ее результатам генетических экспериментов по меньшей мере опрометчивы.

Уже в ранних работах Шмальгаузен предлагает четко различать передачу наследственных признаков и их формирование. Генетика при всех ее достижениях реально продвинулась только в изучении передачи. «Эти блестящие достижения, которыми смело может гордиться не только естествознание, но и вообще мировая наука XX столетия, – констатирует Шмальгаузен, – принадлежат, собственно говоря, одной только части учения о наследственности – вопросу, как передаются родительские признаки потомкам и каков механизм этой передачи. Другая, не менее важная часть учения о наследственности касается вопроса о реализации наследственного капитала – как наследственные факторы, или гены, могут обусловить организацию взрослой особи, или, иными словами, как возникают те «признаки», которыми оперируют селекционеры. Сделано здесь еще слишком мало, быть может потому, что исследование наталкивается на значительные трудности» (Шмальгаузен И.И. Рост и дифференцировка – избр. тр. в 2-х томах, т.1 – Киев: Наук. думка, 1984 – 176 с., с.9).

В самом начале своей научной деятельности Шмальгаузен обогатил эволюционную биологию попыткой создания общей теории роста. Он рассматривал величину тела организмов определенного вида как адаптивный признак, полезный в борьбе за существование и соответственно поддерживаемый отбором. Преимущества малой величины связаны с возможностью оставаться незаметными для хищников, укрываться от них в недоступных для них местах и т. д.

Крупные размеры тела и большая сила животных других видов также открывают перед ними ряд селективных преимуществ. Однако эти преимущества содержат и ряд недостатков. Для крупных животных требуется больше пищевых ресурсов. С появлением человека именно наиболее крупные животные, ранее вполне защищенные своей величиной и силой, подверглись истреблению.

Окончательную величину взрослых организмов в значительной мере определяет и наличие пищевых ресурсов. Воспитание молоди на скудной пище приводит к появлению карликовых форм. Темпы роста и размеры тела зависят также от работы органов внутренней секреции, вырабатываемых ими гормонов (Там же, с. 150).

К основным факторам роста, определяющим окончательные размеры тела, Шмальгаузен относит величину закладки, интенсивность роста и скорость дифференцировки клеточного материала. Уже при рассмотрении этих факторов в этой ранней работе Шмальгаузена проявляется тенденция к сопротивлению господствовавшему в науке того времени плоскому геноцентризму.

Факторы роста, признает Шмальгаузен, в значительной мере обусловлены наследственными факторами. «Это не значит, – уточняет он, – что мы предполагаем идентичность этих факторов роста наследственным факторам, или генам… факты показывают, что основные факторы, определяющие окончательные размеры, могут изменяться до известной степени независимо друг от друга, и это заставляет думать, что существуют более или менее независимые факторы, которые прямо или косвенно определяют изменение этих основных элементов процесса» (Там же).