Числа и знаки. Трилогия - Юрий Бурносов

Упырь засмеялся, и страшен был этот смех.

– По крайней мере, я остался человеком, чего не скажешь о тебе… Шарден Клааке!

– Вот как?! Ты узнал меня?! И ты думаешь, я поверю, будто ты сам постиг это? Нет, виновата дрянная девка, до которой я пока никак не могу добраться.

– Не будем говорить о ней сейчас, раз уж ты позвал сюда именно меня. Я ведь верно истолковал твои знаки, Шарден?

– Можешь звать меня и так, если тебе угодно, хотя имена для меня сейчас - ничто. Да, я звал тебя, Хаиме Бофранк, и вот зачем. Помнишь ли ты, как этот дряхлый мешок с кишками испытывал мои силы на острове?

– Насколько я помню, ему кое-что удалось, - сказал Бофранк, опуская факел так, чтобы свободной рукою можно было достаточно незаметно нащупать пистолет. Чтобы правильно вложить его в специальные пазы на искусно сделанной перчатке, без которой увечная кисть не могла держать оружия, требовалась изрядная сноровка, но на то и употреблял субкомиссар частые тренировки.

– Не скрою, он был сильнее, нежели я ожидал, но мои раны принесли совсем не то, чего он желал! Я страдал, я скрывался в пещерах, я лечил эти раны и постиг слишком многое, чтобы сожалеть о них. Я беседовал с теми, чье существование для всех вас невозможно, я видел такое, от одного взгляда на что ты потерял бы остатки рассудка!

– Может быть, это пригодится для твоей книги? - спросил Бофранк насколько мог спокойно. Тьма вокруг, казалось, все более сгущалась, становясь почти осязаемой. Факел шипел и потрескивал; субкомиссар вдруг с ужасом подумал, что случится, если факел погаснет.

– Никакая книга не объемлет того, что мне ведомо. Но хватит болтать! Ты нужен мне, не скрою, и даже прошу простить мне несдержанность, что проявил я в самом начале нашей беседы. Я знаю, что тебя прислал Баффельт, который ищет схватить и уничтожить меня. Через твое посредство я хочу предложить Баффельту мир. Такой мир, который устроит меня и его - временно, конечно же, временно, но для каждого из нас отпущенный срок будет значить разное. Пусть он живет, пусть набивает свой жирный живот, пусть командует своими жалкими миссерихордами, которые служат невесть кому в своих деяниях… Я выжду.

– Почему же ты сам не скажешь Баффельту, что хочешь?

– Я не могу пробраться туда, - признался упырь. - Их много, они сильны, а я не хочу до поры рисковать. Как видишь, я откровенен с тобой; я могу даже пообещать тебе не трогать тебя и твоих друзей - всех, кого сочтешь нужным. Скажи ему, объясни ему, испугай его. И скажи своей девке, объясни ей, испугай ее. Пока я не обращаю на нее внимания, но…

– Но ты продолжишь убивать?

– А кого здесь жалеть? Ты, сын декана, субкомиссар Секуративной Палаты, дворянин, печешься о жалких, отбросах, которые плодятся, как и живут, подобно свиньям?

– Я просмотрел отчеты - ты убил уже девятерых детей.

– Дети стали бы взрослыми, - пожал плечами упырь, - а для меня нет никакой разницы, на какой стадии они послужат мне.

– Третья Книга, так ведь? - спросил Бофранк. - «А дары будут голова, да рука, да сердце, да кишка, да что еще изнутри. И тлен будет, и сушь будет, и мрак ляжет».

– Ты знаешь? Ах да, это тоже сказала тебе она. Тогда тебе легче будет осознать, что я могу сделать и что я сделаю - с тобой или без тебя, с Баффельтом или без оного. Дело лишь в сроках, мой друг. В сроках. И для тебя они означают жизнь, а для меня - лишь досадное промедление, которое я, однако ж, могу стерпеть.

– Могу ли я знать, лжешь ли ты, правдив ли?

– Ты не веришь мне? Что ж, и тут ты прав. Пойми же: мне нет нужды в твоей смерти, в смерти Баффельта и даже в смерти этой девки, что полагает себя сведущей во всем. Я подожду еще десять, двадцать, тридцать лет.

– Но если ты так всесилен, что тебе в моей помощи? Баффельту ты мог бы написать и письмо, в аудиенции нет нужды.

– Да, это так. Но я не могу сложить все части головоломки, которая передо мною. Мне нужно средоточие, мне нужен покой, а мне непрерывно мешают. Скажи Баффельту, скажи своей девке. Испугай их.

– Доказательства. Мне нужны доказательства, - молвил Бофранк, и как раз в этот момент факел зашипел особенно сильно, пламя покачнулось и почти угасло, но вдруг встрепенулось и заиграло с прежней силой.

– Какие?

– Сними хотя бы капюшон.

– Всего лишь?

Упырь небрежно сбросил капюшон за спину, и Бофранк увидел лицо прежнего Клааке - заострившееся, бледное, но почти ничуть не изменившееся. Действительно, несчастный Волтц Вейтль выглядел куда ужасней. Но когда субкомиссар присмотрелся, он увидел и странные, словно бы квадратные, зрачки бывшего секретаря Броньолуса, и остроконечные зубы, и кончик носа, плотоядно подергивавшийся, словно бы у животного.

– Где же пылающие очи? - насмешливо вопросил упырь. - Не знаю уж, откуда повелись эти россказни, ибо не в моих правилах оставлять живыми тех, кто мог увидеть и уж тем паче описать меня.

– Очам твоим, хире Клааке, и вправду не хватает немного огня, - сказал Бофранк и, со всей возможной быстротой вскинув руку с зажатым в ней пистолетом, выстрелил прямо в глаз упыря.

Со страшным воплем отшатнулось гадкое существо, обрушивая за собою забор, и это все, что успел увидеть субкомиссар Бофранк, ибо факел в сей момент зашипел особенно громко, после чего угас.

И верно говорят: своя своих не познаша. Ибо где еще есть столько секретов, кроме как рядом с нами, что рукою подать?

А не ведают, сирые, оттого ищут в маете и сомнениях…

Эдмон из Де Фона. Письмо о житнице

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой мы оставляем пока Хаиме Бофранка и многое узнаем о мытарствах юного харе Фолькона и об Альгиусе, прозываемом такоже Собачьим Мастером

Задание, каковое дал юному Мальтусу Фолькону субкомиссар Бофранк, оказалось не из простых. Уже добравшись до Четырех Башен и отпустив возницу, юноша понял, что Бофранк отнюдь не сказал ему, где искать обиталище Альгиуса. Ничего не оставалось, как справиться у прохожего доброго человека, однако таковых отчего-то не попадалось. Несколько оборванцев, жующих табак, тут же принялись отпускать шуточки по поводу платья Фолькона, делая это, правда, в достаточном удалении, так как шпагу свою юноша держал на виду. Наконец доверие его вызвал некий приличного вида старичок, несущий корзину с овощами; к сожалению, на вопрос Фолькона он не только не ответил, но и излил на голову юноши грязнейшие проклятия и богохульства, из чего тот сделал вывод, что старец либо пьян, либо безумен, либо и то и другое вместе.

Ярко нарумяненные девицы с неприлично открытой грудью и в мятых платьях делали ему призывные жесты, какой-то плешивый гугнивец увязался следом с явным желанием обрезать кошелек. Дабы как-то укрыться от все множащихся неблагожелательных взоров, Фолькон юркнул в небольшую харчевню, не успевши даже прочесть ее вывеску, и только внутри понял, как жестоко ошибся.

– Не рано ли столь юному хире посещать непристойные заведения, где с ним может случиться - ах, даже подумать страшно, что может случиться с ним!

Это сказал исполинского телосложения мужчина, нацеживающий пиво из огромной бочки, - вероятно, хозяин харчевни. Еще с десяток не менее подозрительных лиц со смесью любопытства и неприязни взирали на юношу из темных углов, где они играли в карты, кости, камешки, а также пили вино вперемешку с пивом и дешевыми закусками.

– Прошу, не беспокойтесь обо мне, почтенный хире, - сказал Фолькон, осознавая, что самым неудачным образом запутался в плаще и вряд ли в случае нужды сможет быстро вынуть шпагу. Пистолет, что прицеплен к поясу, был также вне пределов досягаемости. Оставалось уповать на бойкий язык и скорое отступление. - Я всего лишь хотел спросить, не знает ли кто-либо из присутствующих хире Альгиуса, прозываемого также Собачьим Мастером и известного толкованием сновидений и иными мудрыми познаниями.

– Уж не должны ли вы ему денег? - спросил бродяга, кромсавший коротким кинжалом полусырой кусок мяса. - Ежели так, я, пожалуй, передам ему их вместе с вашим кошельком!

Остальные захохотали, а юноша пробормотал:

– Увольте, я не хотел бы вас утруждать, тем более хире Альгиус надобен мне совершенно по иному делу - делу чрезвычайной важности.

– Стало быть, хире из Секуративной Палаты? Иначе зачем бы ему добрый Альгиус?

– Верно! Верно! - закричали другие. - Он похож на соглядатая! Давайте посмотрим, чего он стоит, да и утопим его в отхожем месте!

Спиною юноша прижался к двери так, что полосы железа, коим она была окована, впились ему в кожу через платье. Неверною рукою он нашарил-таки пистолет и, уставив его перед собою, воскликнул:

– В того, кто сделает хоть один шаг, я буду стрелять!

– Коли мы бросимся все вместе, ему придется худо, - рассудил давешний бродяга, оставляя свое мясо. Его собутыльник с покрытым страшными язвами лицом возразил: