Понты и волшебство - Сергей Мусаниф

Конница ударяет по нам. Копейщики выстояли, атака врага смешалась, слышны крики умирающих и дикое ржание лошадей. Атака почти захлебывается, но примерно треть кавалерии пробивается через лес ощетинившихся копий и врезается в построения пехоты. Кипит бой.

– Выбирайте цели сами! – кричит дядя, и лучники начинают беспорядочную стрельбу.

Их единственная защита от противника – линия пехоты. Длинными ножами, которые и мечами-то назвать нельзя, много не навоюешь. Лучникам не выстоять в рукопашной. Копейщики отступают. Потери среди них ужасающие, но это в порядке вещей. Копейщиков набирают из крестьян по воинской повинности. Их даже не обучают, просто выдают копье и объясняют ситуацию. Либо ты стоишь и держишь строй, и тогда у тебя есть какие-то шансы выжить, небольшие, но есть, либо ты этого не делаешь, и тогда ты – покойник. Копейщики – дешевый, расходуемый и легко восполнимый материал.

Другое дело – пехота. Пехота – это матерые профи, волки войны. Они рубятся не на жизнь, а на смерть, они мастера своего дела, они пережили уже не одно такое сражение и стремятся жить вечно. Они не отступят без приказа. Они будут биться до последнего. Они – солдаты.

Конников стаскивают с лошадей, бьют булавами, лошадям пропарывают не защищенное доспехом брюхо. Со всех сторон доносятся крики боли и стоны умираюших, предсмертные хрипы лошадей.

Вражеская пехота достигает наших рядов, накатывает как волна. Ряды смешиваются, повсюду кипит рукопашная. Лучники прекращают огонь, теперь слишком просто попасть в своих. Дядя командует, и они отступают. Лук – оружие дальнего боя.

На горизонте видна вторая волна пехоты. Нет, не на горизонте, гораздо ближе, просто темнеет, и определять расстояние гораздо труднее.

– Пора, – говорит дядя и взмахивает рукой.

Я слышу за спиной звуки вытаскиваемых из ножен клинков.

– Мак-Гроген! – сотрясает воздух наш боевой клич.

Я пришпориваю свою лошадь, и мы сваливаемся с холма в самую гущу событий.

Дядя рядом, он рубится справа. Слева никого из наших нет, там рукопашная. Мне трудно разобраться, где свои, где чужие, я рублю тех, кто пытается достать меня. Человек падает с залитым кровью лицом.

Лошадь подо мной хрипит и начинает заваливаться набок. Я вытаскиваю ноги из стремян, подпрыгиваю и приземляюсь на чей-то труп. Ноги скользят, с трудом я умудряюсь сохранить равновесие. Пехотинец в кожаных доспехах пытается проткнуть меня мечом, я парирую удар, и волна схватки уносит его дальше. Следующего противника я ударяю мечом в живот. Он кричит, падает мне под ноги, я парирую удар другого пехотинца, ухожу, отвечаю. Вокруг запах крови и смерти, звон стали, крики, хрипы, проклятия… Дядя все еще на коне. Во главе своего отряда он прорубает дорогу ко мне, его клин рассекает массы человеческой плоти, как нож разрезает подтаявшее на тарелке масло.

– Бей-убивай! – кричу я и бью. И убиваю.

Высокий человек в доспехах конника наносит мне удар мечом. Он медленный, я легко уворачиваюсь, бью в ответ, пытаясь попасть в сочленение доспехов в районе плеча, там, где крепятся наручные латы. Не попадаю. Он бьет снова, я принимаю удар на свой клинок, возвращаю…

…И оказываюсь в другом месте. Ночь, темный коридор старинного замка, едва освещенный угасающими факелами. Человек в доспехах наступает на меня, он хорош, он быстр, он знает свои сильные и слабые стороны. Но и я уже не тот мальчик, который попал в первую в своей жизни схватку. Мы фехтуем.

Он зол, это его слабость. Он хочет убить меня. Я тоже хочу его убить, но хладнокровно. Он пышет яростью, он хочет причинить мне боль, размазать меня, растоптать, уничтожить… Он торопится. Я не тороплюсь. Никого нет, никто не придет, не вмешается в наш танец смерти. Мы закончим, когда посчитаем нужным, когда один из нас будет мертв.

Его меч длиннее, но я быстр и ловок. Он наносит один удар, я наношу два. Его броня защищает его… пока.

Я ухожу вбок и бью по шлему. Шлем красивый, украшенный настоящими крыльями беркута, но в бою он лишний. Одно крыло отваливается от моего удара, и шлем чуть проворачивается на голове, еще больше ограничивая и без того узкое поле зрения. Теперь справа я для него почти невидим.

Он рычит от ярости, пытается поправить шлем. Это ошибка, я выбиваю меч из его руки, следующим ударом бью в шею, туда, где шлем соединяется с панцирем. Меч отскакивает от брони, я наношу следующий удар, и он проходит. Булькающий звук из-под шлема. Противник качается.

Я подхожу к нему сзади, снимаю с головы шлем. Лицо залито кровью.

– Будь ты проклят, Мак-Гроген, – сипит он из последних сил.

– Непременно, – говорю я и сношу голову с его плеч.

…Голова падает и катится вниз по ступенькам, даже подпрыгивает, как мячик. Мертвые желтые глаза смотрят на меня. Эти глаза были мертвы еще до того, как я отделил голову от тела. Зомби.

Я стою на террасе перед казармами. Я и еще трое людей из моего гарнизона. Зомби лезут со всех сторон. Они неуклюжие, разлагающиеся на ходу, страшные. Мы рубим их, а они идут, мы рубим их по ногам, они падают и все равно ползут к нам, тянут к нам свои мертвые руки с ржавыми мечами. Черный Огонь Тагры горит в их глазах.

– Надо отступать, капитан, – слышу я голос своего сержанта. – Тварей слишком много.

– Да, сержант, – говорю я. – Отступать надо. Но куда?

– В горы!

Они со всех сторон, мы рубимся спина к спине. Павшие зомби хватают нас за ноги, сковывают движения, один даже пытается укусить меня. Мы держимся. Рубим.

Сержант хрипит, кривой меч зомби попал ему в бок. Не жилец, констатирую я. В госпитале, при враче-чаровнике у него были бы шансы выжить, но госпиталь уже захвачен, а в горах раненый будет лишь помехой. Сержант это тоже понимает.

– Уходите, – говорит он. – Я их задержу.

Черта с два он их задержит, но мы отступаем в казарму и баррикадируем дверь. Тела сержанта уже не видно, оно разорвано на части, зомби привыкли пожирать плоть своих врагов. Черный ход, из казармы есть черный ход, под землей он ведет прочь из города, знают о нем только старшие офицеры. Я знаю.

Двое держат дверь. Окон в казарме нет, и это большой плюс. Я переворачиваю кровать, третью справа в первом ряду, отрываю от пола доски.

– Сюда! – командую я и слежу, как остатки моего отряда – да что там, незачем лгать самому себе – остатки всего кантардийского гарнизона соскальзывают в темноту.

Я ухожу последним. Дверь падает под ударами топоров орков…

… – Орки! – кричит Дэринг, сын Балина из Твердыни Каменной Доблести.

Орки врываются в шахту, но мы готовы их встретить. Света мало, видно лишь мелькание теней, зато в воздуха ощущается зловонное дыхание непрошеных гостей. Они не знают, что мы их ждем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});