Эммануэль. Антидева - Эммануэль Арсан

– So fantastic![47]

Эммануэль вздохнула. Все трое посмотрели на нее. Обнаженной Би выглядела столь же уверенной, сколько и в своем парчовом костюме тем вечером в середине августа, когда они с Эммануэль пили чай у матери Мари-Анн. Би воскликнула:

– Как я рада тебя видеть! – она села на кровати, опершись рукой на плечо одного из близнецов.

Ее лицо, как всегда, сияло, ее интонация, как всегда, казалась радостной. От нежного взгляда серых глаз Эммануэль захотелось плакать.

– Вы знакомы, – заключил один из мужчин по-французски с невероятным акцентом. – Займитесь любовью.

Эммануэль приблизилась к кровати, встала на колени, подняла глаза на одного из мужчин. Однако он не добавил к сказанному ни слова и даже не шелохнулся. Эммануэль повернулась к молодой американке, размышляя о том, кто сделает первый шаг. Это была Би. Она обвила руками шею бывшей любовницы, притянула ее к себе, ногами обхватила ее талию, прижала свою грудь к ее груди.

– Помнишь? – произнесла она. – Это ты меня научила.

Коленом она погладила лобок Эммануэль.

– С тех пор я многое узнала.

За коленом последовала рука – рука эксперта! Эммануэль про себя порадовалась: какой прогресс! И губы Би на ее груди. Затем на ее губах. На ее губах!

Она лежала неподвижно, ничего не чувствуя. «Какой ужас, – подумала Эммануэль. – Я стала фригидной». Она сделала над собой усилие, отвечая на ласки пальцев и губ любовницы. И вдруг вспомнила день из детства, когда ей оперировали миндалины без общего наркоза. Местная анестезия защищала ее от боли, но тактильная чувствительность сохранялась: она следила, не упуская ни одной детали, за тем, как орудовали инструменты в ее горле, и она знала – вот ее ущипнули, а теперь разрезали. Она пыталась убедить себя в том, что ей больно, но нет, ее сделали неспособной физически что-либо испытывать, она стала холодной, апатичной, равнодушной к тем манипуляциям, которые над ней производили. Она словно оказалась выброшена из мира живых – тех, которые страдают и радуются, кричат от горя и от счастья. В стерильном пространстве медицины можно резать по живому и тут же останавливать кровь, ни малейшее прикосновение не вызывает отклика организма. Страшная тошнота подступила к горлу малышки Эммануэль, операцию пришлось прервать, чтобы успокоить и наконец усыпить девочку. Ту же тошноту почувствовала теперь уже взрослая Эммануэль – она, подобно маленькой девочке, не выносила местного наркоза. Девушка резко перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку.

«Что со мной? – волновалась Эммануэль, кусая подушку. – Что со мной такое?» Она пыталась представить себе лицо Би, вспомнить, как любила и ждала ее… Она повторяла про себя: «О, моя плодородная почва! О, мой прекрасный ангел, моя красавица, моя возлюбленная! Ты моя бухта надежды, мой свет! Моя прелесть, моя земля, моя бухта, мои крылья…» Слова вихрем проносились в пустой голове; Эммануэль не узнавала их смысла, не понимала их больше. Би! Разве не обещала она любить ее вечно, постоянно, ежечасно, оставаться верной, как времена года? Даже в забытьи, даже в разлуке…

Эммануэль села на кровати, горестно и яростно отстранив от себя руку Би. Вскочила, не глядя на возлюбленную, побежала к занавесу, с отвращением отодвинула его, взяла с пуфика свое платье и, не оборачиваясь, выскочила из комнаты. Какое-то время она шла по коридору, глядя себе под ноги. Ее остановил мужчина, что-то спросил, она не поняла. Услышала, как ответила:

– Простите, не сегодня.

Держа платье, она летела из коридора в коридор, пока наконец не оказалась у двери, которая открывала доступ к сложной системе подземных галерей. Словно под гипнозом, Эммануэль выехала из стеклянного дома и помчалась по улицам – в разноцветных кричащих городских огнях – несколько раз чуть не спровоцировала автокатастрофу, но вернулась домой к ужину.

Жан ее ждал. Они сели за стол.

– Давай сегодня ляжем спать пораньше. И будем долго заниматься любовью. Хочу понять, люблю ли я тебя по-прежнему, – сказала Эммануэль.

– У тебя возникли сомнения по этому поводу? – ласково рассмеялся Жан.

– Не совсем. Но лучше удостовериться.

* * *

– Если бы я была мужем, – обращается Эммануэль к Анне Марии, – то я бы хотела, чтобы моя жена занималась любовью как можно больше – с разными мужчинами и, конечно, с женщинами. Я бы не переставала искать для нее новых любовников и любовниц. И круг моих собственных связей я бы увеличивала лишь для того, чтобы у моей супруги было больше шансов заняться любовью с новыми людьми. Мой дом стал бы самым гостеприимным в городе, но войти туда позволялось бы лишь тем, кто был бы готов соблазнить мою супругу. Каждый раз при встрече с новым человеком я бы думала: «Захочет ли он ублажить тело моей любимой? Если нет – у меня нет времени на общение с ним». Тот, кто отказался бы спать с моей женой, не смог бы считаться моим другом. Потому что, узнав мою жену, невозможно бы было ее не захотеть. Неужели я в качестве супруга могла бы простить кому-то равнодушное отношение к моей возлюбленной? Я бы старался блюсти интересы моей жены.

– Проще говоря, хороший муж должен быть сутенером?

– Если сутенер – это мужчина, который так любит женщину, что желает, чтобы она всегда была полностью удовлетворена, – то да. Хороший муж хочет, чтобы мужчины и женщины всего мира протягивали руки к его возлюбленной, касались ее и доставляли ей наслаждение.

– Это смешно. Нельзя заниматься любовью со всеми.

– Знаю, что со всеми нельзя. И это прискорбно. Но, по крайней мере, можно заниматься любовью со многими! Поэтому я хочу, чтобы мой муж не просто дарил меня своим друзьям, но рекламировал меня, выставлял меня напоказ, торговал мною, продавал меня с молотка. Продать меня – не значит потерять, но напротив, обрести. Я люблю его и горжусь тем, что я для него – богатство.

– Значит, общество должно состоять из сутенеров и проституток, а единственным законодательным органом пристало быть половому органу.

– В нашем обществе проституция порицается. Удивительно ли, что сутенеры считаются мерзавцами, а проститутки – шлюхами?

– Теперь вы представите мне проект республики, где все будет подчинено вашим принципам?

– Нет, после разговора с вами я уже не хочу иметь дело со светской властью.

– Вы можете обратиться к власти божественной…

– Именно.

– То есть?

– Я создам новые законы.

– Неплохо! Не терпится их получить!

– Вспомните, что случилось с Моисеем.

– Ваш Бог не столь ревнив!

– Вы и вправду хотите узреть землю обетованную?

– Перестаньте! Я составлю мнение по ходу дела: изложите свои десять заповедей.