Всегда вчерашнее завтра - Чингиз Абдуллаев

Постарайтесь уйти отсюда как можно быстрее, иначе вас арестуют и не отпустят даже через десять лет. И это в лучшем случае.

— Не волнуйтесь, — усмехнулся Савельев, — я умею уходить. А трупы я перенесу в бывший номер Семенова.

Дронго собрал свои вещи, взял чемодан, сумку, вынул магнитный дешифратор, подал Савельеву.

— Оставьте его себе. Только уберите трупы, а то меня больше никогда не пустят в Монако. — На полу стонал Хургинас. — Прощайте, — сказал Дронго уже от двери.

Савельев задумчиво вертел в руках оружие. Хургинас, поняв, что его не пощадят, перестал стонать, он с ненавистью глядел на мужчин.

— Вы не спросили про документы, — с удивлением сказал Савельев.

— Да, — ровным голосом ответил Дронго, — действительно, не спросил. И где же документы?

— Англичане прислали еще одного «специалиста». Мы сторговались за миллион с лишним. Если хотите, я выплачу вам комиссионные за эту гниду.

— Вы продали чемоданы с документами англичанам? — улыбнулся Дронго.

— Да, а почему вы улыбаетесь? Кстати, когда вы видели записную книжку Семенова? — вспомнил Савельев. — Разве вы входили к нему в номер?

Он вдруг посмотрел на столик, куда Дронго положил дешифратор.

— Не может быть, — дрогнувшим голосом сказал Савельев, — этого просто не может быть.

И он рассмеялся. Таким же беззвучным и страшным смехом, каким был недавно немой плач самого Дронго.

— До свидания, — сказал на прощание Дронго. — Не задерживайтесь здесь.

Надеюсь, деньги вы спрятали в надежное место.

Савельев кивнул.

— Кажется, и на этот раз вы меня обошли, — сказал он, не скрывая своего восхищения. — По-моему, мне нужно было проверить документы, прежде чем отдавать их англичанам.

«За два чемодана старых французских газет они заплатили больше миллиона долларов, — подумал Дронго. — И особенно их должно возмутить, что газеты французские».

Он вышел из номера, проходя по коридору, снова увидел табличку с надписью «Принц Луи де Полиньяк». И отправился дальше.

Глава последняя

В Париж Дронго прилетел поздно вечером. Шел дождь, и он не стал искать стоянку такси, чтобы добраться до города из аэропорта Орли, куда прибывали самолеты из Ниццы. Они прибывали и в другой аэропорт, но то были в основном самолеты компании «Эйр-Франс», которые редко летали по вечерам. Он прилетел в Париж аэробусом авиакомпании «Эйр-Интер», чтобы успеть к отходу своего поезда во Франкфурт. Прямо у выхода из здания аэропорта стояли полупустые автобусы, отходившие к вокзалу «Монпарнас». Сдав чемоданы в багажник одного из автобусов, он занял место и уже через полчаса въехал в город. Сильно болело сердце.

Напуганные прозвучавшими два года назад взрывами, французы закрыли камеры хранения на всех железнодорожных вокзалах, оставив только автоматические камеры на вокзалах «Аустерлиц» и «Монпарнас». Да и те находились под пристальным наблюдением дежуривших там круглосуточно полицейских. С автоматическими камерами хранения связываться было опасно.

Получив у водителя чемоданы, он погрузил их в такси и повез на берег Сены, где в течение двух часов методично уничтожал лежавшие в них бумаги. Напоследок он выбросил чемоданы в реку. Остановив такси, он снова вернулся на вокзал, чувствуя на душе неприятную тяжесть.

Оставив свой чемоданчик в камере хранения, он вышел в город. Пройдя по бульвару Монпарнас, попал на бульвар Гарибальди, откуда прошел дальше, к бульвару Гренель, где вагоны метро проносились не под землей, как на всех остальных линиях. Для этой линии была построена дорога на опорах, и теперь вагоны грохотали у него над головой. Справа от него сначала промелькнул Дом инвалидов, дальше в ночной темноте вырисовывалась Эйфелева башня. А он все шагал и шагал, несмотря на усиливающийся дождь, словно решил обойти весь город перед отъездом во Франкфурт, откуда самолет перенесет его в родной город.

Поужинав в ливанском ресторанчике, он снова вернулся на «Монпарнас», получил свой чемоданчик и поехал на Восточный вокзал, откуда отходили поезда во Франкфурт. Сердце болело еще сильнее, но он уже не обращал на это внимания. На вокзале царила привычная суматоха, все почему-то торопились, нервничали, суетились.

В вагоне первого класса оказались непривычно узкие купе. И хотя Дронго взял целое купе, тем не менее развернуться в нем полному человеку было сложно.

На нижней полке уже была приготовлена постель. Он привычно опустил шторку, начал снимать галстук. Сердце вдруг кольнуло особенно сильно. Он сел на постель, тяжело переводя дух. В этот момент состав тронулся.

Дальше начался кошмар. С каждой минутой ему становилось все хуже. Когда в дверь купе постучал проводник, он едва смог открыть ему. Проводник проверял билеты и забирал паспорта пассажиров, словно между Францией и Германией все еще существовали визовые различия и обе страны не входили в единую Шенгенскую зону.

Часа через полтора Дронго почувствовал себя так плохо, что решил позвать проводника. Но того не оказалось на месте. Немецкий проводник вагона первого класса, словно в насмешку над больным Дронго, беспробудно пил в соседнем вагоне, подтверждая мысль о единении наклонностей проводников всего мира.

Дронго пришлось самому добираться туда, уже с трудом сдерживая боль, охватившую всю левую часть тела. Пьяный проводник долго соображал, чего от него хочет беспокойный пассажир, и наконец понял, что ему нужен врач.

Проводники-собутыльники вспомнили, что в соседнем вагоне первого класса едет узбекский врач, знающий к тому же русский язык. И уже через минуту в купе Дронго появился невысокий худощавый подтянутый человек лет пятидесяти.

— Вы говорите по-русски? — спросил он. — Чем я могу вам помочь?

— У меня сильно болит сердце, — признался Дронго, — хотя «болит» — слишком слабо сказано. Я просто чувствую, что умираю. Можно почувствовать смерть, доктор? Как вам кажется?

— Не разговаривайте, — подавая пузырек с лекарством, строго сказал врач, — лучше примите лекарство. Это нитронг. И дайте вашу руку.

— Как вас зовут? — спросил Дронго, принимая таблетку.

— Тахмаз. Не нужно разговаривать.

Через десять минут состав был остановлен, примчалась машина «Скорой помощи». Когда его выгружали из поезда, он сопротивлялся, что-то говорил, возражал. Но его просто посадили в кресло, закутали одеялом и застегнули на нем ремни. Потом его долго везли по платформе и переносили через железнодорожные пути, игнорируя попытки подняться. Полицейские, получившие от проводника дипломатический паспорт пассажира, провожали его до больницы. Для маленького городка Бар-де-Люк это стало целым событием.

Врачи сразу определили начальную стадию инфаркта. Его спасали, подключив капельницу, делая уколы и выполняя еще какие-то процедуры. А он лежал на постели и, глядя в потолок, вспоминал события последних дней. И больное сердце словно существовало само по себе, не обращая внимания на своего хозяина и на суетившихся вокруг врачей. В какой-то из моментов привезли аппарат, и он вдруг с удивлением увидел на экране свое сердце, его частые сокращения и сбивающийся ритм, на что раньше не обращал внимания.

Потом ему снова делали уколы, снова давали какие-то порошки. И он заснул, уже не надеясь на скорый выход из больницы. Работники больницы сообщили о нем в местную мэрию, оттуда, в свою очередь, передали сообщение в посольство. В его паспорте лежала визитка с указанием парижского телефона Марианны Олтмен, и один из сотрудников полиции позвонил по указанному телефону.

Он пришел в себя к часу дня. Проснувшись, с удивлением заметил сидящую рядом молодую женщину. Ему даже показалось на мгновение, что это сон.

— Это ты? — сказал он, все еще сомневаясь. — Как ты узнала?

— Ты положил мою визитную карточку в свой паспорт, — сквозь слезы сказала женщина.

Он все понял.

— Я же тебе говорил, что я старый паяц, — пробормотал он, — к тому же у меня, оказывается, еще и больное сердце.

Она молча смотрела на него.

— Позовите врача, — потребовал Дронго, — я ухожу из больницы.

— Ты сошел с ума, — убежденно сказала она, — ты просто ненормальный. Тебя еле спасли, тебе нужно лежать здесь месяц.

— Я выйду сегодня, — упрямо сказал он, — и не нужно спорить.

Она замолчала, закусив губу. Появились сразу три врача, они долго не могли понять, чего хочет этот пациент, не знающий французского языка. Один из врачей говорил по-английски и с помощью Марианны стал переводить требования Дронго выпустить его из больницы как можно скорее. Врачи спорили, нервничали, доказывая, что отпустить его отсюда сейчас просто невозможно. Но Дронго твердо стоял на своем.

— Только под вашу личную ответственность, — наконец сказал врач, — это большой риск, и я вынужден вам об этом сказать.

Когда врачи вышли, Дронго посмотрел на тихо сидевшую рядом с ним женщину.