Страна Желанная - Илья Бражнин

Глебка неловко переступил с ноги на ногу. Он стоял на нижней ступеньке крыльца, а старик - на верхней. Приглаживая правой рукой бороду так, что она проходила между растопыренными пальцами, старик долго приглядывался к Глебке и совсем не торопился звать его в дом. Наоборот, когда старушка, пройдя вместе с девочкой в избу, оставила дверь в сенцы открытой, он притворил дверь и вдруг спросил:

- Лыжи-то и ружьецо где укрыл?

Глебка вздрогнул, с удивлением и испугом поглядев на парика. Неужели он подсмотрел, как Глебка прятал в баньке ружьё и лыжи?

С минуту старик молча наблюдал Глебкино замешательство, потом, оглянувшись мельком на дверь, сказал, понизив свой густой голос:

- Поклон, парень, тебе от Назара Андреича.

Глебка оторопел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Каждый день вспоминал он деда Назара. Много раз взывал к нему в горькой нужде, ища его поддержки. И каждый раз, как нужна была эта поддержка, старый объездчик оказывался словно бы рядом с ним, помогал разводить костёр, печь картошку, ставить шалаш, определять по звёздам время, угадывать непогоду и вёдро, высматривать звериный след, держать направление, сводить в одно все лесные приметы, чтобы не потеряться в лесу, не пасть духом, не сгинуть, не попасть в лапы врага, не бросить на половине завещанный батей путь.

В самые трудные минуты обращался Глебка к деду Назару. Теперь было трудней всего. Вокруг несметное количество врагов, фронт близок, путь неизвестен, на каждом шагу заставы и преграды. Нынче ему всего нужней была бы помощь старого наставника и друга. И дед Назар в самом деле настигает Глебку на самом важном и ответственном перегоне и протягивает руку помощи...

Плечистый, коренастый старик глядит на Глебку, и строгие глаза его кажутся теперь совсем не строгими, несмотря на нависшие над ними лохматые седые брови. Он усмехнулся, и эта усмешка словно раскалывает надвое седую бороду, облепившую его худое бурое лицо, прорезанное глубокими рубцами морщин.

- Поклон, значит, тебе от Назара Андреича, - повторяет он, отцепляя от крючка полушубка конец бороды и раскрывая перед Глебкой дверь в сенцы.

Глебка поднимается по скрипучим ступенькам и входит в дом. И теперь он знает, что это дом друга.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ТОСЬКА

Избенка была старая и худая. Глебка увидел это, едва вошёл в тесные сенцы, над которыми сквозь прореху в крыше виднелся клочок бесцветного неба. Вся изба состояла из кухни, часть которой была отгорожена жидкой дощатой переборкой с дверным проёмом, но без дверей. На переборке висел настенный шкафчик, в котором хранились кринки, солонка, единственный в хозяйстве нож и несколько деревянных ложек. Между окон стоял простой сосновый стол, перед ним скамейка. Никакой другой мебели в избе не было. Отёсанные бревенчатые стены были голы и кой-где трухлявы. В пазах лохматился мох. В простенке у дверей, под дощатыми полатями, вбито было несколько деревянных шпеньков для одежды или сбруи. Но сбруи никакой ни в сенцах, ни в избе не виделось. Хозяева, видимо, были безлошадные. Судя потому, что девочка послана была за молоком на сторону, и коровы не было. Впрочем, когда-то корова в хозяйстве была. Об этом свидетельствовала маленькая, в полпальца серебряная коровка, повешенная перед иконой в красном углу. Эти коровки, грубо отштампованные из тонкого листика серебра, продавались по двугривенному на лотках во время ярмарок или бродячими торговцами. Когда у крестьянина заболевала бурёнка, он покупал такую серебряную коровку и вешал её перед иконой, чтобы умилостивить бога, наславшего на корову болезнь. Над хозяевами этой избы бог, видимо, не смилостивился, и корова пала. Серебряная же коровка осталась, так как выбросить её было жалко. Теперь она пылилась в углу вместе с потемневшей от времени и мушиных следов иконой, вместе с заткнутыми за икону выцветшими бумажными розами и пучком вербы.

- Войдя в избу, Глебка оглянулся, не идёт ли хозяин следом. Но старик не показывался.

- Ты что, Якова Иваныча выглядываешь? Так он не скоро, надо быть, воротится. Вон он, на деревню пошёл, - сказала старушка.

Она кивнула на окно, за которым действительно виднелась удалявшаяся фигура старика, и прибавила:

- Ты проходи в избу, малый, да вон сядь на лавочку возле печи, погрейся. Небось, охолодал в дороге.

Глебка уселся на лавочку и прижался спиной к тёплой стенке печи.

Старушка, которую девочка звала бабкой Анфисой, захлопотала по хозяйству, загремела ухватами и печной заслонкой. Девочка, присев на краешек скамьи возле стола, следила, как бабка орудует у печки, и, все ещё всхлипывая, начала рассказывать о происшествии у кантина. Но бабка прервала её в самом начале рассказа:

- Ладно уж. Будет про мучительство-то. Дай сердцу передох. На вон, попробуй-ко лучше шанежки горяченькой. Теперь их долго ись не приведётся. Из последней мучки ради сретенья испекла.

Бабка Анфиса ловко выхватила из печи горячий противень. Тёмные ржаные шанежки чинно сидели на нём двумя рядами - круглые, с картофельной накладкой, крытой поверху тонкой плёнкой сметаны. Одну такую шанежку бабка сунула девочке, вторую - Глебке. Девочка тотчас перестала всхлипывать и полезла с шанежкой на печь. Её босые ноги мелькнули перед самым Глебкиным носом и исчезли над его головой. Глебка повёл им вслед глазами, и шанежка, которую он держал на весу, выскользнула из его руки. Она чуть не шлёпнулась на пол. Он подхватил её, но порядочный кусок картофельной накладки упал на Глебкины колени. Смутясь, он снял его с колен и торопливо сунул в рот. Картошка оказалась очень горячей и обожгла язык. Глебка хотел было выплюнуть её, но постеснялся, и, повертев во рту, проглотил. Чтобы охладить после горячего горло, он попросил напиться. Бабка подала ковш воды. Глебка положил рядом с собой на лавку шанежку и принялся жадно пить. Бабка стояла напротив него и смотрела, как он пьёт. Глаза её, оплетённые густой сетью морщинок, смотрели жалостливо и сочувственно, точно и её томила жажда, и она вместе с Глебкой пьёт эту студёную воду.

Не отрываясь от ковшика, Глебка исподлобья глядел на старушку и думал, что сейчас она, как это водится у баб, начнёт длинно и скучно выспрашивать, кто он, откуда, куда и зачем идёт, кто его родичи и где те родичи живут, и что делают родичи тех родичей и где они живут?

Но бабка Анфиса никаких длинных и докучных расспросов не затевала, а молча взяла из Глебкиных рук пустой ковшик и, отходя, сказала:

- Разделся бы да разулся - ногам отдохнуть дал.

Он раздеваться не стал и с удивлением поглядел на отошедшую к печке бабку. Он не знал, что в этой избе, стоящей на деревенских задворках, часто появлялись гости, у которых не следовало ни о чём спрашивать. Не задавая никаких вопросов, бабка Анфиса усердно кормила их всем, что случалось в доме, и поздно ночью выходила на крыльцо послушать, как скрипит снег под ногами уходящего в дальнюю дорогу гостя. Случалось, что с гостем, если тот плохо знает местность, уходил и старый Яков Иванович, чтобы вывести задами за деревню, в лес.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});