Истории московских улиц - Владимир Муравьев

В 1809 году Наполеон через французского посла в России Коленкура высказал Александру I неудовольствие "неприязненным духом" "Русского вестника". В результате этой жалобы Глинка был уволен с государственной службы, цензор - профессор Московского университета А.Ф.Мерзляков, получил выговор, министр просвещения издал циркуляр об ужесточении цензуры "по материям политическим, которых не могут видеть сочинители и, увлекаясь одною мечтою своих воображений, пишут всякую всячину в терминах неприличных". Жесткая и пристрастная цензура своими придирками и запрещениями обессмысливала все публикуемые материалы, и журнал захирел.

Но тут к месту будет сказать, что три года спустя, в июле 1812 года, когда в Москву приехал Александр I, чтобы в ней объявить о серьезности положения и призвать к организации ополчения, произошла развязка этой истории. В один из этих дней Ростопчин - тогда уже московский генерал-губернатор - прислал за Глинкой адъютанта с приглашением немедленно прибыть к нему в дом на Большой Лубянке.

Об этом свидании с Ростопчиным Глинка рассказывает в своих "Записках": "Подбежав ко мне, граф сказал: "Забудем прошедшее, теперь дело идет о судьбе Отечества". (Глинка находился тогда в длительной ссоре с графом. В.М.) Взяв со стола бумагу и орден, граф продолжал: "Государь жалует вас кавалером четвертой степени Владимира за любовь вашу к Отечеству, доказанную сочинениями и деяниями вашими. Так изображено в рескрипте за собственноручною подписью государя императора. Вот рескрипт и орден". Адъютант бросился улаживать в петлице орден, а граф прибавил: "Поздравляю вас кавалером". С этим словом поцеловал он меня и продолжал: "Священным именем государя императора развязываю вам язык на все полезное для Отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы. Государь возлагает на вас особенные поручения, по которым будете совещаться со мною".

"Особенные поручения" заключались в ведении патриотической пропаганды среди народа. С.Н.Глинка принял на себя царское поручение, но внес свою поправку в царское понимание его методов: он исключил меркантильный, денежный элемент из самой природы патриотизма. "Действуя открытою грудью и громким словом, я не прикасался рукою к сотням тысячам, вверенным мне вместе с свободою развязанных уст... Деньги хороши как средство к оборотам потребностей быта общественного, но беда, где они заполонят общество человеческое; беда, где, говоря словами нашего девятнадцатого столетия, они делаются представителями всех наслаждений и приманкою страстей! При восстании душ действуйте на них силою нравственною, уравнивающею дух народный с величием необычайных обстоятельств".

Официальная правительственная политика в отношениях с Наполеоном подвергалась критике во всех слоях русского общества, в том числе и при дворе. О необходимости подготовки к обороне России от войск Наполеона говорили военные, государственные деятели, дворяне, профессора, студенты, литераторы, но это были отдельные, разрозненные люди, и каждый действовал на свой страх, делал то, что велела ему его совесть.

В 1807 году Ростопчин издал небольшую книжку "Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева". Для характеристики литературного таланта Ростопчина приведу два авторитетных отзыва. Первый - В.Г.Белинского: "К замечательнейшим повестям прошлого года принадлежит повесть графа Ростопчина "Ох, французы!" (напечатана в 1842 году, написана в 1806 - В.М.) ...она сама есть верное зеркало нравов старины и дышит умом и юмором того времени, которого знаменитейший автор был из самых примечательнейших представителей"; второй - А.И.Герцена о той же повести: "Много юмора, остроты и меткого взгляда". По содержанию, идеям, стилю и времени создания повесть и "Мысли вслух..." очень близки друг к другу, они трактуют о русской французомании, которой были подвержены образованные, вернее, полуобразованные люди в высшем и среднем слоях русского общества.

В "Мыслях вслух..." Ростопчин рассказывает о том, как отставной подполковник, ефремовский дворянин Сила Андреевич Богатырев, присев для отдохновения на Красном крыльце в московском Кремле, "положа локти на колена, поддерживая седую голову, стал думать вслух", и далее следует его речь:

"Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: "Сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, - только не будь на Руси".

Прости Господи! ужли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет? Ее же бранят все не на живот, а на смерть. Приедет француз с виселицы, все его наперехват, а он еще ломается, говорит: либо принц, либо богач, за верность и веру пострадал, а он, собака, холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп-расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели две да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоте-то плохо знает...

Спаси Господи! чему детей нынче учат! выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову. Тот умен и хорош, которого француз за своего брата примет. Как же им любить свою землю, когда они и русский язык плохо знают? Как им стоять за веру, за царя и за Отечество, когда они закону Божьему не учены и когда русских считают за медведей? Мозг у них в тупее (тупей - модная прическа. - В.М.), сердце в руках, а душа в языке; понять нельзя, что врут и что делают. Всему свое названье: Бог помочь - Bon jour (добрый день, фр.), отец - Monsieur (господин, фр.), старуха мать - Maman (маман, фр.), холоп - Mon ami (мой друг, фр.), Москва - Ridicule (нелепица, смех, фр.), Россия - Fi donc (фи! - междометие, выражающее презрение и отвращение, фр.). Сущие дети и духом и телом, так и состареются.

Господи помилуй! только и видишь, что молодежь, одетую, обутую по-французски; и словом, и делом, и помышлением французскую. Отечество их на Кузнецком мосту, а царство небесное - Париж".

Пятнадцать лет спустя, в 1823 году, Ростопчин так прокомментировал причину написания этой книги и ее смысл: "Небольшое сочинение, изданное мною в 1807 году, имело своим назначением предупредить жителей городов против французов, живших в России, которые стремились приучить умы к мысли пасть перед армиями Наполеона. Я не говорил о них доброго, но мы были в войне, а потому и позволительно русским не любить их в сию эпоху. Но война кончилась, русский, забыв злобу, возвращается к симпатиями, существующим всегда между двумя великодушными народами".

С годами истинные намерения Наполеона в отношении России становились очевиднее и яснее. В 1811 - начале 1812 года Александр I стал возвращать на службу противников политики умиротворения Наполеона и капитуляции перед ним. В марте 1812 года он предложил Ростопчину пост генерал-губернатора Москвы, или, как тогда эту должность чаще называли, московского главнокомандующего. Ростопчин вспоминает, что император при разговоре "особенно напирал на важность этого поста при настоящих обстоятельствах и на пользу, доставляемую моей службой".

Это назначение произошло по рекомендации великой княгини Екатерины Павловны, любимой сестры Александра I, имевшей на него большое влияние. Двор Екатерины Павловны был неофициальным центром антинаполеоновских настроений. Она также принимала участие в борьбе за отставку М.М.Сперанского, финансовые реформы которого привели к громадному дефициту бюджета и увеличению налогов, что накануне войны подрывало всю государственную систему; по ее просьбе Н.М.Карамзин написал адресованную императору свою знаменитую "Записку о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях".

В Москве назначение Ростопчина было встречено с одобрением и радостью. Выражая общее мнение, П.А.Вяземский писал о своевременности назначения Ростопчина на эту должность: "Он был именно человек, соответствующий обстоятельствам". В 1840-е годы, подводя итог деятельности Ростопчина, М.А.Дмитриев говорит о том же: "Граф Ростопчин, одним словом, был один из тех людей, которые в важных случаях истории народов являются, как будто выдвинутые Провидением. Он был тогда на своем месте".

"Город, по-видимому, был доволен моим назначением, - отмечает и сам Ростопчин в своих воспоминаниях, рассказывая, как он оправдал доверие москвичей. - Мне было 47 лет, я пользовался отличным здоровьем и выказал с самого начала большую деятельность, что было новостью, потому что все предшественники мои были старцы. Я сразу сделался популярным, благодаря доступности ко мне. Я сделал объявление, что каждый день, от 11 часов до полудня, принимаю всех и каждого и что те, кто имеет мне сообщить нечто важное, могут являться ко мне во всякий час.

В день моего водворения в новой должности я приказал отслужить молебен перед всеми иконами, которые считаются чудотворными и пользуются большим уважением у народа. Я выказывал большую учтивость к тем лицам, которым приходилось иметь дело со мною. Я снискал расположение старых сплетниц и ханжей, приказав убрать гробы, служившие вывесками магазинам, их поставлявшим. Также приказал я снять афишки и объявления, наклеенные на стенах церквей".