Князь Лавин - Ольга Погодина

– Атиша! Ну, не плачь моя девочка! Все ведь уже позади… Откуда я знаю? Да вот, знаю… Да, Заарин Боо святой человек, обязательно надо поклониться ему, спас нашу Яниру… Ну, не плачь же. На-ка, подержи Цаньяна, – малыш на удивление хорошо спит в этом кожаном мешке, а я все удивлялась, как ваши женщины могут целый день носить их…

Цаньян, проснувшись и увидев Атишу, издал радостный вопль и вцепился девушке в косы. Илуге отвел глаза, когда они начали над ним лепетать: ему и впрямь казалось, что женщины при виде маленьких детей на какое-то время слегка сходят с ума, и его мать не исключение.

Потом она вдруг выпрямилась, и Илуге мгновенно насторожился: уже научился улавливать ее тревогу, а тревога такой женщины обычно ничего хорошего не сулила. Потом и сам уловил в воздухе что-то странное. Так бывает, когда ловишь ноздрями запах, и не можешь понять, какой. Ицхаль повернула голову к юрте шаманов и застыла. Навстречу шел Заарин Боо.

Илуге выдохнул: конечно, жрица, – такая, как его мать, не могла не уловить присутствие Заарин Боо. Сейчас он ее успокоит…

Ветви над его головой зашумели. Илуге медленно поднял глаза и увидел, что, обрывая лепестки цветков и молодые листья, воздух над ними закручивается в воронку. Ему стало страшно, взгляд метнулся к матери.

Теперь она тоже медленно шла навстречу шаману, и спина ее была прямой, словно на дворцовой церемонии. Воинов, оказавшихся между ними, буквально вымело из образовывавшегося круга, как вымело следом сухие листья и мелкую пыль

– Ицхаль.

Эти слова не мог произнести человек. Воздух от них задрожал и потек, словно в жаркий день, воронка затянулась все туже, и Илуге отчетливо почувствовал сопротивление воздуха на том месте, где стоял. Белые лепестки носились вокруг них по кругу все быстрее, словно бы они попали в какую-то странную метель.

– Ринсэ?

В голосе матери вопрос, словно она не верит своим глазам. И откуда это странное имя – Заарин Боо никто так не зовет… Откуда она вообще знает его?

Долгое молчание, которое никому из присутствующих, только что беспечно и многоголосо оравших людей не пришло в голову прервать.

– Ты… изменилась, – наконец, сказал Заарин Боо, – То, что я вижу глазами Тарим Табиха, говорит мне о великом могуществе…

Илуге буквально почувствовал волной ударившую в его ярость матери.

– Почему ты не пришел за мной, Ринсэ?

Воронка над ними расширилась еще больше, в воздухе появилось слабое свечение.

– Я не мог.

– Я тоже не могла! Не могла вынести все это, когда меня запихнули обратно в каменный мешок, когда отняли сына! Нашего сына!

Она говорит о нем?

– Илуге, – слова Заарин Боо падали тяжело, словно первые крупные капли дождя, который вот-вот превратится в ливень – Я должен был догадаться – ты ведь рассказывала мне о Князе Лавин, который снизошел к тебе в ту весну. Я даже спросил его, когда впервые увидел – он назвал другое, не твое имя…

– Какая теперь разница? – горько бросила Ицхаль, – Где ты был? Почему ты не вернулся?

Смысл ее слов медленно доходил до сознания Илуге. Он почувствовал, что стоит, раскрыв рот, и не может вымолвить ни слова. Заарин Боо? Заарин Боо!

– Я сорвался в пропасть по дороге в Храм Снежного Грифа. По дороге к тебе, – ответил он и Илуге почувствовал, что тугое жерло воронки вдруг ослабло, окружавшая их все убыстрявшаяся карусель стихла, и поднятые в воздух лепестки начинают плавно опускаться, качаясь на струях воздуха. – Меня нашли пастухи. А когда я смог встать, то понял, что ослеп, – Заарин Боо коснулся своих невидящих, изъеденных язвами глаз., – Я нашел дорогу в Йоднапанасат. Полгода я ночевал на площади у храма, надеясь услышать что-то о тебе. Но жрицы школы Гарда умеют хранить тайны. И я… потерял надежду.

– О Ринсэ! – вздохнула Ицхаль. Илуге в первый раз ощутил в ее тоне что-то…человеческое, живое и теплое. Страдающее. Раньше она казалась ему сверкающей и неприступной, словно горы, в которых родилась. Илуге подумал, что был все это время несправедлив к ней. Он уважал ее, заботился о ней, защищал ее, Он ее спас. Но любил ли? Дал ли ей возможность любить себя? Все это было так сложно…

– Ицхаль, – шаман подошел ближе. Пальцы слепца осторожно коснулись лица женщины, очертили линию скул, коснулись полураскрытых губ… Потом он вдруг сделал решительный быстрый шаг, обнял ее лицо ладонями и поцеловал долгим, жадным поцелуем.

Его мать. На глазах у всего войска. Но…Заарин Боо?!

Когда они, наконец, повернулись к нему, все лепестки уже опустились наземь, кроме оставшихся на их головах. Ицхаль улыбалась сквозь слезы, и от этой ее улыбки в горле у Илуге немедленно застрял комок.

– Некоторые желания… я все-таки имею, – почти прошептала она, – Я столько лет желала, чтобы твой отец остался жив, чтобы я встретила его когда-нибудь…

Илуге молчал. А что он мог сказать, в самом деле?

– Так вот откуда ты знала язык степей, – это первое, что он смог произнести после нового долгого молчания.

Мать кивнула. Незрячие глаза Заарин Боо смотрели прямо в него, создавая жутковатое впечатление, что слепец видит, и даже больше, чем положено.

" Он тоже умеет читать мысли?"

– Я…рад, – хрипло сказал Илуге, – Если бы…если бы мне было дано выбирать отца, я бы выбрал тебя снова.

Вот. Он сказал это. Смог.

– Я тоже, мой мальчик, – слепец улыбнулся неожиданной светлой улыбкой, блеснувшей на лице, словно искра в темную ночь, – Я тоже.

Глава 11. Камушек на вершине

– Северные варвары захватили всю равнину Шамдо, – сказал Юэ. Он произнес это, стоя спиной к О-Лэи, которая в терпеливом молчании ожидала, когда он скажет, что служит причиной его плохого настроения.

В маленьком доме на окраине Йоднапанасат, – одноэтажном, с односкатной наклонной крышей и довольно-таки крутой вырубленной в скале лестницей, – было очень тихо. Юэ снял для нее этот домик почти сразу после того, как она поправилась после страшного перехода, унесшего жизни почти половины его отряда. О-Лэи и сама удивлялась тому, что осталась жива. Должно быть, Великая Девятка благоволит ей, раз она умудрилась пройти через такие удивительные испытания живой и не изуродованной, как некоторые воины Юэ, получившие страшные обморожения, от которых кожа на лице слезала клочьями, обнажая почерневшую, растрескавшуюся плоть. Если бы она тогда знала, что им предстоит, – кто знает, быть может, она бы не сделала этого отчаянного шага, не пришла к нему, и все повернулось бы иначе.

– Мне жаль, – мягко сказала она, теребя полы своего бледно- сиреневого одеяния. Надо сказать, и эти одежды тоже были подарком Юэ.

– Я не понимаю, как такое могло произойти! – Юэ в сердцах ударил кулаком о стену, и повернулся. Лицо его было искажено гневом и болью, – Взять Шамдо, с его крепостными стенами и двадцатитысячным войском, расквартированным в нем, не под силу и вдвое большей армии! И они приказали разрушить его, и умертвить всех жителей. Всех!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});