Вторая мировая война (Избранные страниц) - Уинстон Черчилль

x x x

Когда мы снова встретились на следующий день, Молотов принял новый план. В Думбартон-Оксе, сказал он, русские сделали все, что могли, для сохранения единства трех держав после войны и полагали, что планы, явившиеся результатом этой конференции, обеспечат сотрудничество между всеми странами - большими и малыми. Они удовлетворены теперь новой процедурой голосования и правилом единогласия трех великих держав. Оставалось урегулировать только один вопрос. Должны ли советские республики быть членами международной организации с правом голоса в Генеральной Ассамблее? Этот вопрос обсуждался в Думбартон-Оксе, но теперь он собирается предложить кое-что другое. Советская делегация была бы удовлетворена, если бы три или, по крайней мере, две из советских республик стали с самого начала членами организации, а именно: Украина, Белоруссия и Литва. Все они важны, все принесли большие жертвы в войне; они первыми подверглись вторжению и сильно пострадали. Доминионы Британского Содружества наций приближались к независимости постепенно и терпеливо. Это было примером для России, и поэтому они решили внести это более узкое предложение. "Мы полностью согласны, - закончил он, - с предложением президента о процедуре голосования и просим, чтобы три или по крайней мере две из наших республик были членами-учредителями международной организации". Для всех нас это было большим облегчением, и Рузвельт быстро поздравил Молотова. Следующая задача, сказал президент, состоит в том, чтобы пригласить все страны собраться. Когда это будет сделано и кого мы пригласим? В СССР значительные массы народа организованы в отдельные республики; в Британской империи большие независимые группы живут на большом расстоянии друг от друга; Соединенные Штаты представляют собой единое целое, с одним министром иностранных дел и без колоний. Но есть и другие страны, такие, как Бразилия, которые имеют меньшую территорию, чем Россия, но большую, чем Соединенные Штаты, и, с другой стороны, целый ряд очень маленьких государств. Можем ли мы согласиться на один голос для каждой страны или же более крупные страны должны иметь больше одного голоса в международной Ассамблее? Он предложил передать все эти вопросы на рассмотрение трех министров иностранных дел. Я тоже поблагодарил Сталина за его важный шаг - принятие предложенной президентом процедуры голосования - и сказал, что соглашение, которого мы достигли, успокоит и удовлетворит людей во всем мире. Предложение Молотова также следует считать большим достижением. Президент Рузвельт вполне прав, сказав, что с точки зрения голосования положение Соединенных Штатов отличается от положения Британской империи. Мы имеем четыре самоуправляющихся доминиона, игравших последние 25 лет видную роль в международной организации мира, которая распалась в 1939 году. Все четыре способствовали поддержанию мира и демократическому прогрессу. Когда в 1939 году Соединенное Королевство объявило Германии войну, все они взялись за оружие, хотя знали, насколько мы были слабы. Мы не имели возможности заставить их сделать это. Они это сделали сами, по собственному почину, в вопросе, относительно которого с ними можно было консультироваться лишь частично, и мы никогда не согласились бы ни на какую систему, лишающую их положения, которое они с полным основанием занимали в течение четверти столетия. Поэтому я не мог не выслушать предложения Советского правительства с чувством глубокого понимания. Я от всего сердца сочувствовал могучей России, истекавшей кровью от нанесенных ей ран, но сметавшей тиранов, стоявших на ее пути. Я признавал, что у страны, имеющей 180 миллионов населения, естественно, возникали вопросы в отношении конституционных порядков Британского Содружества наций, благодаря которым мы имели больше одного голоса в Ассамблее, и поэтому я был рад, что президент Рузвельт дал такой ответ, который отнюдь нельзя было считать отклонением просьбы Молотова. Однако я указал, что не могу превышать данных мне полномочий. Я хотел бы иметь время обсудить предложение Молотова с Иденом и, быть может, послать телеграмму членам кабинета. Я попросил извинить меня за то, что не могу дать окончательного ответа в этот же день. Затем мы договорились передать весь вопрос на рассмотрение наших министров иностранных дел.

x x x

Остальные детали были урегулированы очень быстро. Когда мы снова встретились днем 8 февраля, мы договорились принять в Организацию Объединенных Наций две советские республики и провести первую конференцию международной организации в среду 25 апреля. На конференцию будут приглашены только те государства, которые объявили войну нашему общему противнику к 1 марта или уже подписали декларацию Объединенных Наций.

x x x

В этот вечер мы все вместе обедали со Сталиным в Юсуповском дворце. Речи, произносившиеся за обедом, были записаны и могут быть приведены здесь. Между прочим, я сказал: "Я не прибегаю ни к преувеличению, ни к цветистым комплиментам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей. Но лишь немногие из них были государственными деятелями, и большинство из них, столкнувшись с трудностями, которые следовали за их войнами, рассеивали плоды своих побед. Я искренне надеюсь, что жизнь маршала сохранится для народа Советского Союза и поможет всем нам приблизиться к менее печальным временам, чем те, которые мы пережили недавно. Я шагаю по этому миру с большей смелостью и надеждой, когда сознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру". Сталин ответил мне лестными словами. Он сказал: "Я провозглашаю тост за лидера Британской империи, за самого мужественного из всех премьер-министров мира, сочетающего в себе политический опыт и военное руководство, за человека, который в момент, когда вся Европа была готова пасть ниц перед Гитлером, заявил, что Англия не дрогнет и будет сражаться против Германии одна, даже без союзников. Даже если нынешние и возможные союзники покинут ее, - сказал он, - она будет продолжать сражаться. За здоровье человека, который может родиться лишь раз в столетие и который мужественно поднял знамя Великобритании. Я сказал то, что чувствую, то, что у меня на душе, и то, в чем я уверен". Затем я коснулся более серьезной темы: "Я должен сказать, что еще ни разу за всю войну, даже в самые мрачные периоды, я не ощущал на себе такой большой ответственности, как сейчас на этой конференции. Теперь, по причинам, на которые указал маршал, мы понимаем, что достигли вершины холма и перед нами простирается открытая местность. Не будем преуменьшать трудности. В прошлом народы, товарищи по оружию, лет через пять - десять после войны расходились в разные стороны. Миллионы тружеников двигались таким образом по замкнутому кругу, попадая в пропасть и затем снова поднимаясь лишь благодаря своим собственным жертвам. Теперь мы имеем возможность избежать ошибок прежних поколений и обеспечить прочный мир. Люди жаждут мира и радости. Соединятся ли вновь семьи? Вернется ли воин домой? Будут ли восстановлены разрушенные жилища? Увидит ли труженик свой дом? Защита своей страны - доблестное дело, но перед нами еще большие задачи. Нам предстоит претворить в жизнь мечту бедняков, чтобы они могли жить в мире, охраняемые нашей непобедимой мощью от агрессии и зла. Я возлагаю свои надежды на замечательного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина, в которых мы найдем поборников мира и которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса, гнета. Я возлагаю на это надежды и от имени Англии заявляю, что мы не отстанем в наших усилиях. Мы неослабно будем поддерживать ваши усилия. Маршал говорил о будущем. Это самое главное. В противном случае океаны крови окажутся напрасными и поруганными. Я провозглашаю тост за яркий, солнечный свет победившего мира". Сталин ответил. Я никогда не подозревал, что он может быть таким откровенным. "Я говорю, - сказал он, - как старый человек; вот почему я говорю так много. Но я хочу выпить за наш союз, за то, чтобы он не утратил своего интимного характера, свободного выражения взглядов. В истории дипломатии я не знаю такого тесного союза трех великих держав, как этот, в котором союзники имели бы возможность так откровенно высказывать свои взгляды. Я знаю, что некоторым кругам это замечание покажется наивным. В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: "А почему бы мне не обмануть моего союзника?" Но я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга? Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны". И затем: "За группу деятелей, которых признают только во время войны и о чьих услугах быстро забывают после войны. Пока идет война, этих людей любят и встречают с уважением не только им подобные, но также и женщины. После войны их престиж падает, а женщины поворачиваются к ним спиной. Я поднимаю мой бокал за военных руководителей". Он не питал никаких иллюзий относительно предстоявших нам трудностей. "В эти дни в истории Европы произошли изменения - радикальные изменения. Во время войны хорошо иметь союз главных держав. Без такого союза выиграть войну было бы невозможно. Но союз против общего врага - это нечто ясное и понятное. Гораздо более сложное дело - поставленный союз для обеспечения мира и сохранения плодов победы. То, что мы сражались вместе, - хорошо, но это было не так трудно; с другой стороны, то, что в эти дни здесь завершена работа, начатая в Думбартон-Оксе, и заложены юридические основы обеспечения безопасности и укрепления мира, - это большое достижение. Это поворотный пункт. Я провозглашаю тост за успешное завершение Думбартон-Окса и за то, чтобы наш союз, рожденный в огне сражений, стал прочным и сохранился после войны; за то, чтобы наши страны не погрязли только в своих собственных делах, но помнили, что, помимо их собственных проблем, есть общее дело и что в дни мира они должны защищать дело единства с таким же энтузиазмом, как и в дни войны".