Великая Испанская революция - Александр Шубин

Создатели новой «Народной армии» прежде всего думали о том, что делать с милиционной «вольницей», а между тем не меньшие, если не большие проблемы исходили как раз от принципов регулярности, от авторитарных устремлений офицерского корпуса. Советские специалисты отмечали многочисленные недостатки республиканских командиров: местничество, неумение действовать согласованно, отсутствие инициативы, неумение маневрировать. «Командиры дивизий, армейских корпусов и армий нуждаются в переподготовке: одни в силу устарелости их методов, другие по молодости и недостатку опыта в управлении крупными соединениями»[841]. Эти недостатки мало зависели от милиционной организации. С вытеснением «военной демократии» во второй половине 1937 г. многие из них только обострятся. Почти все эти недостатки можно было встретить и у франкистов. Но все же была и существенная разница, способствовавшая развитию офицерского своеволия у республиканцев: советские специалисты отмечают, что у франкистов за неисполнение приказа наказывают, а у республиканцев, как правило, — нет[842]. До второй половины 1937 г. своеволие командиров сдерживал хотя бы политический контроль и давление снизу.

Старые офицеры ревновали к выдвиженцам из милиции, да и эти выдвиженцы вскоре «бронзовели». Кастовость офицерства вызывала напряженность в отношениях с лучшими бойцами. На Центральном фронте, как жаловались комиссары, «имеется много милиционеров, бывших солдат старой армии, которые воюют с самого начала войны, и они не получают никакого продвижения. Среди этих бойцов можно наблюдать ослабление энтузиазма; это факт, который не следует отрицать»[843].

Новые бригады, формировавшиеся из вновь мобилизованных солдат уже на чисто регулярных началах, не отличались от старых бригад в лучшую сторону. По советским оценкам, их боеспособность была «на уровне „середнячков“ — бригад, в большом количестве созданных после реорганизации в Мадриде из разных батальонов и колонн, и надежной силы не представляют»[844]. Комиссар Центрального фронта, коммунист Антон признавал: «На новые пополнения мы не можем полагаться в такой степени, в какой это делаем в отношении частей милиции». Поэтому нужно смешивать пополнения с революционными солдатами, прошедшими школу милиции[845]. В этом сочетании тоже заключались принципы «Народной армии». Но в феврале она еще только начинала формироваться. Прежде чем она одержит первую победу, республике предстояло испить горечь поражения.

Малага и политический гамбит

Новые трения между союзниками по антифашистскому фронту возникли в связи с падением Малаги, в обороне которой участвовали и анархисты, и коммунисты. Малага представляла собой важный порт на Средиземном море. В августе мятежники во главе с Кейпо де Льяно и Варелой взяли его в полукольцо, но сил для захвата Малаги у них не было. Здесь у республиканцев было 5–8 тысяч бойцов. Однако позиции франкистов, нависающие над городом с запада и севера, были очень опасны. С другой стороны, окажись у республиканцев мобильные силы, они могли нанести из Малаги удар в тыл франкистам. Я. Берзин считал что, поскольку у «белых» существенных сил нет, отсюда можно захватить Гранаду[846].

Я. Берзин сообщает информацию для понимания последующих событий: «Почти все органы власти, в том числе и военные, и основное влияние среди рабочих, крестьян и мелкой буржуазии города находится у компартии…»[847] Влияние других сил незначительно, только в Малаге заметны анархисты. Это соотношение будет трактоваться коммунистами «с точностью до наоборот», когда придется искать виноватых за поражение.

Кто первый начал бы наступление под Малагой, тот получал стратегические преимущества. Но сил для наступления не было и у республиканцев. Когда комиссар Малаги депутат-коммунист К. Боливар попросил у Ларго Кабальеро подкреплений, премьеру пришлось пристыдить коммуниста — ведь в этот момент разгорелось сражение на подступах к Мадриду, и приходилось срочно перебрасывать подкрепления к столице.

Равновесие нарушила внешняя сила. В Испании высадились дивизии итальянского экспедиционного корпуса. Итальянский генерал Арнальди, вступая в должность командира 1-й «добровольческой» бригады заявил своим солдатам в приказе от 1 января: «Мы, добровольцы первой бригады, постоим за честь нашей императорской и фашисткой Италии, и победим под священным именем Рима и под вещим знаком фашизма.

Подготовимся со страстью, с сознанием ожидающих нас испытаний и победим. Бог хочет этого, и он руководит бригадой»[848].

10 тысяч итальянцев двинулись на Малагу. 17 января они перешли в наступление. Без большого труда итальянцы прорвали растянутую оборону Малаги, отрезали ее от республиканской территории и 8 февраля взяли город.

При этом выяснилось, что подступы к городу не были укреплены, отступление было паническим — в том числе и из-за приказов командования. «Местность в районе Малаги чрезвычайно пересеченная, и не было никакой выгоды оставить противнику без боя сильные промежуточные позиции. На некоторых участках танки и автомашины противника могли продвигаться только по дороге, и простая канава, хорошо прикрытая огнем, или взрыв моста — могли бы надолго задержать моторизованную пехоту противника»[849], — комментировал Я. Берзин.

По сообщению Антонова-Овсеенко, падение Малаги «произвело сильнейшее впечатление», так как после Мадрида сложилось мнение об истощении сил франкистов и «неспособности к сколько-нибудь серьезным наступательным операциям»[850].

Новое поражение немедленно было использовано в политической игре. По воспоминаниям члена ЦК КПИ Э. Кастро, «Малага была больше чем военным поражением — она была хорошей возможностью для партии начать свою наиболее тяжелую битву за гегемонию — борьбу за свержение Ларго Кабальеро»[851]. На заседании испанского правительства коммунисты потребовали тщательного расследования обстоятельств падения города[852]. Коммунисты и анархо-синдикалисты обвиняли в провале друг друга (комиссаром Малаги был коммунист Боливар). Разбираться в обстоятельствах падения Малаги было доверено комиссии под руководством министра-анархиста Х. Гарсиа Оливера и министра-коммуниста В. Уррибе. «Козлом отпущения» назначили заместителя министра (субсекретаря министерства) обороны и секретаря Высшего военного совета Х. Асенсио, за которым не стояло влиятельной партии, но который занимал ключевой военный пост. Его падение могло укрепить позиции коммунистов в армии, что соответствовало стратегическим задачам партии. Досталось и непартийным командным кадрам как таковым, которых КПИ считала «подозрительными»: «Нужно провести тщательный пересмотр всех командных постов и удалить не только сомнительных, подозрительных и ненадежных людей, но и всех тех, кто вследствие инертности и неспособности может служить врагу»[853], — говорилось в заявлении КПИ.

* * *

14 февраля многотысячной манифестацией в Валенсии коммунисты начали кампанию за чистку армии. Премьер-министр сначала не понял замысла коммунистов и воспринял демонстрацию 14 февраля «как демонстрацию полного и безоговорочного доверия к нему, лично к Кабальеро»[854].

Коммунистическая агитационная машина открыла огонь из всех орудий. 15 февраля «Мундо обреро» выдвинула лозунг «Чистка, чистка, чистка!». «Френте рохо» персонифицировала это требование, выступив против «организатора поражений» (имелся в виду Асенсио). Травлю подхватила «Мундо обреро» в опубликованной 16 февраля большой статье «Организатор поражений»: «Его сделали командующим центрального фронта, и тогда начались поражения»[855]. Это обвинение было несправедливым — и до Асенсио у республиканцев не было существенных побед на фронте. Но, атакуя Асенсио, коммунисты убивали двух зайцев — нашли «крайнего» за неудачу в Малаге и получали шанс продвинуть своего человека на пост фактического руководителя армии.

Анархо-синдикалисты, которые вели борьбу с генералитетом за сохранение милиции, поддержали атаку на Асенсио, которого «Кастилия либре» назвала «Большим организатором поражений»[856].

А. Виньяс справедливо, на наш взгляд, называет среди причин атаки на Асенсио и советский фактор: «Его обвиняли в многочисленных ошибках и провалах, представители Союза питали безосновательные подозрения на предмет его лояльности»[857].

Советская разведка вела сбор компромата на Асенсио. Ничего особенно убедительного «нарыть» не удалось. Помимо его кадровой политики — разгульная жизнь в бытность военным атташе в Португалии в 1934 г. и — «жемчужина коллекции» — письмо Франко к Асенсио 5 ноября 1934 г. Его текст был передан неким масоном Э. Барберо испанскому консулу в Бордо якобы от анонимных «португальских антифашистов», что само по себе ставило под сомнение подлинность «письма»[858]. Советская сторона подозревала Асенсио в работе на Франко, но доказательств не имела. Поэтому в ход пошла агитационная машина.