Владимир Высоцкий. Воспоминания - Давид Карапетян

Терпимость Высоцкого удивляла. Он явно чурался роли арбитра, считая, видимо, что талант искупает многое. На моей памяти он только однажды высказался резко об известных деятелях искусства, и то, когда был в подпитии. В 1974 году я впервые услышал от него осуждение оппортунизма других: «Они оба, оба всеядны — и Никита, и Андрон». Речь, понятно, шла о Никите Михалкове и Андроне Кончаловском.

У Баратынского есть строки, словно напрямую адресованные Высоцкому.

Когда тебя, Мицкевич вдохновенный,

Я застаю у Байроновых ног,

Я думаю: поклонник униженный!

Восстань, восстань и вспомни: сам ты Бог!

Но самозванство было не в натуре Высоцкого: он терпеливо дожидался официального приглашения на Олимп. Не дождался. Опасность своему олимпийскому спокойствию «боги» видели именно в «поклоннике унижённом». Поэтому и присвоили творцу гениального «Истребителя» статус «блатаря» и «меньшого брата». Видимо, они инстинктивно чувствовали, что очистительный шквал его поэзии заглушит их заискивающую перед эпохой лиру.

— Володя! — вмешался откуда ни возьмись в наш поэтический диспут взволнованный женский голос. С недоумением обернувшись, мы увидели пару радостно устремлённых на нас сияющих чёрных глаз.

— Галя, чёрт возьми, как ты здесь оказалась? Ты что, одна? — изумлённо уставились мы на этот полуденный призрак.

— Нет, с Аней...

И вот уже нарушено хрупкое перемирие наших душ с действительностью; оказалось под угрозой и наше суровое мужское уединение. Московские тревоги прилетели вслед, в прах разметав обретённую с таким трудом безмятежность.

Это была странная пара. Две манекенщицы, Аня и Галя. В ту пору не было стюардесс, были бортпроводницы; не было манекенщиц, были демонстраторы одежды. Чтобы лишить эти редкие и изящные профессии ореола исключительности, их преднамеренно драпировали в тяжеловесные словеса неудобоваримых названий. Но даже прозаическая запись в трудовой книжке — была не в состоянии превратить этих изумительных красавиц в заурядных совслужащих. Они были антиподы. Страстная красота башкирских степей, дарованная Гале, соперничала с тихой прелестью мерцающей снежной Ани.

Узнав в Москве о том, что мы летим в Таллин, Галя не задумываясь рванула вслед за нами, подбив на поездку и Аню, бывшую со мной в серьёзной размолвке. Вот уж, действительно, «какие странные дела у нас в России лепятся»! Чтобы две красивые девушки, да в придачу ещё и манекенщицы, поехали на свои деньги вслед за двумя небогатыми мужиками с единственной целью «подышать с ними одним воздухом», как выразилась Галя?! Даже если фамилия одного из них — Высоцкий. Впрочем, интрига оказалась куда более запутанной, чем могло показаться на первый взгляд.

— А где же Аня?

— Она спит.

Вот ещё новость! Спит в общежитии у каких-то студентов-армян, с которыми девушки ехали из аэропорта. Не спала, видите ли, всю ночь. От удивления у нас вытянулись лица:

— Какие ещё студенты? И почему ты одна?

— Я приехала сюда наугад, чтобы найти вас. А с Аней мы условились встретиться в восемь вечера у кафе «Москва».

Сбивчивые объяснения Гали нас не убедили, и мы решили ехать в общежитие и выручать Аню из лап подозрительных армян. Долго кружили по студенческому городку, но безрезультатно. Нет, тут что-то было не так. Поведение Гали выглядело, по меньшей мере, странным. Не солоно хлебавши, возвратились мы в гостиницу и направились к Стелле пить кофе. Чувствовалось, что Володя не в восторге от внезапного приезда красавиц, я же чувствовал себя застигнутым врасплох...

В тот памятный июльский день, когда я снова встретил Аню, мне сразу захотелось позвонить Володе:

— Наконец-то я влюбился, — убеждая скорее самого себя, чем Володю, выпалил я.

— Ну и как? — с оттенком иронии в голосе остудил мой несколько наигранный восторг Володя. Он вообще терпеть не мог восторженности и сентиментальности. Он, кстати, был тоже не один: у него сидела какая-то незнакомая мне девушка. Сорвались, поехали в ресторан при Внуково, где, на радостях, я здорово надрался, и на обратном пути за руль сел непьющий Володя. Хотя Аня и в тот первый день вела себя странно, Володя прореагировал на неё спокойно. Ночевали у меня. Мы с Аней — в моей спаленке, Володя со своей дамой — на синем диване в гостиной.

Через какое-то время он зашёл ко мне за сигаретами и, увидев, что мы лежим одетые, остановился как вкопанный.

Утром, когда мы проводили девушек и остались одни, Володя сказал:

— Давид, как это прекрасно, что вы лежали нераздетые. Глядя на вас, и я тоже...

Ну и вот, а ещё сравнивают его с Дон Гуаном...

Спустя пару дней, пользуясь отсутствием уехавшей в Париж Мишель, я принимал у себя дома Аню и Галю. Роман наш стремительно набирал обороты, и жизнь представлялась упоительной, как поцелуй Чаниты. Вечером позвонил Володя — по голосу чувствовалось, что он в плохом состоянии:

— Ты дома? Я сейчас приеду.

Володя только недавно вернулся из дальних странствий. В Приэльбрусье у него «отказали тормоза», и он дал каким-то состоятельным грузинам увезти себя в Тбилиси, где ему был оказан великолепный приём. Володя появился в сопровождении какой-то незнакомой опекунши — гренадёрши из продмага. Заверив её, что я сам отвезу Володю домой, я поспешил от неё избавиться. Она решительно выглядела пятой лишней. Присутствие двух эффектных девиц явно не сочеталось с разобранным состоянием Володи, возникла общая натянутость и неловкость. Разговор не клеился. Тут ещё Аня съехидничала, усугубив ситуацию:

— Скажите, Володя, а приятно быть знаменитым?

Володя несколько замешкался и недовольно ответил:

— Да, приятно. Потому что это даёт мне возможность помогать друзьям.

Спустя несколько минут он собрался уходить. Прощаясь, обратился к девушкам:

— Мне неудобно. Давайте встретимся в другой раз, когда я буду в лучшем состоянии.

Уходя, он с любопытством посмотрел на Аню, видимо, не признав в ней ту девушку, с которой мы ездили во Внуково. Неудивительно — лёгкий макияж неузнаваемо изменил её.

Я поехал провожать Володю домой. В машине он спросил у меня:

— А кто этот человечек? — имея в виду, как оказалось, именно Аню.

Вскоре Володе удалось «завязать», и мы стали всё чаще и чаще проводить время вчетвером. Сидели у меня дома, ездили обедать в «Баку», один раз ужинали в «Архангельском». (Тусовочных мест, как рестораны Дома кино или ВТО, Володя, конечно же, избегал.) В таких тихих, маленьких радостях неспешно летели тёплые августовские дни и ночи. За это время я уже составил себе мнение о наших спутницах — они явно не соответствовали стандартным представлениям о работницах подиума.