Больно не будет - Анатолий Афанасьев

Светлана Спиридоновна врала с упоением. Она любила врать. Были у нее и дети, двое, вылизанных, пристроенных, девочка в спецшколу, где в основном учились дети дипломатических работников, сын — в престижный институт, куда он ходил от случая к случаю, но на сессиях почему-то оказывался в числе самых успевающих; был у нее и муж, затурканый и затравленный виолончелист, пьющий потихоньку горькую, но незаменимый в постели, где он с охотой и безотказно выполнял любую прихоть своей царственной супруги, и была резервная однокомнатная квартирка, которую Светлана Спиридоновна снимала на паях с подругой именно для деловых и всякого рода других, требующих конспирации встреч. Она вполне могла снять квартиру и одна, но не хотела высвечиваться, и потому нашла компаньонку, подругу детства, отличавшуюся непомерной блудливостью и вместе с тем ровным, доброжелательным нравом и умением держать язык за зубами. Сняла квартиру подруга, а платила две трети Светлана Спиридоновна.

Не дождавшись ответа, она взяла Новохатова под руку и повела в нужном направлении, продолжая что-то ласковое и сокровенное ему нашептывать. Он брел за ней послушно, как бычок на веревочке. «Зачем-то я ей понадобился, — думал Новохатов, — скорее всего, в самом деле хочет затащить в постель. Ну и что? Так и буду жить, куда поманят — туда пойду. Из одной помойки в другую. Слышишь, что ты со мной сделала, Кира? А какие у меня были планы! Брось, да были ли? Чего ты, собственно, хотел добиться в жизни, Гриша? Чего жаждала твоя душа — страстно, неистово? И сама по себе, не по чужой подсказке. Да ничего особенно и не желала. Планы твои были всегда тебе навязаны, еще со школы навязаны, с детского сада. Но как же это могло случиться? Я ведь все же не пешка, человек мыслящий, сто раз мог повернуть колесо судьбы — и что же? Пальцем не шевельнул, довольствовался тем, что имел, — и вот все потерял. Да что было терять-то дорогого? Тоже ничего, кроме Киры. Да, кроме Киры! Но Кира оказалась женщиной умной, она почувствовала всю мою пустоту и никчемность и не смогла жить с пустотой. Это естественно, ее можно понять... Но ведь она убила меня, могла помочь, а вместо этого взяла и убила. Сейчас пока я молод, еще кому-то пригожусь, хотя бы этой директорше, хотя бы генеральской дочке Шурочке, спасительнице обреченных, но скоро от меня останется одно воспоминание. Кирьян скажет жене: «Был у меня закадычный друг — Гришка Новохатов, чудесный парень, остроумный и талантливый, но без царя в голове, был, да весь вышел». И опечалится ненадолго. А больше кто? Старики, когда узнают, что со мной стряслось, будут страдать. Но они не узнают. Я постараюсь сделать так, что они не узнают... Нету сил начать все заново. Надо бы, а нету сил. Ты выдохся, Новохатов. Ты выдохся очень рано, тебя сбили с ног одной подножкой, значит, и с самого начала тебе была грош цена. Значит, поделом...»

— Вот мой дом, — сказала Светлана Спиридоновна, оборачивая его, незрячего, лицом к пятиэтажному кирпичному особняку в глубине старомосковского дворика.

 

В однокомнатной квартире — ковры, цветной телевизор, стереомагнитофон «Старк», мягкий диван, покрытый бархатом, и бар, светящийся хрусталем. «Если будет противно — уйду», — утешил себя Новохатов, уже располагаясь на диване, уже берясь за консервную банку, на которой был вытатуирован клещеногий, пучеглазый краб.

Светлана Спиридоновна плавно скользила по комнате, переодетая в полупрозрачный халат, туго ее обтягивающий, сооружала на низеньком столике возле дивана кулинарный шик. Она улыбалась Новохатову, успевала сказать ему два-три сочувственных слова и уносилась на кухню. Была воплощением домашнего уюта и чистоты и вела себя так, будто они с Новохатовым, по крайней мере, старые друзья. И это выглядело естественным, потому что Светлана Спиридоновна не позволяла себе и намека на дешевую фамильярность. Она услужливо, гостеприимно ловила каждое движение Новохатова, предупреждала каждое его несуществующее желание, но и это выходило у нее не назойливо, а как-то само собой разумеющимся. Новохатов. сидел скучный и чуть настороженный. Светлана Спиридоновна его окончательно раскусила, и он не вызывал у нее уважения. Она таких встречала. Нытик. С виду богатырь, воин, а нутро слабенькое, расплывчатое, колеблющееся, как студень. Вечная жертва обстоятельств. Внутренне куражась, она почему-то вспомнила старосту своего курса Петечку Никонова, такого же вот писаного красавца. Была одна уморительная история. Светку Спиридоновну тогда застукали на каких-то, теперь и не вспомнишь, то ли полуамурных, то ли полуфинансовых (с черной кассой связанных) делишках. Ну, конечно, собрание. Разоблачение нечестивицы. Громы и молнии. Возмущение однокурсников. Вопрос об исключении из комсомола. Запугали до смерти. И вот со страху, с отчаяния, со зла Светка, тогда еще совсем неопытная девица, рискнула на первую в своей жизни авантюру. Она встала и со страдальческим лицом (ох, хорошенькая она тогда была), ломая руки, ни с того ни с сего обвинила этого самого Петечку в пособничестве и даже в духовном руководстве всеми ее предосудительными делишками. Петечка Никонов, нежный подросток, маменькин сынок, поначалу от изумления потерял дар речи, потом невразумительно и пылко начал опровергать и вдруг разревелся на виду у всех, как красна девица, которую выдают замуж за немилого. Он был слабодушен и тем спас Светку, потому что товарищи, глядя на хнычущего, стенающего, бьющего себя в грудь старосту, так и не смогли до конца понять, правду он говорит или нет. И этот Гриша с очаровательным, как на витрине магазина лицом — тоже малодушный, жалкий. Чтобы его заарканить, и труда особого не нужно. Нужно лишь терпение. И точная хватка. Всего этого у нее в избытке. Он же не хотел к ней идти, она видела, а пошел. То же будет и дальше. Он будет действовать по ее указке и выполнять все ее капризы, любые, пока ей не надоест эта живая игрушка. А на прощание, в благодарность за услуги, она преподаст ему хороший урок правды — скажет все, что она о нем думает на самом деле. Размазня. Впрочем, в своей жизни Светлана Спиридоновна только однажды встретила мужчину, достойного себя, с которым не могла совладать, да и не пыталась. Слишком он был грозен. Там был другой расклад. Светка ластилась к нему кошкой, стелилась под ноги ковриком, пытаясь изредка укусить за пятку. Он ее укусов даже не замечал. А когда заметил, то сжал ее горло своими тонкими, могучими пальцами, и Светка впервые увидела близко — смерть. Чудом пронесло. Настроение у него было хорошее. Он сказал небрежно: «Ладно, поживи еще немного, стерва!» Незабываемая минута, похожая на все праздники сразу. Он был вольным человеком, сыном удачи, баснословно щедрым и убийственно жестоким. Его жестокость и властность доставляли ей такое полное наслаждение, напитанное гарью проклятий и стонов, что после него все мужчины казались ей слишком пресными. Суд назначил ему пятнадцать лет лишения свободы, и это, сказать по совести, было чересчур мягким наказанием. При последнем свидании он ей сказал: «Жди, стерва, приду!» Она его не ждала, но и забыть, конечно, не могла. Это был ее мужчина, она знала. Других не будет.

— Та-ак, — сказала она певуче. — Что же мы будем пить, Гриша?

Новохатов вгляделся в нее. Чистое, ухоженное лицо, гладкая кожа, милая улыбка, чуть смущенная даже, — никаких следов порока и негодяйства. Может, наврал Сережа? Про торговых людей чего только не напридумывают! А вот же она перед ним — любезная, по-своему благородная. Разумеется, она строит насчет него какие-то планы, у нее своя корысть, но ведет-то она себя безупречно, сама доброта и сочувствие. Мимикрия? Возможно. Но уж лучше такая мимикрия, чем честный удар под ложечку.

Вскоре он уже рассказывал ей про себя и про Киру, а она сидела рядом, близко дышала, и глаза ее увлажнившиеся, выражали высочайшую степень сопереживания.

— Чувства по сути просты, — говорил Новохатов, то и дело затягиваясь сигаретой. — Любовь, ненависть, симпатия, сочувствие — все это одномерно. А мы привыкли усложнять. Нас с толку сбивают нюансы. А что такое нюансы? Вот, представь, идет человек в магазин, идет прямо, но там обошел лужу, там оступился, там сбился с шага — это нюансы. Но он идет в магазин и не обращает внимания на эти мелочи. Ему все ясно. И в любви все ясно, а мы путаемся, потому что душевно неразвиты. Оступились чуть — и в панику. Нюансы для нас значительнее самой любви, заслоняют ее, убивают в конце концов. Мы забываем, куда шли. Я непонятно говорю, ты прости!

— Ты милый и несчастный! — сказала Светлана Спиридоновна, невзначай опираясь на его колено.

— Жил я не так и живу не так. Силы в песок ушли. Так многие живут. Вслепую. Но стоит разок ощутить это, что цели нет, что пуст, — и точка. Закрутишься, как ужаленный. Будешь за локти себя кусать. А что поправишь? Как можно поправить? Если все позади.

— Поправить все можно, — уверила Светлана Спиридоновна. — Из тюрем люди бегут.