Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

– Надолго?

– Навсегда.

Когда стражники ушли, Омар вышел из ворот. Не обращая внимания на шепот в толпе, которая собралась посмотреть на него, он машинально повернул вниз по знакомой улице Продавцов Книг.

– О неверующий! – раздался насмешливый голос.

Группа школяров, толпой двигающаяся вниз к парку, затихла при его приближении. Из книжных лавок выглядывали любопытные лица, когда он проходил мимо. Там, где улица поворачивала, он остановился у фонтана. Вода сочилась из него так же, как и двадцать пять лет назад, и по-прежнему около него на камнях сидели женщины, погруженные в сплетни. Одна из них удивленно воскликнула что-то, девочка, заполнявшая водой глиняный кувшин, обернулась и опешила, увидев прямо перед собой Омара. Кувшин, наполовину заполненный, упал и разбился о камни.

– Прошу прощения! – порывисто сказал он и, развернувшись, пошел прочь.

Двадцать пять лет назад, когда он ждал у родника Ясми, он был настоящим, а все другие люди вокруг воспринимались им лишь как бледные тени, которые приходили и уходили, двигаясь, словно фигурки на китайском фонарике. Теперь они стали реальны, а он превратился в тень, без всякой цели бредущую куда-то. Это случилось тогда, когда они отняли у него «Обитель звезд».

Айша, плача, умоляла его тем вечером собрать все, что сумели сохранить его последователи, сундук с золотом и ее личные вещи и бежать с нею в Каср-Качик. Здесь, в Нишапуре, она всего боялась. Разговоры, слышанные в переулках, насмешки толпы в мечети! Пора было уезжать отсюда, она позаботилась о лошадях и держит наготове их и верблюдов для вещей. Пора ехать, прежде чем новая беда свалится на их головы.

Но Омар не чувствовал никакого желания покидать Нишапур. Он не успел закончить комментарии к трудам Евклида, работа ожидала его в «Обители звезд».

– Нет, – сказал он и отправился на крышу размышлять над случившимся и над тем, что ему теперь делать. Но ничего путного он не смог придумать. Только сидел и смотрел, как вечернее зарево превращалось в закат.

Было почти темно, когда прибежал Исхак:

– Ай, господин, большая толпа движется к «Обители звезд». Там солдаты, муллы и всякий сброд. Они громко выкрикивают хулу тебе, и, возможно, они будут грабить башню. Давайте поторопимся, соберем все, что сумеем, и отправимся в Каср-Качик, прежде чем закроются ворота. Вааллах, здесь совершенно небезопасно.

– Седлай одну лошадь, – сказал Омар, вставая.

Усевшись верхом, он выехал из внутреннего двора, приказав Исхаку никого из домашних не выпускать. Он пересек парк и помчался через городские ворота у реки, подхлестывая лошадь и пустив ее галопом.

В тот час дорога была почти пустынна. Когда он выехал из-под деревьев, его взгляд обратился к возвышавшейся обсерватории. Вместо темного силуэта на фоне звездного неба он увидел красные отблески.

По мере того как он подъезжал ближе, он различил языки пламени под клубами дыма. Вонзив шпоры в бока лошади, он рванулся вниз по склону сквозь рассеянные группы людей. У входа в сад он выпрыгнул из седла и побежал внутрь. Дым клубился вокруг него, и огненные языки облизывали амбразуры башни, то вырываясь из них, то исчезая внутри здания. Дыхание горячего воздуха опалило его лицо, и его откинули чьи-то руки, которые крепко схватили его за локти.

– Ай-алла! Слеп ты, что ли! Там же огонь.

– Там все горит.

– Да, и хорошо горит. Смотри, как пламя ест башню.

Люди, оттащившие его от двери обсерватории, с жизнерадостным восторгом обсуждали зрелище. Кое-кто из них в руках держал узлы, а какие-то двое ссорились из-за ширмы с вышитым на ней драконом, одновременно споря, стоило ли тащить ее на базар, чтобы продать.

Омар был наполовину оглушен криками и суетой, царившей вокруг, когда толпа убежала с награбленным. Первый этаж обсерватории превратился в огромную ревущую печь, и огонь поедал верхние этажи.

Все его книги и записи хранились там, на третьем этаже, там же находились звездные таблицы и отчеты о наблюдениях, годами проводившихся в обсерватории, наполовину законченные комментарии к трудам Евклида.

– Книги, что там с книгами? – кричал он, тряся стоявшего поблизости мужчину.

– А, что? Книги… книги – хорошее топливо. Айе, да, правда, мы сложили их вон там, внизу.

Мальчишка пробежал мимо, спрятав что-то под рубашкой. Солдаты ножами вырезали дракона из рамки. Так было легче тащить ее без рамы. Они с интересом наблюдали, как рухнул второй этаж башни и вокруг рассыпались искры.

Когда крыша башни упала, она превратилась в печную трубу, возвышающуюся над вспыхивающими и тлеющими углями. Огонь уже не пылал столь ярко, жар спал. Голоса утихали, по мере того как толпа схлынула, спеша вернуться прежде, чем закроются городские ворота.

Группа всадников въехала в сад и остановилась, чтобы посмотреть на открывшееся им зрелище. Кто-то подошел, чтобы осмотреть большой бронзовый глобус Авиценны, который вынесли из башни, и теперь он стоял в безопасности, вместе с астролябией на нем. Значит, глобус когда-нибудь сможет послужить другим наблюдателям за звездами.

– Ваше превосходительство напишет оду по случаю этого события?

Омар, пораженный, огляделся. Вопрос задавал кто-то из вновь прибывших, и он адресовал его человеку, обряженному в одежду судьи, верхом на великолепном белом коне.

Всадник показался ему знакомым, и спустя мгновение Омар узнал в нем Му'иззи Восхвалителя, придворного поэта.

Му'иззи притворился, будто не заметил астронома. Вместо этого он отпустил какую-то остроту по поводу пожара и повернул свою лошадь, намекая своим спутникам, насколько они припозднились. Стук копыт слышался уже на дороге, и Омар остался один.

Ему и в голову не приходило покидать это место. Здесь он работал, и годы его трудов тлели теперь там, среди тех почерневших камней. Он вспомнил о своих помощниках и, задумавшись над их судьбой, решил, что все они сбежали от толпы.

Тлеющие угли лежали толстым слоем и напоминали множество роз, светившихся изнутри, сначала ярко освещенных этим огнем, затем постепенно затухавших, становившихся все тусклее и тусклее по мере того, как сгущалась ночь и ветер стихал. Однако в его сознании пламя продолжало реветь, и он чувствовал этот жар, который нес опустошение. Такое уже было с ним раньше, когда горела палатка на берегу Евфрата, совсем недавно. Ничто не могло уничтожить это воспоминание, и он снова чувствовал жар от пламени, наблюдая, как дым окутывал покрывалом полосу неба.

Но здесь круглая луна смотрела вниз с ясного неба. Омар мерил шагами разоренный сад. Некоторые розовые кусты усыпали лепестками своих цветов дорожки, в тени цвела белая лилия. Омар чувствовал, что он должен быть осторожен, чтобы не наступить на цветы, очертания которых с трудом угадывались в темноте. Было бы лучше взобраться на коня и покинуть это разрушенное место.

Его коня, однако, украли, а может, тот блуждал где-то в темноте. Поэтому Омар пошел прочь пешком. Луна светила над ним, и отбрасываемая им тень составляла ему компанию, двигаясь рядом в такт его большим шагам…

Городские ворота уже заперли, и стража окриками прогнала его. Так что он побрел через пригородное поселение, пока не оказался рядом с освещенным дверным проемом. Когда он услышал приглушенный взрыв смеха и перебор струн, он остановился.

В мастерской под навесом он разглядел только гончарный круг, с налипшей на нем глиной, и коврик с одним или двумя кувшинами. И все вокруг оказалось наполненным ароматом вина. Омар вошел, отогнув занавеску, загораживающую внутреннее помещение.

Вдоль стен один над другим были развешаны кувшины. Девочка-крестьянка с открытым лицом улыбалась человеку, перебиравшему струны неуклюжими пальцами. Старик держал в руках кувшин, как будто обнимал его, при этом наливая в чашу.

– Осторожно! – закричал Омар. – Не расплескай.

Когда он взял в руки чашу, прохладное красное вино радостно перекатывалось, и он потягивал его, в то время как эти трое не спускали с него глаз.

– Маш-алла! – произнес седобородый, низко кланяясь, – ваша честь заблудились?

Омар оглядел свою одежду, покрытую пылью и пеплом. Потом со вздохом опустошил чашу. Здесь, в этой винной лавке, стояла прохлада, и старый гончар со скрюченными пальцами от тяжелой работы походил на архангела. Усевшись подле кувшина, Омар задумался.

– Сегодня, – наконец произнес он в ответ, – я выгнал из своей опочивальни религию и науку и развелся с ними, взяв в жены дочь виноградной лозы.

– Какие странные имена у твоих жен, – рассмеялась девочка.

– Пойте, – потребовал Омар, – а ты, с открытым ртом, играй. Такой развод случается не каждый день.

Он замолчал надолго. Вино музыкой булькало, выливаясь из кувшина, и Омару захотелось привлечь внимание остальных к этим мелодичным звукам. Он приложил руку к прохладному боку кувшина и обратился к гончару:

– Что, если эта глина, подобно мне, когда-то была вздыхающим влюбленным – его губы прижимались к губам прекрасной возлюбленной, и его руки ласкали ее шею?