Печать бездны (СИ) - Ясинская Марьяна

Я собрала в себе всю злость, всю обиду и непонимание, полоснула по запястью, окропив серпы кровью!

— Ну же, сэтиши! Нормальные сэтиши! Вот ваша плата! Приходите, пируйте, вы мне нужны! — Серпы почернели и взорвались разноцветными брызгами. Из каждой цветной капли появились маленькие ленточки сэтишей, цветных, нормальных. Я резанула второе запястье:

— Надо бы вас подрастить, а то эти черные твари вас сожрут.

Ленты росли, ширились, глаза сэтишей стали похожи на драгоценные камни и как будто разумны!

— Ату их! Уничтожить! Бабушку охранять! — не известно, на что надеясь, раздала приказы.

Я с серпами вращалась внутри клубка разноцветных лент. Мои сэтиши, постоянно подпитываемые кровью, росли, но при пожирании черных они как будто истончались, но все же продолжали бросаться в бой. Парочка обвилась вокруг тела бабушки, и выстреливали поочередно, перехватывая нападающих ещё в воздухе. Я серпами секла черных тварей, отшвыривая куски в разные стороны к своим сэтишам. Те на лету их пожирали. Наша бойня длилась не больше пяти минут, но под конец серпы уже практически выскальзывали из моих ослабевших влажных от крови пальцев. В какой-то момент я поняла, что вокруг только цветные ленты моих змеек.

Они не шипели, а ластились как кошки. И странное дело, их гладкие, скользкие от моей крови и устроенной бойни, тела не вызывали у меня омерзения. Я настороженно озиралась по сторонам. Не знаю почему, но ожидала, что веары и куруши тоже вступят в бой. Но они лишь флегматично взирали на учиненное побоище. Сэтиши обвивали мои руки, скользили по голым ногам, вплетались в волосы. Выглядела я как древнеегипетская мумия, только обвитая не белоснежными бинтами, а веселенькими ярмарочными ленточками. Обернулась к бабушке, ожидая каких-либо комментариев по поводу своего вида, но их не последовало. Нарьяна напоминала сомнамбулу. Дыхание едва прослеживалось, вены чернели на фоне мертвенно бледной кожи. Два сэтиша обвились вокруг её шеи и вертели своими головами в разные стороны на страже жизни вверенной подопечной. Я почему-то хихикнула, видимо нервное:

— Вы ещё бантик завяжите.

Оранжевая и синяя ленты мгновенно организовали на шее шикарный бант, концы которого пытливо заглядывали мне в глаза. В голове прозвучало:

— Нравится, хозяйка?

— Ну все, поздравляю крыша, ты ушуршала. Я уже голоса слышу, — рассмеялась так, что слезу пустила.

В голове обижено фыркнули:

— Мы не голоса, мы сэтиши! Ваши сэтиши!

Я подавилась смехом.

— Серьезно? Вы ещё и разговаривать умеете?

Другой голос ответил за всех:

— Вообще нет. Но мы ваши, а вам так проще. Поэтому мы можем.

— Вас сколько осталось, лично моих? — устало вопрошала у этой странной формы жизни. — Мне вас возвращать кому-то надо? Или вы у меня теперь как домашние питомцы? И мы с кем вообще воевали? Почему бабушкины сэтиши в это превратились?

Ответом мне была тишина.

— Чего молчите? — безразлично поинтересовалась.

— Совещаемся. Не всё можно говорить, а то следующую партию этих приманить можем.

Я удивлённо вскинула бровь. Ничего себе, осведомлённые какие. Я меньше их знаю.

— Говорите, что считаете нужным. Нам бы ещё бабушку спасти как-то. — Я растерянно смотрела на такую родную мумию с бантиком на шее. Оранжевый судя по всему решился:

— Мы не совсем сэтиши теперь. Некая извращённая форма жизни. Как взялись не спрашивайте. Те, кто нападали, тоже извращённая, тоже не сэтиши. Но суть похожа, только их не эмоции кормили, а что-то… — Синий шикнул на оранжевого, и тот прервался на полуслове. — Нас осталось семь. Возвращать не надо, не примут.

Синий опять предупреждающе зашипел.

— Есть идея по бабушке. Но она может не понравиться вам.

— Делись! Лишь бы никто не умер! — отозвалась я, все равно пока в голову ничего дельного не приходило.

— За это ручаться не могу. Но идея такая, если мы развоплотили тех тварюшек, слабея и травясь, то, по идее, могли бы и из Ариссы высосать отраву. Но нам бы потом поесть, если не хотите, чтоб мы умерли.

— Меня поесть, да? — решила уточнить на всякий случай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Оранжевый со вздохом ответил:

— Вас. Не хотелось бы умирать, родившись полчаса назад. Оказывается, жизнь отличается от воплощения.

Синий опять зашипел угрожающе.

— А вы меня точно не сожрете, как деликатес? Я и так слабенькая от кровопотери, а тут вы ещё пировать начнёте, — подозрительно рассматривала семерку своих цветастых змеюк.

— Мы только с разрешения и добровольно отданную можем пить. Подумаете, что хватит, и нам ни капли не выпить. Мы же вас защищать должны. Табу на причинение вреда.

— У бабушкиных вон тоже было табу. И покормила она их, и не травила. А они какую бойню устроили, — я грустно оглянулась по сторонам и, собравшись с духом, согласилась, — давайте пробовать что ли. Можно я посижу тут рядышком? А то что-то аж мутит.

Я сползла на грязную липкую от крови землю. Но меня это ни капли не беспокоило. Стояла на удивление теплая осенняя ночь. Звёзды ярким ковром застилали небо. Во главе своего воинства стояла Луна. Молчаливый свидетель многих человеческих тайн. Если бы можно было узнать у неё, что она видела на своем веку, историю пришлось бы переписывать заново. Время шло, ничего не происходило.

— Что-то не так? — я забеспокоилась.

В этот раз ответил синий:

— Выбираем, кто из нас пойдет.

— Выбирайте самых взрослых и светлых, так лучше видно будет, если лента начнет темнеть и истончаться, — добавила я свои пять копеек.

— Ну значит я, не только же бантиком болтаться бесполезным, — отозвался оранжевый.

Бант распался, синий сполз с бабушкиной шеи и резво заполз мне на руку. А оранжевый посмотрел на меня пристально, и будто смертник пополз выполнять задание. Он примерялся для укуса, стараясь клыками попасть в те же ранки, что и предыдущий сэтиш.

«Да ты ж мой хороший, не хочешь причинять лишний вред» — с теплотой подумала об оранжевом. А синий тем временем тихо нашептывал мне на ухо:

— Он сейчас начнет истончаться, мутнеть. Если он не справится, я допью, но не доводите его до смерти, пожалуйста. Мы вам ещё пригодимся, пусть не скоро, но однажды мы вернём вам долг жизни.

Я кивнула и пошатываясь встала. Оранжевая ленточка стала тоньше, если до начала операции по спасению толщина сэтиша была примерно равна моему кулаку, то теперь он едва достигал толщины указательного пальца.

Полоснув по руке чуть выше запястья, позвала:

— Хватит, Оранжевый! Синий, на смену!

Оранжевый едва заметной мутной ржавой ниткой всосался мне в руку. Ощущение, конечно, так себе. Но от сэтиша шла такая волна благодарности, что его вкус прямо-таки пузырился в крови.

Не прошло и пары минут, как Синий отрапортовал:

— Вычистили все, она сейчас ещё во Тьме, скоро вынырнуть должна. Нам бы убраться, пока этого не произошло. Мало ли, что она запомнила последнее. Ещё под горячую руку попадём.

Оранжевый уже приобретал первоначальный цвет, но вот толщина увеличивалась очень медленно.

— Синий, ты себя как чувствуешь? — уточнила озабочено. — В темноте не особо могу увидеть цветовые изменения.

— Я в порядке, переварю. Но ощущения гадостные, скажу я вам.

Я хмыкнула.

— У меня не лучше. Если потеряю сознание, то, на всякий случай, прячьтесь.

Наши победили, а остальное не важно. Об этом мы подумаем позже. Я отключилась.

***

Стремительно вынырнула из воспоминаний. Ничего себе, почему же раньше я этого не вспоминала? А ведь я чётко помнила лишь призыв бабушкой темных помощников. И воспоминания о принятии Света у меня заканчиваются на маминых действиях. Что такого делала я, чтоб его пройти, не помню совершенно. Можно было бы списать это на детскую память, но всю первую часть я помню идеально. Вот и принятие Тьмы раньше так же заканчивалось на определенном моменте. Что, Бездна задери, со мной происходит? Почему моя память принадлежит мне лишь кусками?

Похоже, это и были те памятные подарки от моей копии из браслета, о которых она предупреждала. О Боги, если всё увиденное — правда, то я стала единственной за последние тысячи лет полноценной Сумеречной, о которых в детстве рассказывала мама. Ангел возмездия и справедливости. Но об этом никто не знает, даже бабушка. Сейчас я смогла взглянуть на эти события под другим ракурсом. Если моя копия права, и учить меня запрещено под страхом смерти, то мама, принявшая Свет, и бабушка, принявшая Тьму, готовы были отдать свои жизни, чтобы я смогла пройти оба посвящения. Родителей, в силу возраста, я не смогла бы спасти, а вот бабушку получилось отвоевать вместе с моими змейками.