Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

– Спасибо, Констанс. Я в самом деле попробую сберечь свою голову для Марианны. Разумеется…

– А вот этого не надо! Оговорки отвратительны, давайте лучше проясним положение Готти. Кто-то из нас должен вернуть животное Валме, по возможности не задев его чувств. Конечно же, я имел в виду Готти. Похоже, я в самом деле непозволительно опростился… Эвро я увожу, а ей было бы приятно иметь своего рыцаря при себе. С другой стороны, Марианна предпочла бы, чтобы Готти защищал вас, и я склоняюсь именно к этому. Что скажете?

– А давайте, – Робер не выдержал и потрепал кудлатый загривок, – он решит сам.

– Это выход. – Барон поправил шляпу. – Но не перекладывайте на других то, что требует вашего решения, слишком часто, для Проэмперадора это неприлично. Итак, я жду вас в своем скромном Капуле.

– Я обязательно приеду, ес…

– Вы обещали, этого довольно. – Барон вытащил из кармана нечто завернутое в платок. – Вы знаете, как Салиган относится к драгоценностям, но это он просил отдать вам, и я, что самое печальное, дал слово. Будет лучше, если вы развернете, когда я буду в пути. Мне не хотелось бы присутствовать при том, что меня не касается.

– Хорошо, – пообещал Робер, и тут же с докладом примчался Дэвид, а дальше были не знавший местности Гедлер, потерявшая шестилетнего сына мать, сцепившиеся в очередной раз возы, разосланные разъезды, тронувшийся наконец караван, первый гонец от Балинта…

Платок Эпинэ развернул почти на закате. Золотая массивная цепь оплавилась, почернела и потеряла бо́льшую часть украшавших ее рубинов, но узнать дар благодарных горожан генералу Карвалю было можно, и Робер узнал. Сразу. Нет, он не взвыл, за него это сделал оставшийся с Проэмперадором и войной Готти.

Глава 7

Граница Гаунау и Бергмарк

Талиг. Адрианова обитель и окрестности

400 год К. С. 14-й день Летних Молний

1

Золотой Договор составляли лучшие законники, но время вывернуло его наизнанку. То, что после Двадцатилетней было на руку победителю, стало подспорьем для его отлежавшихся врагов; то, что некогда по словечку протаскивали разбитые Гайифа с Дриксен, со временем принялось служить потерявшему хвост и уши Талигу, только сейчас в Закат летело всё и вся.

– Мы собрались тут, – Хайнрих взмахнул бревноподобной ручищей, будто призывая в свидетели горный хребет, – чтобы счистить прилипшее к ногам дерьмо. Золотой Договор сдох, и вместе с ним сдохли другие союзы. Я объявляю о разрыве с Дриксен, Гайифой и их прихлебателями. Мое дело – провести Гаунау через Излом, и я сделаю это, кто бы ни висел у меня на загорбке, а навязавшие нам дурные обычаи и пустую веру пустомели могут убираться в задницу! Гаунау – королевство не забывших себя варитов, и да помогут нам наши предки и наши боги, если они еще с нами. До Осеннего Излома остается восемь дней, но мы не можем ждать, к тому же все уже сказано в Излом Летний. Я, хозяин Гаунау по праву рождения, по праву избрания и по праву меча, подтверждаю свой договор не с Талигом, кто видел Талиг? Кто говорил с Талигом? Кто ел с Талигом мясо и пил можжевеловую? Я подтверждаю свой договор с талигойским вождем, и я жду от него того же. Пока Савиньяк держит слово, он может на меня рассчитывать. Порукой тому – слышавший нас полдень, текущая вода и мои предки.

Хайнрих закончил – он сказал ровно то, что хотел. Прямой и бесхитростный варвар… Хитрец, умница, дипломат, успевший утопить в волнах прошлого свежий эйнрехтский труп, прежде чем тот явится, чтобы увести союзника. Не восхищаться Ли не мог, но делал это молча. Дядюшка Гектор племянником гордился бы: маршал и не подумал принять брошенный варитом мяч, он уступал это право умному агму.

Маркграф, если Савиньяк разгадал его верно, лихорадочно подыскивал другую корку для той же начинки. Гаунау и бергеры за одно упоминание об их сходстве разорвали бы любого, но и те, и другие были отродьями разрубленного мечом истории седоземельского спрута.

Вольфганг-Иоганн сдвинул пшеничные брови.

– Золотого Договора больше нет, это так. – Для своей речи бергер предпочел талиг, и это было мудро. – Дриксен развязала войну, Агарис исчез, Гайифа исчезает, но, пока существует Талиг, Горная марка будет ему верна. Мы не вложим меч в ножны, пока дриксы на талигойской земле истребляют марагов, но мы помним, что нынешний год не терпит крови. Проэмперадор Надора заключил мир, я признаю этот договор и присоединяюсь к нему, однако нужно решить, как быть с Каданой и Дриксен.

– Нужно, – согласился Хайнрих, – и мы будем об этом говорить. Если будем говорить вообще.

– Я поклялся кровью, – чуть улыбнулся Лионель, предоставив додумать недостающее варварским мозгам. Некоторые вещи лучше говорить с неохотой, лишь отвечая на заданные в лоб вопросы.

– Регент Талига одобрил перемирие, – напомнил маркграф, и Лионель мысленно подобрался, будто готовясь к прыжку. – Он должен одобрить и мир. Гонец выедет с рассветом.

– Регент Талига слишком далеко на юге, – словно бы с досадой проговорил Савиньяк, – он не видит ни нашей войны, ни наших… обвалов. Его величество Карл ближе, но он пока не может ни воевать, ни заключать и разрывать союзы. Излом не дает времени никому; решать нужно здесь и сейчас, а решив, не юлить и не отступать.

– Мне не перед кем отчитываться, – буркнул Хайнрих именно то, к чему Ли и подводил. – Я снимаю войска с перевалов и выдвигаю их к Каданской границе. Если Джеймс нарушит границу Северного Надора… Тем хуже для Джеймса.

– Дорогой Вольфганг-Иоганн, – совсем тихо, словно не желая говорить при Хайнрихе, напомнил Савиньяк, – армии фок Варзов, по существу, больше нет, вся надежда Марагоны и Проэмперадора Севера на армию моего брата, но очень может быть, что Эмилю придется повернуть к Олларии…

– Каждому своя ноша! – отрезал бергер, и Лионель понял: победа! – Мы не оставим без помощи ни марагов, ни столицу.

Дальше стало совсем просто. Фрида, которая могла бы вмешаться, злилась в Агмштадте, а трое союзников слишком спешили и слишком во многом сходились, чтобы пререкаться из-за мелочей.

2

Карои вернулся, когда голова каравана выползала на Старую Королевскую дорогу, которая, по словам Левия, некогда называлась Львиной. Алат не потерял ни единого человека и отнюдь не казался вымотанным.

– Мы делали что могли, – рассказывал витязь, обтирая запыленного, но отнюдь не загнанного коня, – но эти твари, как бракованные гончие, руби не руби, прут вперед. За казной.

– Что?! – не поверил собственным ушам Робер.

– Так кричали вожаки, когда мы выманивали кавалеристов. Конница у них, к слову сказать, есть. До эскадрона… Хотел бы я сказать, что она была, но эти скоты так из-за пехоты и не вылезли, а пехота пряталась за деревьями. И какой осёл вздумал обсаживать дорогу!

Эпинэ словно вживую увидел немалые тополя, тянувшиеся в две линии до самого поворота на Старую Барсину. Деревья могли бы прикрывать и отступающих, но возиться с дорогой к давно брошенному городу никто не стал.

– Кажется, был приказ Франциска, – припомнил Робер. – Сажать вдоль трактов деревья, чтобы люди зимой не сбивались с пути… Балинт, как они?

– Ничуть не изменились, – пожал плечами алат. – Мы обогнали их на пару часов. Что делаем?

– Вы поите лошадей и отдыхаете, мы перегораживаем дорогу. Не здесь, ближе к Кольцу. Продержимся сколько можем, потом отойдем, а вы нас прикроете. Пока останетесь в тылу и на обочине.

– Хорошо, – кивнул все же уставший витязь. Он мог сколько угодно досадовать хоть на тополя, хоть на засевших за спинами пехоты вражеских конников, но без алатской «прогулки» драка началась бы уже к полудню, а так пришлось ждать и ждать.

Барсинцы задержались не на два часа, а на все три, и это было очень хорошо, поскольку долгого боя не вышло. Замаячила и убралась назад, за поворот, группа всадников, а потом и по дороге повалила, и из кустов полезла пехота. Подошла, развернулась и открыла огонь, под прикрытием которого часть мерзавцев со всех ног бросилась вперед. Стрелки Робера ответили, но остановить атаку не могли.

Карои не ошибся: бесноватые остались бесноватыми. Смерти не боялись, перли как одержимые, причем солдат в первых рядах не было, только вооруженные чем попало горожане. Они таки дорвались до баррикады, и повторилось то, что было в Олларии, только второй волной здесь шли дезертиры, стрелять по которым было уже некому.

Командир барсинцев рассчитал верно, и Робер приказал отступать. Выручили витязи, дали возможность отойти, потом все вместе, огрызаясь на ходу, пятились к Кольцу. Начинало темнеть, дорога уводила дальше и дальше в невысокие заросли, потом показалась прогалина.

– Надо бить, – сказал Карои, и Робер согласился.

Алаты больше не пели. В полной тишине они укрылись за деревьями, выждали и, пользуясь последним светом, саданули барсинцам в бок, вырубив и втоптав в дорожную пыль авангард. Как ни странно, этого хватило. Робер стоял бок о бок с вытиравшим саблю Балинтом и ждал, то вслушиваясь, то глядя на застывшего рядом Готти. Потом пес еле слышно тявкнул, почти кашлянул: вернулись свои.