Танцор Января - Майкл Флинн

В отчаянии арфистка возвращается к фонтану. Она не удержала язык за зубами. Теперь, независимо от того, что подумает человек со шрамами, кое о чем ей никогда не узнать.

Спросить не у кого, даже если предположить, что терране станут отвечать на расспросы чужака или отвечать на них честно. Полдень в самом разгаре, и площадь пуста. Арфистка не ожидала увидеть свет солнца в этом мире вне времени. В баре царит безвременье, обещающее снаружи только ночь. Закуток также находится в безвременье, но в другом смысле — прошлое тут никогда не умирает, в то время как в баре никогда не наступает будущее. Пустующая площадь раздражает арфистку, ей кажется, что за полем зрения прячется призрачная толпа и пристально за ней наблюдает. Впрочем, девушка не знает о терранской традиции ватиума, сиесты или «шестого часа» дня.

Но в жаркий полдень дремлют не все, обязательно найдется кто-нибудь, кто действительно прячется и высматривает. Эти бездельники при ее приближении скрывались в боковых коридорах и гулли. Кто знает, кем может оказаться самоуверенный странник? Лучше избежать неприятностей, избегая контакта. Перед арфисткой разверзлась пустота, как расступается волна перед носом корабля.

Но стоит судну пройти, как вода смыкается обратно.

Смутное движение в переулке, тень в окутанной сумраком колоннаде. Девушка чувствует, как они собираются на границе ее зрения. Попрошайки, воры, беспризорники — все те, кто по той или иной причине не могут сомкнуть глаз и поэтому околачиваются тут в самый разгар полудня.

Арфистка скидывает с плеча футляр и присаживается на гладкий каменный бортик фонтана. Каменные плиты даруют прохладу, за спиной тихо журчит вода. Возле одного из проемов стоит мужчина в кафтане. Он сделал лишь небольшое движение, чтобы показаться ей на глаза, но кто знает, сколько подобных ему могут прятаться за углом? В дверях, которые до этого казались запертыми, старая женщина опирается обеими руками на трость. Кто-то свистнул два или три раза, будто подавая сигнал. Невидимые ноги зашуршали по сводчатой галерее. Арфистка наклоняется, открывает футляр и достает арфу.

Из узкой галереи выходят трое пацанят, их бледная кожа не видна под слоем уличной грязи. Они склоняются друг к другу и перешептываются, время от времени поглядывая в направлении арфистки. Самый старший — высокий худощавый мальчишка, возможно тринадцати метрических лет от роду, — возвышается над ними. Он хлопает одного из младших по голове, и тот скалится в ответ.

Арфистка настраивает струны на минорный дорийский лад. Стоящий в проеме мужчина в кафтане разрезает гуаву и на лезвии ножа подносит кусочек ко рту. К нему присоединяется второй человек, одетый только в светло-голубой клетчатый дхоти. По его обнаженному изнеженному и мягкому телу видно, что мужчина — большой любитель чувственных удовольствий, его пухлые губы подрагивают, когда он разглядывает арфистку. Человек с ножом не обращает на него внимания и отрезает еще один ломтик гуавы, не переставая наблюдать за девушкой.

До сих пор никто не издал ни звука, поэтому первые ноты, извлеченные арфисткой, взрывают тишину. Полуопущенные головы резко вскидываются. Дети — их уже пятеро — расступаются и глазеют на нее. Створки верхнего окна со скрипом распахиваются. Девушка проигрывает гексахорд, чтобы размять пальцы. Мужчина в дхоти вальяжно входит на площадь, намеренно глядя куда угодно, только не на арфистку. Человек с ножом идет за ним следом. Опираясь на деревянную палку, из тени в углу площади появляется попрошайка со слезящимися глазами. Он встряхивает перед собой кружкой, прислушиваясь, не звякнет ли там что-нибудь. Трое мужчин в разномастных терранских «деловых прикидах» сидят на корточках возле одного из домов и вполголоса переговариваются друг с другом. Один из них смеется.

Она играет «Тему Танцора», придуманную еще в первый день. Теперь она сформирована целиком и звучит более уверенно. Мелодия начинается тихо, и большинство собравшихся на площади людей ее не замечает. Дети пихают друг дружку, пока наконец не выталкивают одного из них вперед. Мальчик делает шаг в сторону арфистки, оглядывается, затем приближается, шаря рукой в кармане. Он что-то нащупывает, и судя по тому, как бугрится ткань, это ствол пистолета.

Громкость и темп музыки набирают обороты. Величавую кадриль нарушают более необузданные мотивы: галоп, под который арфистка большим пальцем выбивает рокочущий, громовой бас. Еще больше окон распахивается на тех фасадах, которые могут похвастаться ими. Один из сидевших возле стены мужчин — с лицом, словно у стервятника, — подходит и останавливается недалеко от нее, но чуть позади, за границей зрения.

— Чудно, — слышит она его голос, но прозвучало ли это искренне или иронично, да и вообще касалось ли музыки, девушка не знает. Мужчина с ножом доедает последнюю дольку гуавы, вытирает руку о рубашку и проводит рукавом по губам. Он пристально рассматривает арфистку, оценивая ее одежду, арфу и кошель на поясе.

Мальчуган с изъеденным оспой лицом вынимает из кармана дудку. Пальцы арфистки всего на мгновение вздрагивают, и впервые за многие годы она берет фальшивую ноту. Мальчик достает терранский тинвиссл — простую дудку с дырочками для пальцев и свистулькой, — после секундного раздумья становится напротив арфистки и начинает играть, догоняя танец, который она закручивает в вихрь, возносит над верхним регистром и отпускает на свободу. Его нельзя назвать хорошим музыкантом, его пальцы зачастую передерживают ноты, вместо того чтобы заставлять их плясать на тридцать второй, но он по крайней мере не отстает, хоть и слышал мелодию всего раз. Друзья весело подбадривают его, и он заливается краской, теряет темп, останавливается и снова догоняет его.

Мужчина с лицом стервятника бросает пару монет в открытый футляр.

Распахивается еще больше окон на верхних этажах, и на подоконник одного из них облокачивается дородная женщина с огромной грудью. Дети, толкнувшие к арфистке дударя, заводят хоровод. Несколько людей теснятся и толкаются в небольшой толпе, которая уже успела окружить арфистку. Время от времени в футляр со звоном падают монеты. Не все улыбаются. Кое-кто глядит на нее с подозрением или даже враждебно. Один из мужчин решает воспользоваться неожиданным наплывом публики и начинает жонглировать мячиками в галерее; другой тоже не упускает возможности и успешно облегчает кошельки, пока один из зрителей на балконе не замечает его и не поднимает крик, тогда он, сверкая пятками, уносится в ближайший переулок с погоней на хвосте. Арфистка аккомпанирует его побегу галопирующей мелодией, а затем возобновляет гянтрэй.

Она внезапно меняет темп, чем приводит в замешательство пляшущих детей и дударя, который опускает дудку и прислушивается, кивая в такт новой мелодии, затем снова подхватывает ее. Арфистка играет «Песню Января», потом «Плач по Маленькому Хью». Последний мотив заставляет замереть веселящуюся толпу, и дударь выводит высокую трель своей собственной нежной мелодии поверх звучания рыдающих струн. Девушка находит музыкальную тему занятной, переводит ее в нижний регистр сложными глиссандо и форшлагами, наигрывает пару вариаций и затем, кивнув мальчику, возвращается к прежней мелодии, теперь уже сделав ее нежность более пронзительной. Перейдя к «Смерти в гулли» и «Теме Фудира», она использует тональность за пределами музыкальных возможностей дударя и его инструмента. Это минорный лад, а он не великий флейтист. Его высокое чистое пикколо прерывается, оставляя лишь мрачное звучание металлических струн кларсаха. Совершенно случайно в этот момент мимолетные облака закрывают солнце, и на площадь падает тень.

Никто больше не танцует. Мало кто осмеливается даже дышать.

Через толпу сумел пробиться мужчина с таблой,[56] и теперь он сидит у ног арфистки, подняв руки над барабаном и не решаясь ударить, поскольку мелодия и без барабанного боя течет к далекому океану. Это не знакомый ему алап,[57] а продолжение традиций древней поэзии из забытой страны зеленых долин и меловых утесов, шепот ее духа, доносящийся сквозь века.

Арфистка тихо говорит мужчине с таблой шестнадцать к семи, юному дударю — на счет «два», затем по ее кивку тинвиссл взмывает ввысь, руки выбивают друт-лайю,[58] и темное дребезжание струн взрывается ярким солнечным светом. Триумф! Хитрец перехитрен! Слушатели не могут сдержать радостный возглас, дети подскакивают, хлопают в ладоши и продолжают пляску с того момента, где прервали ее. Мужчина с лицом стервятника кивает, будто вынося приговор. Да, все верно. Ни одна сладость не сравнится по вкусу с той, что приходит после отчаяния.

Она не поведет их дальше, к бездне Разлома и опустошению Нового Эрена, не покажет зал с головами на Узле Павлина. Для этого полдень слишком ярок. Арфистка наигрывает мотив «Темы бан Бриджит» — она еще не доработана — и позволяет музыке загадочно стихнуть в большой сексте, прежде чем струны умолкнут окончательно.