Любимая улица - Фрида Вигдорова

Почерком Тани: Это, конечно, художественное преувеличение.

Почерком Леши: Ну, пусть преувеличение. Нельзя же совсем ничего не преувеличивать. Нет, Саша, ты себе не представляешь, как здесь хорошо. Леса - вековые, скалы - предвечные. А горы...

Почерком Тани: Смотри "Казаки", повесть Л. Н. Толстого.

Почерком Леши: Нет, Толстой отдельно сказал: "а горы", а я совершенно отдельно. К тому же те горы были Кавказские, а у нас - Уральские, они мрачнее, древнее, угрюмее и, конечно, красивее. Быт у нас тоже ничего. Городок отстраивается, магазины появляются, с продуктами - неплохо. Только пока что вода из кранов не течет. Я уж почти совсем приспособился носить ее ведрами из колодца, но все никак не решу, продевать ли коромысло под погон или сверх погона...

Почерком Тани: Все врет. Просто ему лень переодеваться в гражданское.

Почерком Леши: А еще здесь неподалеку есть чудесное лесное озеро со скальными берегами. В самые жаркие дни в нем даже можно купаться, одна беда - слой теплой воды сверху очень тонкий, а внизу совсем ледяная. Таня в этом тонком слое помещается, а я нет, и очень ругаюсь. Одно утешение, что Таня скоро... (зачеркнуто).

Почерком Тани: Да, Саша, вы еще не знаете, что я поступила работать в школу. Свободных мест совсем не было, и знаете, что мне приходится преподавать? Рукоделие!

Почерком Леши: Чтобы ты поняла, Саша, как это нелепо, вообрази, что тебе предложили бы преподавать бокс. Таня из всех женских рукоделий знает только одно: пришивать пуговицы. Вот она со своими ученицами и пришивает пуговицы целыми уроками куда придется: на занавеску - так на занавеску, на пыльную тряпку - так на тряпку... Потом отпарывают, потом снова пришивают, так и урок проходит...

Почерком Тани: И вовсе нет! Он так говорит из скромности. Раньше я действительно ничего не умела, а теперь почти научилась вязать на спицах. А кто меня научил? Леша! Он сначала сам выучился по книге, а потом начал учить меня и почти выучил.

Почерком Леши: Если ее ученицы будут такие же понятливые, как она, то я ей не завидую... Шутки в сторону, Саша, меня очень интересует, как ты там живешь? Не собираешься ли обратно в Белокаменную? Слухи идут, что времена меняются, я получил письмо от Татьяны Васильевны - помнишь, моя преподавательница математики в академии? И она пишет, что, похоже, меня примут обратно с будущего года. Каково? Это уже признак! Так что, думаю, и для медицинской сестры Саши Поливановой работа в Москве тоже найдется. А? Но все-таки я не жалею, что поехал на Курилы и сюда, - надо было и это повидать в жизни, а то так и умер бы, не повидав океана, не узнав, что такое - Урал.

Целую тебя. Леша

Почерком Тани: И я тоже целую вас и очень надеюсь, что скоро буду писать вам всем вместе: Саше, и Дмитрию Александровичу, и Ане, и моей Кате.

Таня.

Лето. Июнь. За окном вагона - то сквозная березовая роща, то темный еловый лес, то поле, поле, сколько хватает глаз. Небо уже побледнело, скоро сумерки. Одна ночь отделяет Сашу от дома: рано утром - Москва. Завтра двадцать второе июня, самый длинный день в году, день выпускных балов, день ее рождения... И годовщина войны. Странно: двенадцать лет назад, в канун войны, она тоже была в дороге: возвращалась из Калуги домой. На вокзале ее встретил Митя. И первые его слова были внезапны как удар.

- Сашенька, милая, - сказал он, - война...

На этот раз ее никто не встретит, она никому не дала знать о своем приезде. Родители на Урале, поехали проведать Лешу и Таню. Но девочки дома. Нет, не надо жалеть, что не дала телеграмму... Она приедет, когда ее не ждут, - так даже лучше.

Саша лежит на верхней полке и неотрывно смотрит в окно. Стемнело. За окном поля, а за полями дрожат и переливаются россыпи далеких огней. Почти год разлуки. Это мало или много? У нее не было досуга оглянуться, навести в мыслях порядок. Но сейчас она знает: память о доме была с ней неотступно, что бы она ни делала, о чем бы ни думала.

- Спускайтесь чай пить! - окликают снизу.

Там седой майор с молодыми глазами, с молодой, быстрой ухваткой: чуть станция, он первый выскакивает из вагона и возвращается нагруженный покупками - куры, огурцы, черешня. Напротив него - старик без ноги, потерял еще в гражданскую. Он едет в Москву повидать дочку и внуков.

- Мне Москва не нравится, - говорит он, - сильная скученность населения. А скажите, почему вы лицом молодые, а волос у вас седой? Какое у вас было переживание?

Майор смеется в ответ:

- Дед, ну что ты спрашиваешь? У кого же нет переживаний? Найди мне такую жизнь.

- А как вы размышляете... Такой вопрос у меня есть. Как вы на этот счет думаете: большая вина на Берии лежит?

- О, куда метнул! Большая, конечно.

- Ну... А вот еще один вопрос... Как, к примеру, Сталин... Он как, про все эти дела знал?

- Не могу ответить, - говорит майор.

- Вот и я не могу ответить. Но я, к примеру, скажу: вот у меня сын председатель колхоза. Обязан он знать, что у него в колхозе творится? Он про каждую хату может рассказать, что в печи стоит.

- Сравнил! То колхоз! А тут целая страна!

- Товарищ майор, но вот вы - военный, вы должны знать...

- Товарищи попутчицы! - почти с отчаянием восклицает майор. Спускайтесь, смотрите, какую я черешню купил. Будьте хозяйкой которая-нибудь! Ну, что такое, две женщины в купе, и такую волю взяли: верхние полки заняли, да еще пить чай не хотят.

Саша и ее соседка Люся - большеглазая худенькая девушка - спрыгивают вниз. Пьют чай, едят черешню, а старик все донимает майора, у него своя забота:

- Крестьянство - это, может, главное сейчас, главнее - нет.

- Все про себя так говорят. Спроси у шахтеров, они тебе скажут, что без них земля не стоит. Дорогие попутчицы, а вы смотрели "У стен Малапаги"? Вот это фильм так фильм! Там девчонка играет, как настоящая артистка.

- А скажите... - говорит старик.

- Поздно, поздно. Уж давно спать пора. Москва знаете когда будет? В шесть утра. Давайте укладываться. Соседушка, может, все-таки перекочуете на нижнюю полку?

- Нет, спасибо, с детства люблю на верхней. Старик еще долго вздыхает и бормочет что-то. Майор

Лег лицом к стенке и - то ли притворился, то ли в самом деле уснул. А Саша и не пытается спать, все равно не уснуть. Смотрит в непроглядную тьму за окном и думает: "Почти год разлуки... Мало это или много?"

- Вы спите? - шепчет Люся. - Я вот что хочу спросить. Почему такое... почему такое... ухаживает один за мной... И лицом хороший, и характером тихий... А не люблю я его... Вот как получается.

Горит только синяя лампа. У Люси худенькое голубое личико. Она, как и Саша, оперлась лицом на ладони и смотрит в темноту за вагонным окном...

Почему такое, почему... Всех что-то мучает, большое ли, малое... Все спрашивают, думают, маются.

Утренний холодок, высокое, еще бледное небо. Людей много, и кто-то кидается к вагону с цветами, на весь перрон звенит счастливый женский голос: "Я здесь! Я здесь!" Но Саше кажется, что платформа пуста. Зачем она не дала знать о своем приезде? Вот сейчас она уже увидела бы их. Они были бы вместе. Скорее, скорее, метро, троллейбус, еще минута, еще... Саша стоит у своих дверей. "Поливановым - два звонка". Где же ключ, он только что был здесь... Черт с ним! Забывая, что час ранний, она нажимает кнопку: два звонка, и еще два, и опять два!

- Мама, мама, мама! Я прямо не верю, что это ты. Но почему, почему же ты не дала телеграмму? Мы бы тебя встретили! Я так люблю встречать! И Анюта не ушла бы в поход! Не огорчайся, не огорчайся, она непременно вернется сегодня, потому что сегодня выпускной бал у Жени, а она ушла в поход с Жениным классом. А потом сегодня бал и в нашей школе, и Анюте поручили говорить речь. Мама, мама, и папа тоже сегодня вернется, самое позднее завтра, он в Ярославле. Вчера вечером звонил испрашивал, нет ли от тебя писем. Давай пойдем вместе умоемся! И потом вместе позавтракаем! И все время будем вместе!

Они вместе умываются, вместе завтракают. В квартире пусто, тихо: все на даче. В Сашиной комнате появились новые книжные полки, и новое кресло глубокое, покойное. В комнате у девочек все по-прежнему, но Саше кажется, будто что-то изменилось. Нет, просто она отвыкла. Анисья Матвеевна смотрит на Сашу острым, испытующим взглядом, но голос ее звучит буднично, когда она говорит:

- А мы тебя ждем, не знаем, что делать, то ли Катерину в лагерь, то ли правда дачу снимать.

- Я не люблю отдыхать коллективно, - говорит Катя, - и вообще я от мамы никуда не уеду. Мы поедем куда-нибудь вместе. Или вместе пойдем в поход. Или укатим к Леше. Мама! Но ты же не знаешь самой главной новости! У Леши родился сын Андрей! Вот телеграмма!

Наверно, такая же телеграмма полетела в Ручьевку. А Саши там уже нет... Андрей, сын Андрей... Она встает из-за стола, идет к телефону.

- Можно Дмитрия Ивановича? В больнице? Жаль... А Федя в городе?

Но трубку уже положили: частые короткие гудки.

Она стоит глубоко задумавшись, не отнимая руки от телефонной трубки. Катя тихо подходит к ней, заглядывает в глаза.