The Мечты. О любви - Марина Светлая

положено выпендриваться.

— Карма?

— Одна девчонка велела.

— То есть это девчонка виновата?

— А у тебя все крайности, — проговорил Богдан, и было слышно, что он улыбается. — Никто ни в чем не виноват.

— Но ты же любишь мои крайности, — так же, как он, ответила Юля.

— Очень люблю!

— И я люблю. Все твои мажорские замашки. В конце концов, у девчонки тоже карма, — она помолчала, глядя в небо, сейчас похожее на сизовато-черную золу, еще не совсем ночное, но уже и далекое от сумерек. А потом сказала: — Я за Андреем. Ты еще долго будешь гонять подчиненных?

— Сегодня долго, — вздохнул Моджеевский, — а то расслабились. Давай машину пришлю, погода явно не для прогулок.

— Не надо. Мы прекрасно доберемся автобусом. Тем более, еще грибы купить. Сало, вроде, дома было. Я надеюсь, ты ешь картошку с салом, или тебе твой тренер не велит?

— Юлька! Какой автобус? Не глупи.

— Рейсовый. Последний уходит аж в восемь. Я знаю расписание, мы прекрасно доберемся, — продолжая его разыгрывать, с деланным простодушием излагала Юля.

— Ну ок, — в той ей сказал Богдан, — тогда сейчас приеду.

— А как же твой горе-факапер?

— Еще немножко подышит.

— Я вызову такси, — со смехом сдалась Юлька. — Я и так тебя все время отвлекаю.

— Обещаешь?

— Обещаю. Только и ты обещай, что совсем уж до ночи сидеть там не будешь.

— Не буду.

Юля сделала еще несколько шагов, посопев носом. Из-за поворота показались ворота детского сада. Противный ветер пробирался под куртку, но ей все равно было тепло от незримого присутствия человека, который ее любил. Хотелось послать все к черту и сунуться прямо к нему в офис вместе с Андреем. Вытащить его из кабинета на самом верху высотного здания и убедить прямо сейчас вместе ехать домой, чтобы сделать этот вечер совсем-совсем семейным. Останавливало лишь то, что лишнее внимание к их и без того довольно двусмысленному положению было бы нежелательным. Шумиха. Чертова шумиха, которой она не хотела категорически, но которая настигала их на каждом шагу. И тут то ли наплевать и продолжать нарываться, то ли затаиться и переждать — должно же закончиться?

Но до конца было еще далеко.

Все это даже не приблизилось к фазе террора со стороны средств массовой информации, но дерьмо про них писали каждый день. Инфлюенсеры чертовы, на которых управу найти не получалось, хотя, Юля знала это наверняка, Богдан задействовал те средства противодействия, которыми обладал как частное, но далеко не последнее лицо среди бизнес-элит. Однако это уже вышло из-под контроля. Кто-то умелый вывел это из-под контроля. Кто-то… ей очень хотелось бы ошибаться в том, кто это был. Но не получалось думать как-то иначе.

Юлька тряхнула головой, отгоняя мучительно зудящие, назойливые мысли, и проговорила:

— Я соскучилась.

— Не верю своим ушам, — поддел Богдан.

— Ты не понял. Я за всю жизнь соскучилась. И сегодня с утра — отдельно. Меня добило. Соскучилась.

— Я тоже соскучился, — сказал он. — Со срочным разберусь — и сразу домой. И вы долго не бродите. Холодно.

— Долго не будем, — согласилась Юлька, толкая калитку перед собой. — Я уже пришла. Иди убивай своего придурка.

— Пусть живет. Уволю к черту — и хватит с него.

— Вот это мудро. Все, я перезвоню, — пропыхтела она в трубку и отключилась, торопливо шагая по узенькой дорожке между корпусами садика. Вход для Андрюшкиной группы был с обратной стороны здания, блок — на втором этаже. Вокруг во дворе — легкий галдеж мелюзги, то тут, то там топавшей за ручку с родителями в направлении выхода.

Юлька прошмыгнула в дверь, оказавшись в ярком электрическом свете и среди бледно-зеленых стен, изрисованных героями мультфильмов. Поднялась по лестнице, остановилась на пятачке перед следующей дверью, мимолетно уловила глазом уголок детского творчества со смешными поделками к 8 марта, почему-то представила себе Богдана, склонившегося над столом и клеящего вместе с Андрюхой ярко-розовую бумажную восьмерку. Прыснула себе в кулачок, да так и вошла в гардероб, где располагались многочисленные детские шкафчики.

Поздоровалась с маячившим поблизости папашей, натягивавшим на дщерь свою малолетнюю теплые колготки на ближайшей скамейке. Потом с парочкой мамаш, чьи лица уже запомнила. И сунулась в помещение комнаты, где детишки проводили свой день.

— Здрасьте! — не глядя, механически воспитательнице, в сторону стола у окна. И в галдящую толпу мелюзги: — Андрюшка! Андрюш, домой!

Но никто не отозвался. Юлька нахмурилась, отыскивая сына взглядом и почему-то не находя. Может быть, в туалете? Она покрутила головой, все-таки повернулась к воспитательнице и вопросительно воззрилась на нее. А та растерянно смотрела на непонятно зачем явившуюся мамашу.

Секунда. Две.

— Так его бабушка забрала еще днем, — услышала Юля Малич произнесенную самым обыденным тоном, будто бы отсутствие ребенка разумелось само собой, фразу, от которой у нее, тем не менее, неожиданно зазвенело в ушах.

— В смысле «бабушка забрала»? — не поняла Юля.

— До обеда, в смену Натальи Игоревны.

— Но у него нет баб…

Юля задохнулась и замолчала. К лицу волной прилила кровь, отчего ей показалось, что воздух она выдыхает горячий. И шумный, дребезжащий. Разве может воздух быть шумным? Наверное, да — раз она слышит шум.

У Андрея не было бабушки. У Юли не было мамы. У Димы — не было тоже.

У Андрея не было бабушки, которую здесь бы знали.

До обеда забрали. Это сколько часов назад? До черта часов.

Доли секунды, пока эти мысли мелькали в голове, Юля продолжала смотреть на воспитательницу. Потом опомнилась, или ей показалось, что она опомнилась, потому что в следующее мгновение она уже снова говорила, теперь уже резко повышая голос:

— Какая еще бабушка? Объясните толком! Где мой ребенок?!

— Юлия Андреевна, это не в мою смену было, — сдавленно ответила воспитательница, начавшая подозревать, что произошло нечто из ряда вон.

Молоденькая. Девочка. Вита Валерьевна, — вспомнила Юлька.

— Да какая мне разница, в чью смену? Если бы какая-то б… если бы его должен был кто-то забрать раньше или вместо