Они живут рядом со мной - Анатолий Онегов

Я не всегда верил воронам, когда оставлял на дворе что-либо съестное, зная, как умеют эти пронырливые птицы заранее пронюхивать о возможной поживе. Но с воронами-метеорологами я считался так же, как со своим котом, предсказывающим точно грозу.

И медведи, и вороны, и лебеди, и даже мой кот, ночующий в помещении, жили, как говорят теперь на страницах газет и журналов, лицом к лицу с природой. Природа подчас диктовала животным свои суровые условия, и чтобы избежать неприятности, чтобы не замерзнуть, не остаться без пищи, не потерять птенцов, не погибнуть под лесным завалом, и медведю, и зяблику, и чибисам приходилось считаться и заранее готовиться и к возможным холодам, и к неуемному ветру, и к обложным дождям, и к грозе.

Очень может быть, что и человек, надолго попавший в такие же условия, вспомнит как-то науку своих предков и тоже будет предчувствовать близкий мороз, тяжелые тучи и скорый гром.

Но человек давно создал свою систему предсказания погоды, и, только когда его прогноз бывает не совсем точным, он вдруг вспоминает, что неподалеку живут и птицы, и звери. Вот тогда мы и обращаемся к стае гусей, прислушиваемся к крикам ворон и к песне зяблика, обращаем внимание на поведение наших соседей-животных, чтобы получить совсем точный ответ на вопрос: «Какая же все-таки завтра будет погода?»

И наши соседи почти никогда не подводят. Они подтверждают правильные сводки погоды, подправляют не совсем точные, а порой и помогают узнать больше, чем самые чувствительные приборы, автоматические метеостанции и даже спутники Земли.

ОБИДА. ОСТОРОЖНОСТЬ. МЕСТЬ

Пожалуй, мне все-таки повезло на лесных тропах… Я встречался с лосями и медведями, совсем близко, за окном избушки, я мог подолгу наблюдать за лисами и волками, а к моей лодке, оставленной на берегу, нередко подплывали лебеди.

Подолгу я жил около таких озер, куда очень давно не заглядывали люди, но чаще мне приходилось долго идти, плыть по рекам, миновать в вагончиках узкоколейки вырубленные леса, искать и искать Край Непуганых Птиц и с горечью вспоминать слова из книги Михаила Михайловича Пришвина:

«— Да нет же, нет — это только в сказках, может быть, и было, только давно…

— Ну, вот, поди ты говори с ним, — жалуется мне огромный Мануйло. — У нас этой птицы нет счету, видимо-невидимо, а он толкует, что нету…»

Мне очень редко приходилось встречать в своих дорогах таких людей, которые убеждали бы меня, что совсем рядом, где-то там, за первым или вторым ручьем от деревни, и начинается желанный Край Непуганых Птиц и Зверей.

Чаще мне встречался другой «Мануйло», тихий, давно порвавший с лесной жизнью человек… Такой «Мануйло» обычно был стар, но хорошо помнил, как здесь, рядом с деревней, присаживались отдохнуть на воду красавцы лебеди, как с крыльца дома можно было видеть лосей, которые выходили к озеру на водопой… Другого чего, а рябчиков-то или глухарей здесь никогда не считали…

И все это было, когда-то было… Где же зверь? Где же птица? Мой «Мануйло» разводит руками, грустно молчит и не очень охотно отвечает…

Лебеди?.. Эти осторожные птицы ушли от ружей, что были почти у каждого пацана… В лебедей стреляли только один раз. Птицы поднялись, долго ходили стонущими кругами над озером, над погибшим товарищем, наконец улетели и больше никогда не заглядывали туда, где их обидели люди… Правда, весной лебедей иногда видно, видно и осенью, но летят они очень высоко…

Лоси?.. Лоси отступили в глубь тайги после жестоких обид со стороны бродячих собак и необдуманных выстрелов жадных людей. И не столько их перебили, сколько напугали…

Рябчики, глухари?.. Этих перевели по всей округе. Легко перевести — дура птица. Не промахнись только — не уйдет сама. Долго обид не помнит…

Что осталось?.. Показывается белка. Но белка здесь теперь только проходная, иногда появляется сразу много зверьков, но ненадолго — уходят они дальше в поисках корма. Мало у нас осталось хорошей сосны и ели…

Волки бывают, но редко. Это осторожный зверь — пугни разок, и будет далеко обходить деревню…

Медведь есть неподалеку — правда, всего один. Бродит по округе, но шалый, не тот медведь. Людей уже многих попугал. И никуда не уходит. А где завтра объявится, не знаем. Скотину стал трогать то там, то тут. А раньше скотиной не баловал — тише был медведь…

Вороны есть. Этих много. Эти никуда не уйдут, но птица хитрая — с ружьем к ней не подходи. За ворон как-то в этих местах премию давали. Хищниками они считались. Но убьешь одну, и больше ихнего брата не увидишь, не подойдешь к ним — хорошо будут ружье помнить…

Что это — грусть человека, знавшего когда-то Край Непуганых Птиц, или отповедь старика, адресованная молодежи: мол, и время теперь не то, и вы другие, и природа чахнет?..

Я очень верю, что были когда-то здесь, неподалеку, птицы, что к озеру выходили на водопой лоси, что медведь был тише и добродушней, верю, что навсегда улетели лебеди, когда слышу тут же, за домами, беспардонную стрельбу пацанов по стайке доверчиво налетевших куликов-чибисов.

Но верю и в другое: край, принадлежащий животным, еще есть — лебеди, лоси, медведи не уничтожены совсем, они отошли, отступили, подыскали себе более спокойное, хотя, может быть, и худшее теперь место, и живут сейчас более осторожно в новом для себя, Осторожном Краю Птиц и Зверей.

А почему этот заповедный Край именно Осторожный?.. Почему животным время от времени не возвращаться сюда, обратно, чтобы проверить: не ушла ли опасность из их прежнего дома?.. Ведь возвращались же гагары на свое озеро, когда мой плот отступал, а я скрывался в избушке… А утки, которые отступали от меня и моей собаки, — уже на следующий день они снова смело разгуливали по своему заливу, где совсем недавно их побеспокоила собака и напугал человек.

В чем же причина?.. Может быть, шум большого рабочего поселка, рев тракторов, визг мотопил, грохот машин на проселочных дорогах — может быть, это естественное отступление животных от шума, от людей?.. Ну а как же тогда Москва, где шум погромче, где людей побольше, — ведь в парках Москвы нет-нет да и появятся настоящие, дикие лоси?.. В чем же разница?.. А не в том ли, что в Москве в лосей не стреляют?..

В ворон стреляли в лесных деревушках не только из-за премии. Стреляли в пронырливых птиц и тогда, когда они нагло вели себя около курятника. Но и там выстрел гремел только один раз — после этого вороны далеко облетали ружья. Сторож курятника порой может утверждать, что вороны чуют порох… Не знаю. Но ружье после выстрела эти птицы помнят очень хорошо…