Король-Уголь - Эптон Синклер

Шахтеры ответили ему таким мощным гулом, какого он еще не слыхал. Да, вот чего они требуют: забастовки! И пусть Джо Смит объявит ее и станет их вожаком! Ведь за это его изгнали отсюда! Не совсем ясно, правда, как он пробрался обратно, — тем не менее он здесь, и он общий любимец. Да здравствует Джо Смит! Они пойдут за ним в огонь и воду!

А смелый какой парень! Стоит себе на ступеньках и под самым носом начальства агитирует за профсоюз, а начальство, смотрите, боится пальцем его тронуть! Видя все это, толпа пришла в неистовый восторг. Те, кто знал английский язык, криками выражали свою солидарность; а кто не знал, все равно кричали, подражая остальным.

Кровопролития им не нужно, разумеется нет! Что проку в драке? Им нужно объединиться и действовать сплоченно, чтобы стать свободными людьми. Профсоюзный комитет, уполномоченный выступать от их имени, заявит, что ни один шахтер не выйдет на работу, пока им не будут гарантированы их законные права! Надо раз и навсегда покончить с безобразным обычаем выгонять тех, кто требует справедливости для себя и для товарищей. Они больше не позволят заносить в черные списки и выселять из района рабочих, дерзающих требовать то, что им полагается по законам штата.

6

Сколько можно вот этак стоять на крыльце здания, принадлежащего Компании, рядом с главным управляющим и начальником шахты и агитировать шахтеров за профсоюз? Хал понимал, что надо поскорее увести толпу с этого опасного места.

— Выполните ли вы то, что я попрошу? — спросил он, и, когда они хором согласились, он предостерегающе добавил: — Никаких драк! Никакого пьянства! Если вы увидите нынче ночью пьяного, обуздайте его и заприте в доме!

Послышался хохот и веселые возгласы. Да, они будут себя хорошо вести… Для такого дела нужна трезвая голова!

— И еще одно, — сказал Хал, — относительно людей в госпитале. Выберем комиссию и пошлем ее выяснить, что там происходит. Соблюдайте сейчас тишину — нельзя беспокоить больных! Но мы хотим убедиться, что и никто другой их не беспокоит! Для этого один из вас останется с ними в палате. Это вас устраивает?

— Устраивает! — отвечали они.

— Прекрасно! — продолжал Хал. — А ну-ка, потише! — И он повернулся к управляющему: — Картрайт, мы хотим, чтобы вы впустили наших представителей в госпиталь. Они останутся с больными. — И, заметив, что управляющий собирается возражать. Хал шепотом прибавил: — Не сходите с ума! Разве вы не понимаете, что я хочу спасти вам жизнь?

Управляющий знал, как губительно будет для дисциплины, если он позволит Халу взять над собой верх, но он отлично сознавал нависшую над ним опасность — и, главное, не был уверен ни в храбрости всех этих бухгалтеров и стенографистов, ни в их умении стрелять.

— Скорее, или будет поздно! — воскликнул Хал. — Я не могу бесконечно сдерживать эту толпу. Образумьтесь, если не хотите, чтобы здесь поднялся настоящий бунт!

— Хорошо, — сказал Картрайт, пожертвовав своим самолюбием.

Хал снова повернулся к толпе и сообщил об этой уступке. Раздались торжествующие возгласы.

— Кого же мы пошлем? — спросил Хал, когда крики улеглись, и окинул взглядом поднятые к нему лица.

Самыми заметными в толпе были Тим и Уочоп, однако Хал решил, что этих двух он не должен выпускать из поля зрения. Он подумал о Джерри Минетти и миссис Дэйвид, но вспомнил свой уговор с Большим Джеком о том, что вся немногочисленная группа активистов должна держаться пока в тени. Кого же тогда? Мэри Берк? Эта уже успела испортить свою репутацию в глазах начальства и пользуется полным доверием рабочих. Хал вызвал Мэри и миссис Феррис — американку, находившуюся в толпе. Обе они поднялись на крыльцо, и Хал обратился к Картрайту:

— Давайте сразу договоримся: эти женщины будут все время находиться в госпитале. Если им вздумается, они будут разговаривать с больными. И, кроме врачей и сестер, никто не смеет давать им никаких распоряжений. Согласны?

— Согласен, — мрачно ответил управляющий.

— Хорошо. Ради бога, проявите хоть каплю благоразумия и сдержите слово! Чаша терпения этих людей может мгновенно переполниться, если вы дадите им малейший повод, а тогда — пеняйте на себя! Заодно прикажите, чтобы все кабаки были закрыты и чтобы их не открывали, пока не уляжется волнение. И держите ваших молодчиков подальше. Пусть не разгуливают по улицам с револьверами и не корчат рож!

Не дожидаясь ответа управляющего, Хал обернулся к собравшимся и поднял руку, требуя тишины.

— Слушайте, — сказал он, — нам предстоит серьезное дело — мы организуем здесь отделение профсоюза. Нельзя этим заниматься под самыми окнами госпиталя. Мы уже достаточно здесь пошумели. Сейчас мы отсюда уйдем, соблюдая полную тишину, и соберемся на пустыре, за электростанцией. Согласны?

— Согласны!

Хал постоял еще минутку, пока женщины не вошли благополучно в госпиталь, и лишь потом спрыгнул с крыльца, чтобы увести толпу. К нему подошел Джерри Минетти, дрожа от радости. Хал схватил его за руку и взволнованно прошептал:

— Спой, Джерри! Спой им какую-нибудь итальянскую песенку!

7

Они добрались до назначенного места без всяких стычек. По дороге Хал обдумывал, как договориться с этим многоязычным полчищем. Он знал, что добрая половина не понимает ни единого слова по-английски, а среди остальных не меньше половины еле-еле владеет языком. Значит, чтобы им все разъяснить, надо разделить их по национальностям и найти для каждой группы надежного переводчика.

Распределение по группам заняло много времени и выкало много шума и добродушной толкотни:

— Поляки — сюда! Чехи — вон туда! Эй, греки! Итальянцы — вам здесь стоять!

Но вот эта растасовка кончилась, каждая группа выделила по одному человеку, достаточно понимавшему по-английски, чтобы служить переводчиком, и Хал начал свою речь. Не успел он произнести несколько фраз, как поднялось настоящее вавилонское столпотворение. Все переводчики бросились одновременно переводить во всю силу своих глоток. Это было похоже на парад, в котором все оркестры скопились в одном месте. Сперва Хал растерянно замолчал, потом расхохотался: слушатели во многих группах подхватили его смех, ораторы в удивлении перестали говорить, потом тоже начали смеяться. Веселый хохот перекатывался в толпе, общее настроение мигом изменилось: гнев и решимость уступили место бесшабашной веселости. Хал получил первый урок, как надо обращаться с этими полчищами ребячливых людей с изменчивыми настроениями и бурной сменой чувств.

Затем, договорив до конца, Хал развел группы подальше одну от другой и попросил переводчиков разъяснить своим соплеменникам смысл его слов. Но тут возникло новое затруднение: как проверить все эти потоки красноречия? Как удостовериться, что его выступление не искажено? Олсен предостерегал Хала против хозяйских шпионов, которые, прикинувшись рабочими, втираются в доверие к массам и подстрекают их ко всякого рода бесчинствам. А уж посмотреть на переводчиков, так испугаешься их вида и поневоле подумаешь, что очень уж странно звучат твои мысли на их языке!

О чем, например, ораторствует там грек, похожий на сумасшедшего, со страшными лохмами и дикими глазами, неистово колотящий себя кулаками в грудь?

Этот грек стоял на бочке, освещенный двумя рудничными лампами, а вокруг толпилось с полсотни его соотечественников. Он яростно жестикулировал, грозил кулаками, взвизгивал и завывал. Обеспокоенный Хал поймал другого грека, говорящего по-английски, и стал расспрашивать, о чем толкует оратор; выяснилось, что о внедрении законности в Северной Долине!

Хал наблюдал этого темпераментного человечка и думал: «Ну и акробат!» Он то откидывал назад плечи и колесом выпячивал грудь, едва не падая с бочки, — в это время он говорил, что шахтеры получат возможность жить по-человечески: то сгибался в три погибели и, свесив голову, оглашал воздух стонами — при этом он объяснял, что с ними произойдет, если они сдадутся. Он запускал пальцы в свою черную шевелюру и отчаянно теребил и рвал на себе волосы; потом резким движением вытягивал руки, показывая слушателям пустые ладони; и опять начинал рвать волосы с такой силой, что становилось больно на него смотреть. Хал спросил, что все это означает, и получил такое объяснение:

— Он говорит: «Поддерживайте профсоюз! Дерни за один волос — сразу вырвешь. А попробуй дернуть всю копну — ничего не вырвешь!»

Как тут было не вспомнить Эзопа с его баснями?

Том Олсен рассказывал Халу, как профсоюзные организаторы воспитывают эти невежественные полчища. Надо без конца твердить одно и то же, пока даже самые тупые из слушателей не поймут, что спасение и сила рабочего класса в солидарности.

Когда многоязычные ораторы наговорились до полного изнеможения, все группы снова собрались толпой у груды шлака, и Хал повторил всю свою речь с самого начала, пользуясь только теми односложными словами, которые входят в особый жаргон, весьма распространенный среди шахтеров; иногда он подкреплял свою речь словацкими, греческими и итальянскими словечками, которые подцепил у шахтеров. Временами его красноречие вновь вдохновляло кого-нибудь из переводчиков, и ему приходилось пережидать, пока тот не бросит своим соплеменникам несколько изволнованных фраз. Он мог не беспокоиться, что наскучит своим слушателям: то были терпеливые многострадальные люди, а к этому делу они подошли с беспредельной серьезностью.