Ведьмаки и колдовки - Карина Демина

Себастьян потрогал шею, пытаясь прикинуть, что ему грозит за попытку совращения наследника престола… он очень сомневался, что его величество станут вникать в детали, разбираясь, кто и кого совращал…

— Рассказывай, — велел король, который просто получал удовольствие. Все же дворцовой жизни с интригами ее постоянными, но весьма однообразными, не хватало событий по-настоящему ярких.

И ненаследный князь, поддерживая рукой сползающее платье, заговорил…

Тот, который жил в Богуславе, точнее, уже стал самой Богуславой с молчаливого ее согласия, снова злился. И более не давал себе труда скрывать эту злость. Он выплескивал ее на Богуславу горстями, и она кричала… правда, криков не слышали.

А он смеялся.

Ее боль его успокаивала. Он пил ее и, когда выпивал до донышка, позволял Богуславе минуту отдыха. Наверное, он мог бы вовсе убить ее, наверное, он даже хотел убить ее, но ему не позволяли.

Пока.

А что будет потом?

Ничего.

Пустота.

И выеденное изнутри тело, будто яблоко червяком. Она не хотела, чтобы так… она не ведала, что творит… и, наверное, он мог бы и дальше держать ее в неведении, но он отчаянно нуждался в ее страхе.

И Богуслава послушно боялась.

— Прекрати, — сказал кто-то…

…сказала…

Богуслава точно помнит, что это женщина… подруга Агнешки…

…и Агнешка, выходит, нашла-таки способ от Богуславы избавиться…

…сама виновата. Так скажут после, когда узнают, кем Богуслава стала. И от осознания справедливости этих слов, а еще собственной беспомощности она плакала.

Тихонечко.

— Если ты ее сожрешь, тебя увидят, — продолжала увещевать та, которой тварь боялась.

Именно страх и осадил ее.

— Правильно, девочка. — Теперь она глядела в глаза Богуславы сразу из всех зеркал, за которыми прятались сонмы проклятых душ. — Именно страх всех и держит… не переживай. Осталось уже недолго. Скоро ты получишь свободу…

От ее смеха зеркала покрылись мельчайшими трещинами. И души забеспокоились. Они, бесплотные, бились о невидимую преграду, расшибая туманные крылья…

— Скоро…

— Что ты сказала? — Ядзита села рядом и взяла Богуславу за руки.

Это прикосновение опалило. И тварь, которая недавно успокоилась, вновь ожила.

— Отпусти!

— Нет. — Ядзита улыбалась. — Давай с тобой посидим… поговорим… о вышивке? Тебе нравится вышивать? Нет? Я вот раньше тоже не любила… а потом как-то… когда заняться нечем.

Тварь шипела.

Она видела выпуклые, прозрачные какие-то глаза Ядзиты, чуяла запах ее, сладкий аромат человеческого тела, тепло, от него исходившее, такое близкое, манящее.

И это тепло сводило тварь с ума.

Ей хотелось добраться. Забрать.

Впиться в неестественно белые, удивительной мягкости руки и глотать горячую сладкую кровь… желание твари было омерзительно.

И притягательно.

И сама Богуслава уже сглатывала слюну, не умея устоять перед чужим, но таким близким и понятным желанием.

— Некоторым вот бисер больше нравится. — Ядзита заставила Богуславу раскрыть ладони, и та удивилась тому, что на нежной коже отпечатались следы от ногтей.

А Ядзита словно и не увидела. Касалась рук нежно, осторожно.

— И конечно, я видела бисерные вышивки, красота неимоверная… а еще лентами можно… у меня матушка великолепно лентами вышивала, дома еще остались, наверное… я же все больше крестиком. А здесь главное — приличную схему иметь… без схемы — сущая ерунда получается.

Тварь слушала.

Очарованная запахом, близостью жертвы, глазами ее, в которых отражалась она… и Богуслава видела это отражение.

Тело-шар и многочисленные членистые конечности, поросшие редкими волосками. Волоски шевелились; и Богуслава знала, что ими тварь видит.

Слышит.

Чует.

— Еще, конечно, важно, чтобы канва приличная была… и нитки. Ты не представляешь, до чего сложно достать хорошие нитки! — Ядзита не моргала.

А пальцы шевелились, сплетая шелковую сеть…

…и, наверное, будь тварь чуть поглупей, все бы получилось.

В последнее мгновение, когда сеть была готова, тварь отпрянула, вытолкнув перед собой Богуславу. И шелковое плетение соскользнуло с волос.

— Что за гадость? — Богуслава отбросила его.

Попыталась.

Сеть липла к пальцам и их же опаляла.

— Убери! — взвизгнула Богуслава.

Ядзита молча сняла нити и спрятала в широкий рукав.

— Тебе нужна помощь. — Она сказала это, глядя мимо Богуславы. — Попроси… пока еще от тебя хоть что-то осталось.

Тварь рычала.

И мелко судорожно вздрагивала. Пожалуй, она боялась?

Ядзиты?

— Ненормальная! — Страх твари передался Богуславе. И желание ударить по губам, и чтобы до крови.

— Мы все здесь в какой-то мере ненормальны, — весьма спокойно произнесла Ядзита, отступая к дверям. — Но тебе еще можно помочь. Если, конечно, ты сама этого хочешь.

Хочет.

Наверное.

Записку Лизаньке передали с букетом роз.

Розы были белыми, правда, в количестве всего-то дюжины, зато букет был украшен веточками аспарагуса и лентами.

Красиво.

И письмецо в белом конверте, сбрызнутом туалетною водой, крепкою, хорошей. Лизанька письмецо вертела, нюхала, любовалась… нет, открыть, конечно, открыла, но не сразу.

Перечитала трижды.

До чего ласковый он!

И слова-то какие находит! Приятно чувствовать себя отрадою души и единственною надеждой на личное счастье. И красота ее глаза застит, покоя лишает, сна…

Лизанька вздохнула и, послание к груди прижав, испустила вздох, каковой самой Лизаньке показался томным. Нет, не нужны ей короли и королевичи. А вот любезный Себастьянушка, князь ненаследный… пока ненаследный, но Лизанька законы знает, даром что воеводина дочь, потому и представляет себе хорошо, что такое апелляция и протест. Конечно, Себастьян сам по себе не согласный протестовать, но ежели для будущих детей… нет, о детях она пока не заговаривала, справедливо полагая, что все в жизни должно быть по порядку.

Сначала любовь, потом свадьба и вояж, о котором она только-только думать начала, примеряясь, куда бы хотела поехать, ну и дальше уже, по возвращении на родину, как водится, дети… двое.

Или трое?

Лизанька пока не решила.

Она села было перечитывать письмецо в который уж раз, когда горничная заявила, что, дескать, к Лизаньке с визитом явились… визитеров Лизанька не ждала, а увидев папеньку, который с видом мрачным, насупленным расхаживал по дорожке перед Цветочным павильоном, вовсе не обрадовалась.

— Здравствуй, — сказала Лизанька и щечку для поцелуя подставила.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});