Наследник Шимилора - Елена Жаринова

— Вот ты, хозяйка, можешь, конечно, не слушать, — оживленно пролаял он, — но это напоминает мне случай с московской сторожевой…

Чем были вызваны его воспоминания, я не успела дослушать. Мы выбежали на опушку большого болота, залитого светом Модита. Я искренне скрестила руки, призывая помощь великого Шана. Вдруг вышедшее из-за туч мрачное божество мускаров принесет им удачу?

Но нет — по крайней мере, не в случае с Нолколедой. Словно танцуя, немка кружила вокруг своего противника. Стремительный бросок, кованый каблук вылетает вперед резко, словно выстрел, — и вот мускар лежит на земле с нелепо свернутой набок головой. Женщина, тяжело дыша, схватилась за бок.

— Что встала? — приветствовала она меня. Потом перевела взгляд на окровавленную шпагу, которую я все еще держала в руке. — Ну что, с боевым крещением тебя! Пошли к нашим.

Мускары исчезли, как обычно, внезапно. Мы так и не поняли, сколько их было, — человек двенадцать, не больше. Они по-прежнему действовали маленькими отрядами и если получали отпор, то не лезли на рожон. А этой ночью им досталось всерьез. Взбудораженные схваткой, мы делились своими боевыми подвигами.

Оказалось, убито не меньше пяти мускаров. Один был уложен еще первым выстрелом, еще одного убила я, третий вряд ли оправился после Нолколединого приема. Еще один был на счету у Сэфа и пятого заколол принц. А уж сколько ушибов и переломов обеспечил мускарам Бар, размахивающий огромной дубиной, — об этом знают только они сами.

Неплохо, если учесть, что в отряде уцелели все. Я отделалась царапиной. Серьезную рану получила Нолколеда, и Денис уже нагнулся над ней, осторожно поднимая окровавленную рубашку. Сенс повредил единственную руку и, что переживал гораздо сильнее, потерял очки. Все остальные были невредимы.

Опершись на шпагу, я без особого восторга смотрела, как Денис наливает себе на ладонь какую-то жидкость из флакончика, чтобы протереть руки. Задранная рубашка обнажала загорелый мускулистый живот Нолколеды. Сэф наклонился над немкой:

— Ну, как ты? — сочувственно спросил он.

— Все в порядке, — с приличествующим мужеством ответила она.

Ни за что не стану просить помощи, пусть моя рана загноится, и я умру… И пусть тогда все поплачут! Да уж, мысли, достойные доблестной победительницы мускаров…

— А его высочество-то какой молодец! — обернулся ко мне Сэф. — Командир говорит, ни за что бы не успел на помощь, а принц взял да и заколол мускара. Насадил на шпагу, как бабочку на иголку.

Принц Лесант, с возбужденным румянцем на щеках, доверительно сказал мне:

— Вы знаете, гарсин, это первый человек, которого я убил.

— Со мной это тоже впервые, — призналась я, желая ободрить мальчика.

— С вами?! — удивился Лесант. А потом с искренним любопытством спросил: — И что вы чувствуете?

Действительно, что я чувствовала, опираясь на шпагу, испачканную в крови убитого мной человека? Кровь мускара была не зеленой, не черной — такая же красная, как моя. В прежней, земной жизни этот поступок навсегда вырвал бы меня из круга привычных ценностей и норм. Интересно, что записано по этому поводу в российском уголовном кодексе… Превысила ли я необходимую самооборону? Но здесь, в Лаверэле, враг был всего лишь враг. Он нападал на тебя, и ты защищался. Он хотел убить тебя, тебе везло больше, и ты убивал его. Ничего особенного я не испытывала, но, повинуясь какому-то извечному инстинкту, сорвала большой лист лопуха и тщательно вытерла чужую кровь со своего клинка. Принц повторил за мной этот жест.

— Итак, победа! — подвел итоги Сэф. — Полный и окончательный разгром.

— Это хорошо, если окончательный, — отозвался Бар. — Вот только, сдается мне, главные неприятности у нас еще впереди. Этот негодяй Тмез неспроста поджидал нас в устье Гленсы. Сдается мне, мускары догадываются, что его высочество жив. И тогда нас ждет еще много приключений, господа!

3. Хозяин Миллальфа

На разъяснившемся небе к Модиту присоединилась Матин. Мы вышли на просеку, залитую светом двух светил, и только сейчас разглядели, какие же мы все грязные и оборванные! А все наши вещи, вся одежда остались где-то на дороге.

Бар свистом подозвал лошадей. Они мигом отозвались и прискакали — все восемь, включая Буррикота. Каждый из нас с нежностью прижался к теплой шее своего любимца или любимицы. Денис помог Нолколеде сесть в седло, и мы тронулись в путь. Ни о каких ночевках не могло идти и речи; следующий привал должен был состояться уже в Миллальфе.

Двускатные, обычные в Норранте крыши селения показались перед самым рассветом. Среди болотистых ленсаттских низин возвышенность, на которой стоял Миллальф, выглядела настоящей горой. На ее вершину вела каменная лестница с удобными ступенями для пеших и всадников и пологой колеей для телег. Каменную стену в три паса высотой окружал ров с водой; ворота служили откидным мостом. Часовой мерил шагами площадку сторожевой вышки, над которой реял зелено-голубой норрантский флаг — символ шимилорского подданства. Все это производило впечатление грозное и внушительное. Если до сих пор Миллальф представлялся нам спасительной гаванью, то теперь мы впервые задумались о том, какой прием нам окажут в этих местах.

Часовой увидел нас еще у подножия горы.

— Кто такие? С чем пожаловали? — зычно окликнул он.

Денис представил всех, умолчав лишь о принце. Часовой бесстрастно велел нам ждать и отправил помощника доложить старейшине о гостях. Не прошло и десяти минут, как в механизме ворот что-то щелкнуло, загудело, завращалось, и к нашим ногам упал широкий мост. Нам навстречу вышло двое стражников — суровых, бородатых норрантцев с ружьями на плече. В зябком предрассветном полумраке мы ступили на мост.

И тут случилось нечто непредвиденное. Скорее всего, виной тому были сумерки, в которых ни я, ни Чанг, никто другой не заметили двух огромных дымчато-серых псов, следующих за стражниками. Зато их увидела лошадь Нолколеды.

Ее четырехлетняя кобыла скромной чалой масти и раньше казалась мне нервной — под стать хозяйке. Путешествие по морю, потом на плоту, а больше всего ночные события совсем лишили ее рассудка. Почуяв собак, она пришла в ужас. Встав на дыбы, едва не скинув всадницу, лошадь с места рванула галопом назад.

Собаки оценили ситуацию по-своему. Убегает — значит, боится, значит, виноват. С остервенелым лаем они помчались за лошадью. Сторожа растерялись на мгновение, потом изменились в лице и, свистя вслед своим питомцам, побежали за ними. Сэф развернул Карамэля, надеясь догнать Нолколеду.

С горы было видно все как на ладони. В трех сантонах от ворот Нолколеда вдруг вылетела из седла — видно, рана помешала ей удержаться. Собаки, позабыв о лошади, растерянно мотавшей освободившимися поводьями, с яростным рыком бросились к упавшему человеку. Немка была безоружна против них; пешие стражники безнадежно отстали, а Сэфу еще нужно было время…