Магия любви. Самая большая книга романов для девочек (сборник) - Дарья Лаврова

– Да ладно вам… Не пойду я ни в какую травму… Заживет…

– Ага! Тем более что виноват в этом… – начала говорить тоже вдруг очнувшаяся Рагулина, но Варя резко оборвала ее:

– Никто не виноват. Это я сама… заторопилась…

– Вот втолкуй мне, почему ты не захотела пожаловаться на этого подлеца Белецкого!! Я видела, как он тебя толкнул! Я – настоящий свидетель самого настоящего преступления!! – возмущалась Маша, когда они с Варей уже пили чай в квартире Симоненко. – А если бы осколки вонзились тебе в горло?!

Варя передернула плечами и буркнула:

– Ну, ты придумаешь, Машка…

– Хорошо, что это только мои придумки! Хорошо, что все закончилось именно так! Ладно, не буду больше предполагать, что еще могло бы случиться. Но вот что ты скажешь родителям? Шла, упала, очнулась – гипс?!

– Скажу, что нечаянно выбила локтем стекло.

– Ага! Прямо все и поверят!

– Поверят. Я однажды в детском саду именно локтем стекло выбила. Нечаянно. Правда, не поранилась тогда. У нас же вся дверь в умывальник была застеклена. Сколько раз дети били… Потом дверь поменяли на деревянную. Неужели не помнишь?

– Поскольку я стекол никогда не била, ничего такого, конечно, не помню. Но… допустим… Тебе поверят… Рана заживет… Да! Я не буду говорить о том, что она может и не зажить… – На этом месте Варя поморщилась, а приятельница продолжила: – Ладно! О плохом мы не будем думать, согласна! Но Белецкий должен ответить за свое преступление! Он ведь даже не обернулся, негодяй!

– Вот именно, Машка! Думаю, что он и не понял, что со мной случилось.

– Он что, не слышал звона разбившегося стекла? Он что, глухой? Да твой душераздирающий вопль, думаю, был слышен даже на улице!

– А у Белецкого уши были заткнуты наушниками!

– И что? Это разве его как-то извиняет?

– Он просто не слышал ни звона стекла, ни моего вопля!

Маша несколько смешалась, но тут же воспрянула:

– Значит, надо ему рассказать, что он наделал! Пусть пореже затыкает свои уши наушниками, коли такой равнодушный к людям! Толкнет еще кого-нибудь на улице под машину – и сам же в тюрьму за это сядет. Надо же хоть о себе думать, если о других неохота!

Варя налила в обе чашки еще чаю и, размешивая сахар в своей, сказала:

– Что-то тут не так, Машка! Ну не может человек просто быть такой сволочью в пятнадцать лет! Надо во всем разобраться, прежде чем обвинять!

– Почему это не может! Очень даже может! Вон от Вадьки Петракова из 7-го «А» вся школа стонет, несмотря на то что ему вообще только тринадцать! – не растерялась Рагулина.

– Ну ты сравнила!! У Петракова родители алкоголики, у него жизнь трудная! Детства вообще нет! А Белецкий весь гладкий, чистый, ухоженный! Дома наверняка все в порядке! Вот ты знаешь, кто его родители?

– Откуда? Кому он скажет-то? Боюсь, что даже наша классная еще с ними не познакомилась. Вот! – Маша подняла вверх указательный палец. – У нее теперь будет повод с ними увидеться! Пусть явятся в школу и объяснят, каким таким образом они воспитывают сына, что он живых людей в стеклянные двери бросает!

– Никуда он меня не бросал!!

– Ну это я так… Образно…

– Маш! Он ведь вроде тебе нравился…

Рагулина грациозно откусила кусочек печенья, обсыпанного сахаром, не торопясь прожевала, запила чаем и только тогда ответила:

– Нравился, да… Но уже разонравился! Он мне сразу разонравился, как только в лицее фотографировать начал! Я тебе уже объясняла! Ну а случай с тобой – вообще ни в какие ворота!

– Я же сказала, что он просто… – начала Варя, но Маша тут же ее перебила:

– Даже если пренебречь твоей раной, хотя, конечно, ею мы не будем пренебрегать… Мы просто представим, что ты не поранилась!

– И что?

– И то! Он тебя оттолкнул!! Понимаешь, оттолкнул девушку!! Разве так поступают настоящие мужчины?! Да настоящие должны вперед себя пропустить!

– Ну… он еще не настоящий… Ему только пятнадцать лет…

– Пятнадцатилетний капитан Жюля Верна, между прочим, кораблем командовал, а этот, видите ли, еще не настоящий! Да такой, как он, настоящим никогда и не станет! Такие, как он, в троллейбусе сидят, заткнув уши, а бабушки с сумками и маленькими внуками перед ними стоят! Именно такие в очередях всегда вперед женщин лезут! Ну и остальное тоже… Прямо не хочется об этом Белецком дальше распространяться… – Рагулина допила чай, встала со стула и закончила: – В общем, так: мне домой пора, уроков тьму задали, а ты все же подумай над создавшимся положением. Если что, мы этого урода Белецкого так прижмем, что мало ему не покажется! Может даже, в свою старую школу снова свалит! Если его, конечно, там примут! Еще неизвестно, почему он оттуда ушел! Выгнали, наверно!

Варя посмотрела на нее рассеянным взглядом и бездумно кивнула.

Глава 3 «С этими кошками Аделями общаться – себе дороже!»

Александра Белецкого раздражало всё. Его раздражали все. Он понял, что ненавидит людей не только за их несимпатичные ему качества, а даже только за то, что их чрезмерно много. Из-за этой скученности каждый так и норовил залезть в его личное пространство и начать там распоряжаться. И это происходило не столько из-за наглости индивидуумов, хотя наглецов вокруг хватало, а потому что вокруг было слишком мало свободного места. Ну, в самом деле, почему он обязан, например, делить свой стол в классе с кем-то еще. Он к этому не привык. Как только его привели в класс, он сразу же занял последний стол, поскольку за ним никто больше не сидел. А потом оказалось, что хозяин этого стола просто болен. Когда же он вернулся в строй, Александру пришлось ежедневно на каждом уроке сталкиваться с ним локтями, касаться его одежды. Это выводило его из себя. Нет, Алеша Прыгайло не был ему неприятен как человек. Вернее, он был ему неприятен не более, чем все остальные. Просто Белецкий остро нуждался в том, чтобы на метр вокруг него никто не маячил.

Александр с трудом выносил, когда его называли Сашей. Это имя было настолько чуждо ему, что долгое время он на него не откликался вообще. Не из принципа. Просто никак не мог отождествить себя с Сашей, ему казалось, что обращаются к кому-то другому. Он понимал, что полное имя Александр в обыденной жизни звучит слишком выспренне, и потому изо всех сил старался привыкнуть к Саше. Он даже отцу запретил называть себя Алексом. Еще бы! Стоит только представиться Алексом, вопросов не оберешься. А к чему ему вопросы? Он не желает ни с кем объясняться.

Трудно было привыкнуть и к одежде, незамысловатой, незаметной, но этим самым, как он считал, маскирующей. Он должен одеваться так, чтобы и по поводу внешнего вида ни у кого никаких вопросов не возникало. Все парни носят темные джемпера и джинсы – он тоже будет. Раз кошмарные темные зимние куртки и вязаные шапки – обычный зимний прикид тинейджеров, нате вам и убогую куртку, и черную шапочку с серым ободком и непонятным лейблом на лбу. Вы не найдете в Александре Белецком никаких отличий от других парней, которыми полны школы, улицы, города… Он такой же, как все. Он один из всех. Только как же его раздражают эти все!

В школе было трудней всего. Он никак не мог взять в толк, зачем набирать такие огромные классы в тридцать и более человек. Разве можно чему-то научиться, когда тебе в затылок и уши дышат сотоварищи, жаждущие знаний? Впрочем, в таких коллективах мало кто по-настоящему этих знаний жаждал. Оно и понятно. Спрашивают тебя по предмету от силы раз в неделю, а все остальное время можно дурака валять, что многие и делают. Белецкий никак не мог взять в толк, зачем делать вид, что ты учишься, и не учиться. Может быть, это происходит потому, что за учебу не надо платить? Ведь если бы образование стало платным, родители бы с пристрастием допытывались каждый день, что нового в школе узнало любимое чадо. Вот за его учебу раньше высчитывали из зарплаты родителей… Впрочем, не стоит об этом. С воспоминаниями покончено раз и навсегда.

А учат, кстати, в этой школе неплохо. Правда, Александру казалось, что излишне многому. Он убрал бы из программы половину предметов. Ему, например, абсолютно не нужны биология с географией, и он ни за что не стал бы посещать эти уроки, если бы не местная обязаловка. С другой стороны, горизонты, конечно, расширяются. На биологии с географией ему рассказали много интересного, чего он никогда не смог бы узнать в Интернете, поскольку ему и в ум не пришло бы задавать в поисковой строке вопросы о полезных ископаемых, литосферных плитах или нервной системе человека.

Еще Белецкий не мог понять, зачем ему нужно вместе со всеми ходить по лицеям и училищам, если он даже не думает в них поступать. Конечно, он не стал вставать в позу и отказываться. Зачем привлекать к себе излишнее внимание? Он даже согласился сделать отчет. Похоже, классная дама заметила-таки некоторую его отстраненность от всех, хотя он изо всех сил старался ее не демонстрировать, и решила привлечь его к общему, как она считала, сплачивающему, делу. Да на здоровье! Он сделает отчет, но сплачиваться не будет. Ему это не нужно. Он сам по себе. Какая-то девчонка из класса навязывалась ему в помощницы. Александр тут же забыл, какая. Они, девчонки, для него все стали на одно лицо, независимо от возраста и социального положения. И это общее на всех лицо казалось ему невыносимо пошлым, вульгарным и не стоящим никакого внимания. Его бы воля, он вообще запретил представительницам женского пола учиться. Распорядился бы держать их в каких-нибудь закрытых интернатах исключительно для исполнения функции продолжения рода человеческого. И будет с них! Поскольку мужское сообщество даже в пределах одной страны не разделяло его взглядов, ему приходилось мириться с наличием великого множества девочек, девушек и женщин. Он мирился, но отличить одну от другой не мог, да и не старался этого сделать. Белецкий всегда вел себя с женским полом с холодной предупредительной вежливостью и никогда не вступал ни в переговоры, ни в пререкания.