Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

криками победу своих товарищей из 7-го корпуса. Все часовые отдавали нам честь. В момент нашего прибытия во двор дворца, где жил император, сводные части были готовы для парада и, отбив барабанную дробь, взяли на караул и с большим рвением несколько раз прокричали «Да здравствует император!».

Дежурный адъютант спустился нас встретить и повёл к Наполеону. Нас сопровождали младшие офицеры, которые несли австрийские знамёна.

Император рассматривал различные трофеи и после ухода младших офицеров долго расспрашивал нас о деталях сражений, которые вёл маршал Ожеро, и обо всём, что мы видели и что мы узнали в течение этого длинного пути по стране, которая стала театром военных действий. Затем он приказал нам ожидать его распоряжений и проследовать в императорский штаб. Обер-гофмаршал Дюрок приказал взять знамёна, о получении которых он дал нам расписку, как того требовали правила. Затем предупредил нас, что лошади будут отданы в наше распоряжение, и пригласил нас на то время, которое мы должны были оставаться в городе, за стол, за которым он был главным.

Великая французская армия тем временем сгруппировалась вокруг Брюнна и впереди него. Авангард австро-российских войск занимал Аустерлиц. Основная масса их армии находилась вокруг города Ольмюца, где в это время пребывали оба императора — Александр и император Австрии Франц. Сражение представлялось неизбежным, но все и с той и с другой стороны понимали, что результаты этого сражения будут иметь огромное влияние на судьбы Европы. Поэтому каждая сторона колебалась, не предпринимая решительного движения первой. По той же причине и Наполеон, обычно такой быстрый в своих действиях, оставался целых 11 дней в Брюнне до того, как предпринять серьёзную атаку. Надо также отметить, что каждый день задержки увеличивал его силы, потому что приходили всё новые солдаты, которые по различным причинам отстали от основной армии. Теперь они спешили соединиться с остальными и догнать армию. Оправившись от усталости и набрав силы, они теперь стремились участвовать в великой битве, которую предвидел каждый из них. По этому случаю я вспомнил, как из любезности солгал. Эта ложь могла разрушить всю мою военную карьеру. И вот как это произошло.

Обычно император относился очень хорошо к офицерам, но был один вопрос, в отношении которого он был очень суров. Он возлагал ответственность на полковников за то, что в их полках было большое количество солдат, а так как во время кампании выполнить это требование было крайне трудно, то императора часто обманывали. Командиры корпусов так боялись ему не угодить, что всегда сообщали ему о том, что им приходилось сражаться с противником, значительно превышающим их собственные силы. А мне признавались, что болезни, усталость и невозможность достать провиант очень часто сокращали число солдат в полку, поскольку они остаются позади. Поэтому Наполеон, несмотря на всё своё могущество, никогда не знал точного количества солдат, на которое он мог рассчитывать в день сражения. Во время своего пребывания в Брюнне император без конца объезжал позиции и посещал бивуаки различных полков, и однажды он увидел своих гвардейских конных егерей, переходящих с одного места стоянки на другое. Он особенно любил этот полк, поскольку его гидами в Италии и Египте были те, кто теперь составлял ядро этой части. Император, у которого был очень опытный взгляд, заметил с большой точностью, что число людей недостаточно. Он достал из кармана записную книжку и, пробежав записи, подозвал к себе генерала Морлана, полковника конных егерей гвардии, и обратился к нему в очень строгой манере: «Ваш полк, согласно моим записям, должен иметь 1200 солдат. И хотя вы ещё не были задействованы в бою с врагом, здесь не более 800 кавалеристов. Что же стало с другими?» Генерал Морлан, великолепный и смелый боевой офицер, не умел быстро среагировать на подобные вопросы и замешкался с ответом, а затем сказал на своём франко-эльзасском наречии, что ему не хватает очень небольшого числа солдат. Император продолжал настаивать, — что, по самому простому исчислению, не хватает четырёхсот солдат. Чтобы убедиться в этом, он пожелал сосчитать их сразу же, на месте. Но так как император знал, что Морлан горячо любим в своём штабе, он боялся, что не получит правдивого ответа. Поэтому он посчитал, что будет правильнее взять какого-нибудь офицера, который не относился ни к его собственному штабу, ни к его гвардии. В этот момент, заметив меня, он приказал посчитать всех бойцов и сделать ему лично отчёт об их числе. Сказав это, император галопом удалился. Я начал эту процедуру, которая была тем более проста, потому что кавалеристы ехали шагом в колонну по четыре. Несчастный генерал Морлан, который знал, насколько оценка Наполеона близка к истине, был крайне взволнован. Он уже предвидел, что после моего доклада ему придётся крайне туго, поскольку его ожидало суровое взыскание. Он знал меня очень мало и не осмеливался предложить мне скомпрометировать себя, чтобы избавить его от такой неприятности.

Итак, он оставался рядом, молча, когда, к счастью для него, чтобы поговорить с ним, прибыл его капитан аджюдан-мажор (старший полковой адъютант). Этот офицер по имени Фурнье начал свою военную карьеру как помощник хирурга, потом он стал старшим хирургом, но не чувствовал больше призвания к этой профессии и стремился сменить ланцет на саблю. Он попросил и получил разрешение уйти офицером в действующие полки. Морлан, с которым он служил раньше, взял его в гвардию. Я же очень хорошо знал капитана Фурнье, когда он был ещё старшим хирургом. Я даже сохранял по отношению к нему некоторое чувство обязанности, поскольку он не только перевязывал моего отца, когда того ранили, но перевёз его в Геную и был рядом с ним до тех пор, пока отец был жив. Он много раз за день приходил к нему, чтобы оказать необходимые медицинские процедуры. Если бы врачи могли побороть тиф, то при той уверенности и целенаправленности, с какой Фурнье лечил рану моего отца, безусловно, отец был бы жив. Я часто вспоминал об этом, и поэтому встреча с ним была крайне дружественной. Вначале я не узнал его в новом ментике капитана гвардейских конных егерей. Морлан, будучи свидетелем той радости, которую мы испытали при нашей встрече, почувствовал, что у него рождается небольшая надежда воспользоваться нашей взаимной дружбой, чтобы попросить меня не говорить императору, сколько егерей не хватило в его рядах. Он отозвал своего аджюдан-мажора и разговаривал с ним несколько минут. Потом капитан подошёл ко мне и стал умолять, во имя нашей прежней дружбы, помочь генералу Морлану избежать столь большой